«Всякий, кто открыто клевещет на женщин, – пишет она, обращаясь к одному из таких авторов, – делает это по злобе сердца, вопреки разуму и природе <…> Вопреки природе потому, что нет ни одной твари – ни зверя, ни птицы, – которая не любила бы своих самок, и было бы совершенно противоестественно для разумного человека поступать наоборот». Опровергая постулат толкователей Библии о том, что Бог якобы вдохнул дух только лишь в Адама, а Ева – это существо, полученное из ребра последнего, а, стало быть, не обладающее душой, Кристина доказывает, что женщина совершенно полноценный человек и такая же личность, как и мужчина. Без всякого преувеличения можно сказать, что Кристина была предтечей современного феминизма в лучших его проявлениях. Вот один из фрагментов ее сочинения, который и до сих пор, увы, сохраняет свою актуальность: «Если кто-нибудь попытался бы написать новую книгу о супружестве в соответствии с истиной, рассмотрев спорные мнения о нем, то он открыл бы совсем иные факты <…> Для сколь многих женщин из-за грубости мужей безрадостная жизнь в узах брака намного тяжелей, чем жизнь рабынь у сарацинов. Боже, сколько тяжких побоев без причины и повода, сколько оскорблений, угроз, унижений и жестокостей стойко снесли многие женщины, и ни одна ведь не возопила о помощи! А вспомни еще и тех женщин, которые едва не умирают от голода и страданий, оставаясь дома с кучей детей, когда мужья их бражничают, шатаясь по пирушкам и городским тавернам, а когда возвращаются домой, то на ужин бедным женщинам достаются побои…».
Но продолжим разговор о нравах Средневековья. Половое воздержание в средневековом христианстве считалось не только религиозной добродетелью. Оно пропагандируется в это время на всех уровнях, а девственность возводится в культ. Образ непорочно зачавшей девы Марии в католической религии становится одним из главных религиозных символов. Девственницы объявляются христовыми невестами. За соблазнение девственницы полагается очень строгое наказание. Что же касается пресловутого prima notte (право первой ночи), являющееся привилегией сеньора, то оно как бы символизирует его господство, четкую иерархию средневековых отношений. А заодно, вероятно, и то, что сексуальные отношения – это нечто механическое, чему не стоит уделять большого внимания.
Сегодня, правда, бытует мнение, что prima notte был всего лишь невинным обрядом, носившим чисто ритуальный характер: монсеньор, мол, просто прикасался к невесте, давая ей тем самым благословение на брак. Но теперь уже невозможно установить достоверно, что и как там было на самом деле.
Продолжительность жизни в Средние века была невысокой, порядка 40 лет, и, может быть, поэтому в брак в ту пору вступали еще раньше, чем в античные времена: жениху достаточно было дотянуть до 14 лет, а невеста могла быть даже на пару лет его моложе. Помолвка же будущих новобрачных нередко совершалась вообще в полудетском возрасте. За детей всё решали их родители, исходя из своих понятий о выгоде или престиже. Так что о любви в браке в ту пору говорить не приходится.
Памятуя, что Ева, согласно Библии, произошла от ребра Адама, христианская мораль предписывает женщине беспрекословно подчиняться мужу. (Что, впрочем, успешно культивировалось и до христианства). А учитывая, что Ева еще и спровоцировала первое грехопадение и что вообще женский род способен порождать соблазны и вожделение, схоластами от религии женщина была объявлена “вместилищем греха”. Правда, когда речь заходила о настоящих грешницах, то есть о блудницах, церковь проявляла к ним трогательную снисходительность. А порой, как мы увидим ниже, даже поощряла их древнейшую профессиональную деятельность. Возложив на женщину всю ответственность за первородный грех, христианство подвигло писателей-моралистов на упражнения в остроумии относительно присущих (или якобы присущих) женщинам качеств – их непостоянства, коварства, хитрости, страсти к прогулкам, интрижкам и т.п. Средневековые «инженеры человеческих душ» не жалели красок, описывая женское кокетство и маленькие женские хитрости, направленные на привлечение мужского внимания: прически и косметику, различные украшения и одежды, декольте и прочие волнующие вырезы и разрезы и даже платья, в которых присутствовало больше одного цвета ткани (скромным дамам положено было носить монохромные одежды). Церковь же вообще предписывала женщине избегать любых средств, подчеркивающих ее привлекательность, дабы не вызывать мужского вожделения. Короче говоря, в ту пору всячески культивировались идеология асексуальности и холодности в отношениях между полами.
Но человек – часть природы, и volens nolens подчиняется единым биологическим законам. А тут вдруг предосудительным и грешным объявляется сексуальное удовлетворение, доставлявшие радость и наслаждение мужчинам и женщинам в течение многих веков и тысячелетий и считавшееся делом вполне естественным и приятным.
Раннее христианство как бы противопоставило решительно два сильных чувства – религиозное и сексуальное. Первое всячески поощрялось, в сексуальности же, как мы видели, церковь склонна была видеть нечто плохое, грешное, идущее от дьявола-искусителя. Но поскольку подобное размежевание на духовную и биологическую сферу входило в противоречие с естественными человеческими потребностями и наклонностями, то ничего хорошего из такого разделения не получилось. Выражаясь научно, результатом такого искусственного разделения стал физиологический парадокс.
Тут мы умолкаем и даем слово немецкому ученому Вильгельму Райху, которого, кстати, несмотря на его знаменательную фамилию, очень не любили господа фашисты: «Религиозное возбуждение имеет не только антисексуальный, но и в значительной мере сексуальный характер… Ни в одной социальной группе не процветают истерия и извращения так, как в аскетических кругах церкви… Генитальная робость и страх перед наслаждением составляют энергетическую опору всех патриархальных религий с антисексуальной ориентацией… Отказ от телесных наслаждений служит живым источником религиозного мировоззрения и опорой всех религиозных догм» (В. Райх. «Психология масс и фашизм»). Как говорится, хотите – верьте, хотите – проверьте…
Знаменитый роман Анатоля Франса «Таис», в основу которого легла легенда об обращении в христианство александрийской куртизанки Таис, посвящен как раз этой самой теме – вечного противоречия между сугубо религиозным, почти фанатическим чувством и естественными человеческими инстинктами. Герой романа подвижник раннего христианства монах Пафнутий пытается всячески усмирить свою плоть, вызывая этим восхищение и поклонение всех верующих. Ко всеобщему удивлению и восхищению, он обращает в христианскую веру красавицу-язычницу Таис, предававшуюся до того всем видам пороков и наслаждений. Но в конце романа эти двое персонажей как бы меняются местами: Таис становится святой в глазах христиан, благодаря своей способности искренне любить и прощать; фанатичный же монах понимает вдруг, что добродетель его – вымученная, искусственная. Не в силах больше скрывать истинных своих чувств и тайных помыслов, он кричит умирающей Таис: «Я люблю тебя, не умирай!.. Бог, небеса, все это – ничто. Истинна только земная жизнь и любовь живых существ…»
Чуть ниже мы увидим, что противоречие между биологической сущностью человека и его духовностью окажется вечным трагическим противоречием, мучающим чувствительных и мыслящих людей не одну сотню лет…
В средние века призывы церкви к аскетизму и заботе о бессмертной душе постоянно разбивались о здоровые инстинкты основной массы народа. Чернь, как и прежде, охотно, а порой даже разнузданно предавалась любовным утехам. У большинства средневековцев никакого стыда не вызывали откровенные обсуждения деталей сексуального процесса. А общепринятый обычай выставлять на публичный показ следы первой брачной ночи, доказывавшие чистоту невесты, просуществовал вплоть до XVIII века (а кое-где существует и до сих пор). И если в поэзии трубадуров царили куртуазность и возвышенная любовь, облаченная в изящные формы, то в народных свадебных обрядах, в игривых песнях и всевозможных скабрезных историях сексуальные отношения представали во всей их полноте и даже в гиперболизированном виде.
