Эстер шла по коридорам, озирая невидящим взглядом одинаковые серые фигуры. Завернув в женский туалет на третьем этаже, загаженный настолько, что даже надзирательница брезговала заглядывать сюда в поисках прогульщиков, Эстер достала из лифчика сигарету и закурила. На глаза попались несколько новых надписей красной помадой на зеркале, одна из них гласила: «Иисус мёртв», ниже уже другим почерком выведено: «Нет, он просто гей».

Дверь одной из кабинок отворилась и оттуда вышла Кейт – худая и бледная одноклассница, кажется, за время разлуки она ещё больше похудела и осунулась. Увидев Эстер, она чуть заметно повеселела:

– Надо же, кого черти принесли! – вскрикнула она, вешаясь на шею подруге.

– Лучше бы унесли подальше, – печально вздохнула Эстер.

– Где ты была? – девушка вцепилась в неё мёртвой хваткой. – Все говорили, что ты нашла себе богатого любовника или ушла в бордель.

– Заманчивые слухи, но всё было куда прозаичнее. Я ушла, куда глаза глядят, после той ссоры с матерью-настоятельницей. Меня встретил какой-то тип, он был художником, надо сказать, весьма посредственным, ему было где-то лет шестьдесят, если не больше, для меня все старше тридцати – уже прах…

– И вы с ним спали? – спросила Кейт, переходя на заговорческий шёпот.

– Слава Богу, нет. Его сарделька протухла и разложилась. Так что, с технической точки зрения, я до сих пор невинна. Потом он умер… я ступила и позвонила копам, думала, успею скрыться, прихватив что-нибудь, но не судьба…

Эстер не успела договорить, как прозвенел звонок. Этот глубокий гулкий звук, разверзающий небеса, вторгся в небогоугодный разговор.

– Чёрт, если меня не досчитаются на вечерней молитве, мне крышка! – сказала она, выбегая из уборной вместе с подругой.

Когда стемнело и заговорческие рожки луны показались из-за туч, девушки покинули корпус через окно в подсобке и устремились вперёд к свободе. Туда, где их берегла кладбищенская тишь. Сразу на холме за приютом начиналось старое кладбище. Здесь, в полуразрушенном склепе, можно было развести костёр и спрятаться от вьюги.

– Я прихватила вино для причастия! – Эстер вытащила из-под плаща бутылку паршивого кагора.

– Всегда удивляюсь, как тебе это удаётся, – улыбнулась Кейт.

Они пили вино, сидя на старых досках. И пели песни. Звонким девичьим голосам подпевала вьюга.

– Я тебе кое-что не сказала, – начала Кейт, смахивая пьяную слезу. – Пока тебя не было, многое произошло, а сейчас я беременна.

Она выпалила эти слова и разревелась. Это повергло Эстер в шок:

– Почему ты не сказала об этом сразу?

– Потому что… я сама не сразу поняла, не сразу поверила, не сразу смирилась, – сказала она, чуть-чуть успокоившись.

– Как это вообще произошло?! Ты же всё время была в приюте. От Святого Духа что ли?!

Кейт опорожнила вино одним глотком и поставила бутылку на грязный пол склепа.

– К нам приезжал Отец Александр. Я сразу что-то недоброе заподозрила в нём на этот раз. Он так пристально на меня смотрел на проповеди, что я почувствовала себя голой. Он велел мне подойти к нему на исповедь. И вот мы остались одни в исповедальне, он расспрашивал меня о плотских желаниях, он спрашивал, трогаю ли я себя, спрашивал, терзают ли меня демоны по ночам. Я врала, как могла, но он настаивал на своём, он говорил, что я грешна. Тогда он вошёл в кабинку и прижал меня к стене, он сказал, что ничего страшного, что все старшеклассницы делали с ним это и даже монашки, что им это нравилось и ничего страшного, если помолиться потом, он отпустит все мои грехи… И я бы не сказала, что это было изнасилование. Он молодой мужчина, а я даже ни разу не целовалась раньше, когда он взял меня, мне даже почти не было больно. Но я не знаю, понравилось мне или нет. Три минуты небытия, а потом жуткое чувство стыда. Мы помолились вместе, и он отпустил мне грехи.

– Ну он охренел в край! – разозлилась Эстер. – Неужто Господь запрещает контрацепцию?!

Эстер всё понимала, понимала, что жертвы порой склонны оправдывать своего насильника, склонны очернять себя. Она обняла Кейт, её маленькое тело дрожало под одеждой.

– Я что-нибудь придумаю. Я постараюсь помочь.

– Но у нас же нет денег на аборт, тем более, как скрыть это?!

– Я слышала об одной старухе, к ней бегают монашки. Она ведьма или что-то около того. Завтра постараюсь разузнать больше. Ты только не паникуй. Я продам свой золотой крестик, это единственное, на что сгодится Бог теперь.

Луна скрылась за тучами, заскрипели ветви мёртвого леса и откуда-то с моря повеяло гнилью. Эстер взглянула на небо, где сияла лишь одна зеленоватая звезда, ей вдруг вспомнилось, как старый придурок любил коверкать её имя, говоря «Звезда Иштар».

***

В вышине играли и переливались звёзды. Догорали огни ночного города. Джону понадобилось несколько мучительных секунд для осознания того, что он лежит на асфальте в грязи и подтаявшем снегу.

– Эй, кто ты? Ты хотя бы имя свое помнишь? – послышалось откуда-то сбоку.

– Джон Доу, – выпалил он, в голове гудело как после контузии.

– Это хорошо, дружище, если никто не знает твоё имя, то тебя некому отпеть. Дай руку, чувак, нечего лежать в канаве, если ты не труп.

Джон ухватился за руку в кожаной перчатке. В голове мутило, он пытался поймать в фокус своего условного «спасителя».

Этот высокий силуэт, чёрные вьющиеся волосы и солнечные очки в любое время суток – нечто такое далёкое из каких-то забытых кошмаров.

– Мне кажется, я где-то тебя видел? – сказал Джон, потирая переносицу.

– Эх, ты даже не знаешь, насколько часто. Я вижу, ты любитель приколоться по веществам и суицидам. Сколько жизней мне с тебя списать на этот раз?

Джон нашарил в кармане смятую пачку сигарет и, прислонившись к стене, закурил. В канаве дымился покорёженный мотоцикл.

– Ну, вот так всегда, утром угоняешь возле байкерского бара свежий Харлей, к вечеру он становится грудой металлолома, – вздохнул Джон, сплёвывая в снег кровавую слюну. – Я не ошибся, ты же Смерть?

Незнакомец в чёрной шляпе хотел уже что-то возразить, но понял, что отпираться бессмысленно.

– Я знаю, – сказал Джон, выдыхая дым окровавленными губами. Он был блаженно пьян. —

Каждый раз перед встречей с тобой у меня в голове играет та самая песня «Blue Oyster Cult». Словно Бог ставит на небесах пластинку, как идеальный саундтрек для ухода.

– Встреча со мной не главное, – Смерть тоже закурил, – Попадёшь вот на стол судебного морга, встретишься там с шикарнейшей женщиной, но ничего уже не сможешь.

Джон рассмеялся, расплёскивая кровь из разбитого рта.

– Ха, чувак! Я и после смерти смогу, – он хлопнул Смерть по плечу.

Неровной походкой, он прошёлся по грязи, туда, где припарковался чёрный катафалк. Дёрнул ручку двери и запрыгнул на пассажирское сиденье. Смерть опешил от подобной наглости.

– Подвези меня домой, – сказал Доу.

– Мой катафалк не для живых.

– Погнали. Тут недалеко. У меня бутылка трофейного виски ещё жива! – в доказательство Джон достал из-за пазухи целёхонькую бутылку «Джека». – Сам разобьюсь, но бухло спасу!

Смерть нажал на газ, поражённый ослепительной наглостью Джона Доу.

***

Эстер брела сквозь рассветный лес. Оцепеневшее от ужаса тело почти не чувствовало холода. Кровавая корка покрывала её руки и платье. Такими же багряными были лучи восходящего рождественского солнца. Сегодня родился Христос, сегодня Кейт уже никогда не проснётся… Она будет вечно лежать там, под старой сгорбленной елью, куда Эстер со старухой отволокли её после неудачной процедуры выскабливания эмбриона.

Утром перед операцией в её глазах было столько страха, боли. Ещё там брезжила искра надежды, что когда-нибудь всё будет иначе. Кейт даже начала улыбаться, когда они шли вместе по лесной тропе прямо к дому старухи.

Приглушённый свет, стойкий химический запах, полнейшая антисанитария.