Ну же, ты же дракон, чего ты боишься? Не питаться же тебе до конца своей жизни ягодами, травой и фруктами! А ведь у себя в голове ты думала о зажаренных в собственных доспехах «консервных банках» и кусочках их скакунов, а теперь брезгуешь лягушками! Хватит стоять на месте, соберись, Водомерка! Чтобы стать большой и сильной, ты должна перетерпеть этот отрывок своей жизни!
Хотя, конечно, кто-нибудь из взрослых мог бы о нас и побеспокоится. Притащить какого-нибудь оленя или иную добычу покрупнее, поделиться с маленькими сиротами-драконятами. В своих мыслях я уже смирилась с тем, что маму с папой мы не увидим, но безразличие окружающих к нашей трагедии… Или же, они безразличны по причине нашей самостоятельности? Плавать умеем, язык понимаем, охотиться, выходит, тоже.
За собственными размышлениями я и не замечаю, как перебираю своими лапками к потрошащей коготками жабу Тростинке. Маленькая, яркочешуйчатая сестричка радостно приподнимает собственные ушки, отрываясь от своего увлекательного занятия — изучения лягушачьих внутренностей, и слегка наклоняет свою мордочку набок, будто бы спрашивая: «Будешь?».
А я замираю, с нерешительностью смотря на стекающие по светлому брюшку алые разводы, не в силах ни двинуться с места, ни отвести своего взгляда в сторону алой полосы на лягушачьем теле. Сырое мясо… ещё и жабы с болота. Ещё и недавно живой жабы. Интересно, оно пахнет тиной? В голове отвращение борется с чувством голода и инстинктами юного хищника. В глазах Тростинки я замечаю немой вопрос и искорки беспокойства, вызванного моей нерешительностью. Понятное дело почему — Железо вместе с братом и сестрой уже приступили к трапезе, обгладывая каждую косточку свежей добычи, не испытывая к ней никакого отвращения, а я переминаюсь с лапы на лапу, не зная, как подступиться к мясу.
В конце концов, закрыв свои глаза, я всё-таки пересиливаю себя. Повторяя как мантру: «Это лишь курица, свежая, приготовленная курица» и стараясь не дышать носом, я опускаю мордашку к лягушачьей лапке. Вроде именно эту часть столь любят французы, да? Они её ещё как-то по-заумному готовят. Отваривают, очищают от кожи…
Острые клыки вспарывают чужую плоть, пока не упираются в тонкую косточку. Прохладная и слегка солоноватая жидкость, отдающая незнакомым мне привкусом, смывает отголоски клюквы с языка, а следом смешивается со вкусом холодного, влажного мяса, которое и правда на удивление напоминает цыплёнка. Сырого, или же слегка копчёного, недосоленного цыплёнка. Челюсти с приятным хрустом переламывают кость, и я подаюсь мордашкой назад, медленно пережёвывая лапку, свисающую из моей пасти точно длинная макаронина.
И не так это отвратительно, как казалось поначалу. Сложно сделать только первый шаг, пересилить себя и попробовать это «чудное блюдо». Хотя, признаюсь честно, даже на мой скромный вкус, немного соли и какой-нибудь петрушки превратило бы этот «деликатес» в нечто и правда изысканное.
Стараясь не смотреть на то, как довольная Тростинка вгрызается своими зубами в мягкое и податливое брюшко, вырывая тонкие клочки нежной плоти, я брожу скучающим взглядом по окрестным болотам, меланхолично работая собственными челюстями и не замечая, как целая лягушачья конечность полностью скрывается в моей пасти, вязким комом проваливаясь в довольный и счастливый желудок. Вот и второй кусочек нежного, мягкого мяса оказывается в пасти. Слишком погрузившись в собственные ощущения, я и не замечаю, как тело само наклоняется к терзаемой тушке, попав носиком в щеку радостно дёрнувшей своими ушками Тростинки, что тут же отвечает прикосновением своего языка к моей нижней челюсти, оставляя, как я могу представить, кровавый развод на чешуйках. Впрочем, умыться я всегда успею, да и не сказала бы, что на болоте стоит думать о собственной чистоте. Вот ещё один пунктик образовался — всегда представляла драконов чистоплотными и не любящими грязь созданиями. А тут… Под слоем подсыхающей болотной жижи хотя бы видно, какого прекрасного цвета у меня чешуйки? Бррр, уже начинаю думать о своей внешности.
Вновь клыки вгрызаются в нежное мясо, на сей раз в мышцы, чуть ниже лягушачьей мордочки. А ведь подобной добычей не особо наешься. Три, пусть и здоровенные, но лягушки — слишком мало для нашего маленького семейства. Впрочем, думаю, мы всегда сможем поохотиться вновь.
Пережёвывая очередной кусок, я слегка приподнимаюсь на месте и вытягиваю шею, стараясь разглядеть какую-нибудь ещё добычу средь покачивающегося от лёгкого дуновения ветерка рогоза, или же в мутных водах топи.
Интересно, на сколь большое расстояние раскинулось это болото? Это ведь, судя по обильной растительности, всё-таки низинное болото. Вполне возможно, что отсюда может брать начало какая-нибудь река, или она же сюда и впадает, расходясь на множество обмельчавших потоков. А там может быть и рыбка. И относительно чистая вода. Однако, я не уверена, что смогу предпринять такое приключение одна. Да и бросать братьев и сестёр не хочется от слова «совсем». Может, со временем удастся их уговорить отправиться в небольшое приключение, выискивая местечко поприятнее, нежели эта трясина?
За такими мыслями я упускаю из внимания момент, когда от лягушки остались лишь «рожки». Даже ножки добросовестно схарчили, будто и не болотная квакуха это, а самая прекрасная молочная каша. Впрочем, что для ребёнка каша, то для драконёнка лягушка. Такой вот дурной каламбур. В моей ситуации ещё и не смешной каламбур. Хотя, поговаривают, что люди пытаются смеяться над тем, чего боятся. Но оставим эти унылые философские размышления в моей голове и вернёмся к реальности.
Вытянувшись на пухлой подушке из мха, я сладостно зеваю, заодно наблюдая за тем, как Железо и Тростинка, покончив с мясной трапезой, смещаются к кустику клюквы, обдирая последние красные ягодки. От живота по всему телу бежит волнами приятная теплота, отдающая желанием свернуться клубком, спрятаться под чьим-нибудь крылышком и сладостно подремать, покусывая во сне кончик собственного хвоста. И лежать так до самого вечера, наслаждаясь возможностью полениться и ничего не делать. На самом деле, это даже круто. Раз я стал драконом, то мне больше никто не будет мешать спать! Во всяком случае, когда я вырасту — смогу спать столько, сколько захочу. Чисто в теории ещё и как захочу. Хоть что-то положительное во всей этой абсурдной ситуации.
Продолжая раз за разом ловить пролетающих мимо мушек собственной пастью, я чувствую, как к моему боку прижимается что-то тёплое и негромко мурчащее. Короткий беглый взгляд — это Дремлик проползает под моё крылышко, делясь собственным тёплом и явно планируя полностью оправдать своё имя, погрузившись в сладостную дремоту после нашего плотного обеда. Осока же, в отличие от братца, не спешит. Сидит около Хранителя и осторожно облизывает свои коготки шершавым язычком, слизывая кровавые разводы с чешуек, затем лапкой оттирая остатки клюквы и лягушек со своей мордашки, умываясь точно взрослая сидящая на подоконнике кошка.
Может, и правда устроить себе тихий час? И для этого у нас вроде есть собственное трухлявое дерево, в котором мы можем все улечься в одну большую драконью кучку, наслаждаясь местным уютом и спокойствием.
А ведь, похоже, и взрослые драконы живут примерно также. Из глиняных ульев порой выглядывают сразу несколько мордашек, привлечённых особо громкими рычаниями или иными звуками. Или же торчит пара хвостов из под рухнувших, или поваленных драконьими тушами, стволов. А на одном из соседних островков можно также различить свернувшихся клубком драконов — четверо взрослых, жмущихся друг к другу и накрытых крыльями наиболее крупного. И все они примерно в одном возрасте. Даже не примерно — мои внутренние инстинкты подсказывают, что это братья и сёстры, прикрытые сильными крыльями своего Хранителя. Выходит, каждая семья состоит из драконов одного выводка, одного гнезда? Или же нет, и мне просто кажется? Я просто не могу разобраться в таинствах, сокрытых в собственной крови. Не знаю… Во всяком случае, пока что не знаю. И не факт, что узнаю. Всё ещё остаётся надежда, что это лишь дурной сон. И вот сейчас я закрою свои глаза, а проснусь уже в другом месте — в своём доме, укутанный тёплым одеялом.
