Такой тон напоминает о докторе, пытающемся сообщить семье о смерти – добрый, но отстраненный. Сдержанный. Бесстрастный.

Она отстраняется от него, на лице – смесь шока и обиды. Его руки бегают по волосам, сжимают их в кулаки, тянут, пока не становится больно.

Она не может увидеть, как они дрожат, не понимает, что причина, по которой его голос звучит так, будто у него проблемы с дыханием, заключается в том, что они есть – это не просто гневное пыхтение.

- Рэй, Боже, я… Почему мы не можем просто ограничиться тем, что имеем? Почему нужно бросаться подобными словами?

Она насмешливо фыркает и начинает натягивать одежду, одну вещь за другой.

- Ограничиться чем – траханием в задних комнатах? Тем, как ты суешь в меня свой член? Перепихонами? – она качает головой с кислой улыбкой. – Да, это просто охеренно прекрасно.

Слова слетают с ее губ, горькие и обжигающие, голос раскаленный и язвительный. Страдание в его вспыхнувших глазах сменяется едва сдерживаемым гневом, в потемневших радужках глаз мерцает жар.

- То есть теперь ты приравниваешь себя просто к траханию? Унижаешь то, что есть между нами? Роскошно, - глумится он.

- Что, а разве это неправда? Не трахание? Ты вот считаешь, что и ничего больше, Кайло, - выплевывает она, размахивая руками между ними.

Его кулак пробивает стену еще до того, как она успевает заметить движение, вокруг вмятины крошатся штукатурка и гипсокартон.

Она использовала его имя как укол, острое оружие, которое, она знает, заденет сильнее, чем любые слова. Настоящий удар ножом. Это мелко и жестоко, но в данный момент приятно (хотя она уверена, что позже пожалеет об этом).

- Какого хера ты хочешь, чтобы я сказал, Рэй? – он тяжело дышит, бледный и все же беспомощный. – Ты правда хочешь, чтобы я сказал, что не люблю тебя?

Рэй вздрагивает, будто он на самом деле ударил ее. С таким же успехом он мог бы.

Он тут же ругается, делая шаг к ней. В отличие от Рэй, он сожалеет о своих словах, едва произносит их.

- Рэй, я …

Но Рэй качает головой, оказавшись во власти чего-то вроде тихого оцепенения.

- Я не позволю себе быть в отношениях, в которых не могу положиться на партнера или если он не отвечает взаимностью – я не могу поступить так с собой после всего, что было в детстве. Ты должен понять это, Бен – лучше, чем кто-либо. Извини, но я теперь я достаточно люблю и ценю себя, чтобы не оказываться в таком положении.

Она собирает свои вещи в тишине, а Бен наблюдает за ней и выглядит просто уничтоженным этими словами.

- Знаешь, я говорила об этом с твоей мамой. Даже она думала, что ты ответишь так же, - неожиданно говорит Рэй, удивляясь самой себе. Она не обращает внимания на то, как он в удивлении открывает рот. – Ты должен впустить кого-нибудь когда-нибудь, Бен. Даже если этим «кто-то» буду не я. В противном случае ты останешься один, а боль станет куда сильнее, чем сейчас. Прекрати эту жалкую ссору с папой и поговори с мамой. У тебя есть семья – перестань принимать это как должное. Я бы никогда не стала.

Она поворачивается к двери, чтобы уйти и скрыть блеск слез в глазах, которые неизбежно брызнут.

- Счастливо оставаться.

- Рэй, пожалуйста…

Но Рэй уходит – она делает это ради себя и собственного самоуважения, делает то, для чего однажды у нее не хватило сил.

Позади эхом отдается мелодия разбивающего стекла. Это симфония боли и разрушения, которой он дирижирует сам.

Рэй говорит себе, что ей все равно.

И, когда входная дверь захлопывается, Бен понимает, что она действительно ушла – оставив сильный запах гардений на его наволочках и наполовину распустившиеся цветы в сердце.

{Значение цветка желтой гвоздики: отвержение и презрение}

Кто-нибудь заметил предзнаменование, которое я оставила в девятой главе, включив сцену, где мистер Дарси покидает Элизабет после ее отказа? Кто-нибудь?

========== Глава 13. Азалия ==========

Комментарий к Глава 13. Азалия

Торчок на цветочные татуировки в полном дерьме и не хочет есть. Олух не может о себе позаботиться (но здесь появляется что-то новенькое). Воспоследуют глубокие разговоры + почти что милый гребаный броманс.

Рэй, ты меня пугаешь. Пожалуйста, возьми трубку.

__________________________________

Рэй, я знаю, что ты здесь. Мы просто хотим знать, что ты в порядке.

__________________________________

Рэй, пожалуйста.

__________________________________

Звуки обеспокоенных голосов Финна и По из ее телефона эхом разносятся в темноте комнаты, каждое голосовое сообщение более тревожно, чем предыдущее. В какой-то момент она слышит настойчивый звон дверного звонка – динь-дон, динь-дон – снова и снова.

Рэй переворачивается на другой бок, и, как больной зуб оказывается под действием «Новокаина», так и она покоряется власти оцепенелого забвения сна.

__________________________________

В ее утомленном разуме проскальзывает сон за сном, все бесчувственные и эфемерные. Нити снов изгибаются, появляются и исчезают, словно вода, утекающая сквозь пальцы, или туман, расступающийся перед силуэтом.

Некоторые образы она запоминает – черно-серебряный шлем, татуировку розы, темные глаза, полные горьких слез. Другие мгновенно забываются, оказываются не более чем мимолетными мгновениями, мечутся, как рыбки, в ряби пруда ее подсознания.

«Лихорадочный бред» - так бы назвал их По. Неотвратимые со всем своим безумием и поразительной реалистичностью.

Тем не менее, посреди всего этого Рэй чувствует ужасную боль, тяжелое бремя глубоко внутри. Оно заключено в груди, будто вместо желудка у нее был шар для боулинга, вызывающий резкую и даже тупую боль – как порез, синяк. Суровая реальность посреди великого множества причудливых сновидений.

Когда она почти просыпается, то понимает, откуда взялась боль – Бен. В других случаях она слишком крепко спит, чтобы осознать это – может только чувствовать его вечное присутствие.

Иногда она обнаруживает, что не спит и грызет крекер или пьет воду. Но потом, будто через секунду, снова погружается в сон.

Реальность размывается. Порочный круг не заканчивается. И всякий раз, когда она просыпается, щеки оказываются неприлично мокрыми.

__________________________________

Рэй внезапно просыпается от ярких лучей солнца, шторы у окна были раздвинуты.

- Почти неделя прошла, Орешек, - голос Финна приветствует ее где-то рядом с окном.

Она отворачивается, натягивая подушку на голову, а Финн садится на край кровати. Он тянет подушку к себе, а Рэй рычит и безуспешно пытается вернуть ее.

- Нет, - командует Финн, убирая ее подальше.

В ответ она хмурится. Она не в настроении для компании.

- Оставь меня в покое.

Он начинает качать головой прежде, чем она заканчивает.

- Никак нет, Орешек. Прошло четыре дня. Ты разбита, и тебе нужна помощь. Единственная причина, почему мы не пришли раньше, в том, что мы не могли найти ключ от верхнего замка в твоей двери – хотя мы звонили. Долго.

Рэй хмурится сильнее, не смягчаясь. Финн смотрит на нее с такой любовью, что она невольно опускает взгляд.

- Я не знаю, что именно произошло, Рэй, но могу догадаться. И, независимо от того, что ты пытаешься сделать или как сильно стараешься игнорировать нас, мы с По всегда будем рядом.

Он убирает прядь волос с ее лица и грустно улыбается.

- От нас не избавиться, потому что мы любим тебя, Орешек. Мы с тобой навсегда.

Сердце Рэй сжимается, глаза горят.

Если бы только Кайло…

Она плачет, прежде чем успевает осознать это, рассказывая ему историю целиком сквозь сопли, соль, боль в горле и груди. Она думала, что за последние несколько дней выплакала все слезы. Кажется, она ошибалась.

Финн прижимает ее к себе, ее лицо прячется на его плече. От него пахнет стиральным порошком, одеколоном По и очень слабо – цветами. Это утешает больше, чем любые слова, и вскоре сеанс ее рыданий заканчивается.

Он гладит ее по волосам еще несколько раз, прежде чем отстраниться, чтобы взглянуть.