– Спокойно, Клайд, – говорит незнакомец, поглаживая пса, но обращается к Ною, и весело насвистывает мотив в такт марсианской песчаной буре, – никто тебя не укусит, в какой-то мере, мой приятель только кажется псом, а на самом деле он – моя нога, – человек в цилиндре смеется, – все, что ты видишь, торговля твоего сознания с неизвестностью.

– Кто ты?

– Разве это важно? Можешь называть меня Папой Легбой, святым Петром, Специалистом по Симпатической Магии, Мастером Сверхъестественной Дипломатии или как тебе больше нравится. Вы, люди, преувеличиваете значение слов. Губы незнакомца не шевелятся во время речи. – «То, что не имеет формы, способно проявляться как угодно».

Деревянная нога превращается в змею, которая закручивается вокруг туловища пса, и Папа Легба шагает, опираясь на него. – «Вы – мошенники, занимаетесь копированием явлений, искусно создавая искаженные копии, но теряете сакральное значение вещей, а ведь у тебя в руках ключ, как соединить два события в одно. Ты и тот – другой, часть одного водоворота, но кто будет им управлять?» – Речь незнакомца продолжается, но она уже состоит не из слов, а некой неуловимой субстанции. – Бокор отвечает на неизвестном языке. – «Сакральность говорите? В моем куске времени она скрыта и впаяна в механизмы!» – Рука давит на кнопку, и тело издает что-то между криком и гудением. – «Левый рычаг направо! Правый рычаг налево»! – Руки соединяются. – Игла входит в куклу, и части уравнения меняют свое значение. – «Мы одно явление – куски материи в обезумевшей пляске смерти».

– Сдохни! – Ной слышит свой крик, который звучит как приказ, но сформировался он не в логических лабиринтах мышления. Этот выкрик сравним с гудением клаксона у взятого напрокат автомобиля.

Лысый здоровяк замирает, замахнувшись молотком, и падает, вращая глазами. Он хватается за сердце, а изо-рта его идет желтоватая пена. Молоток приземляется рядом с головой колдуна, оставляя вмятину в паркете.

– Я говорю вам правду, – Дженкинс вздыхает и оглядывает стены, словно пытается найти окно.

– Не верю, – вторит полицейский в возрасте, с седыми висячими усами.

– Я мелкий мошенник, оказываю магические услуги, а по большому счету – психотерапевт, у подобных мне на телевидении целое шоу.

– И про метамфетамин Вы ничего не знаете?

– Конечно нет! Я вызвал полицию сам, зачем бы я это делал, будь я наркоторговцем?!

– Резонно, – усмехнулся молодой, коротко стриженный полицейский.

– Но вот кто мне объяснит, тот факт, что нападавший на Вас человек вдруг взял, да и умер от сердечного приступа?! Какова вероятность умереть от сердечного приступа в нужное время в нужном месте, а?

– Не знаю, – пожал плечами Ной.

– А вот это, по-вашему, что? – полицейский достал из мешка с вещественными доказательствами куклу, с воткнутой в нее иглой, – это Ваше?

– Да, но это для антуража, господин полицейский.

– У человека, вообще-то, разорвалось сердце.

– Не хотите же Вы обвинить меня в том, что я применил магию вуду?

– Не хочу, – ответил полицейский, сердито развернувшись на каблуках, – сегодня Вы свободны, как только будут новые данные по этому делу, мы вызовем Вас снова.

Когда Ной вышел, седой полицейский спросил напарника:

– Что ты думаешь об этом?

Молодой полицейский повертел куклу в руках:

– Уголовный кодекс не рассматривает магические действия, как что-то противозаконное, если они не являются частью махинации мошенника. Однако не скрою, несмотря на кажущуюся безобидность, есть в этом чернокожем что-то зловещее.

– Заскучаешь тут по временам инквизиции, – проворчал усатый полицейский.

– Ты думаешь, это связано с сердечным приступом? – кивнул на куклу напарник.

– Конечно, нет, я не верю во все эти байки, созданные первобытным сознанием. Как впрочем, и в подобные случайности.

– Ты слишком строг к окружающему миру. Вот ты сам, не плод ли самого невероятного случая: однажды некий сперматозоид выиграл невероятную гонку и стал тобой; как думаешь, он, правда был самым сильным и умным, или это стечение обстоятельств?

– Это совсем другое. Неродившиеся Менделеевы, Энштейны, Шварценеггеры и Ильясовы не стоят передо мной немым укором. Это была случайность, которая ничему не противоречит. Сердечный приступ у человека, только что выжившего в перестрелке – другое.

– Я проверил, – молодой полицейский клацает клавишами компьютера, – он состоял на учете у кардиолога, у него и впрямь больное сердце.

Усатый полицейский раздраженно роется в своем шкафчике:

– Где мои пончики, случайно не ты их взял?

– Прости, я сделал это не специально, очень хотелось есть.

– Ты залез в мой шкаф?

– Ну, я случайно открыл, смотрю пончики.

– Случайно?!

– Вот черт.

Иногда, крайне редко, полицейские обсуждают теорию случайностей.

Уборщик

Константин Львович услышал звонок в дверь и засеменил к ней, на ходу восклицая: «иду-иду!».

Припав к дверному глазку, он спросил: «Кто там?».

– Уборщик. Мне назначено на двенадцать, – послышался из-за двери спокойный голос.

В глазок можно было разглядеть уже немолодого, лет пятидесяти мужчину, в фартуке и нарукавниках, в руке он держал аккуратный кожаный чемодан. Волосы визитера прорезали благородные пряди седины, а спокойный взгляд серых глаз внушал уверенность.

– Владимир Георгиевич? – уточнил Константин Львович.

– Именно.

Дверь приоткрылась, сдерживаемая цепочкой.

– Предложите мне войти? – спросил гость.

– Да-да, конечно, – Константин Львович поправил свой дорогой персидский халат и впустил уборщика.

Вошедший человек деловито оглядел обстановку и принюхался, раздувая мясистые ноздри.

– Я приношу свои извинения, уважаемый Константин Львович, но деньги я беру вперед – таков мой принцип работы, мы с Вами это обговаривали.

– О да, конечно, – хозяин квартиры метнулся в другую комнату, откуда вернулся с купюрами в руке, и протянул их гостю.

– Спасибо.

– Желаете чаю?

– Не откажусь.

– Самовар как раз поспел. Он электрический, но, знаете ли, я испытываю слабость к архаическим вещам. Вот комод – обратите внимание – девятнадцатого века: выкупил на одном аукционе, две зарплаты потратил, но за такую вещь, знаете ли, – пустяки.

Владимир Георгиевич снял ботинки, подошел к комоду, присел и внимательно осмотрел поверхность.

– Чисто, – одобрительно заключил он.

– Люблю чистоту и порядок, – Константин Львович поставил на стол чашки и вазу с печеньем, – присаживайтесь.

– Спасибо, – сказал уборщик, сел в кресло и внимательно посмотрел в глаза своему собеседнику.

– Я, знаете ли, хотел с Вами поговорить об одном деликатном деле, – Константин Львович сбился, подбирая слова, а потом и вовсе смущенно замолк.

– Давайте, я облегчу Вам задачу, и расскажу немного о себе?

– Да, конечно, – облегченно выдохнул хозяин.

– Начнем с того, что перед Вами уборщик дерьма, но в моем случае это больше призвание, чем профессия. Я начал бороться с городскими нечистотами с семнадцати лет, и уже почти полвека работаю на этом поприще.

Еще в детстве меня поразил один древнегреческий миф о пятом подвиге Геракла, где речь шла об очистке Авгиевых конюшен. Уверен, Вы знакомы с этой историей, как и множество других людей, но мало кто видит в ней истинный сакральный смысл. Очистка мира от испражнений – достойный подвиг для полубога, а тем более человека! Имея страсть в сердце и технологии в руках, можно повторить достижение легендарного героя и приблизиться к Олимпийскому величию, о котором современное человечество напрочь позабыло.

С тех самых пор и по сей день я уезжаю на лето в Сибирь или на Урал, в места, куда не добралась гидра канализационной системы, и работаю там водителем ассенизаторской машины, – Владимир Георгиевич замолчал, задумчиво глядя в свои воспоминая, и пожевывал губами, всем своим видом показывая, что он борется с трудной и большой мыслью.