– Тебе двойной? – Спросил Лоуренс-младший, подойдя к окошку.

– Вроде того!

Неожиданно Эдварду стало ужасно смешно. Он смеялся еще минут шесть: пока клал сэндвичи греться, пока клал начинку, смешивая с ядовитыми зернами, пока видел мерзкие, лоснящиеся лица покупателей. Все это от начала и до конца было немыслимо. Когда он отдавал очередной сэндвич, то заметил некоторое шевеление за ширмой. Сильно испугавшись он отправился проверить, точно ли с отцом все кончено. Он аккуратно раздвинул несколько полос и протиснулся внутрь, предупредив толпу, что скоро вернется.

«Не вернусь» – понял Эд.

Отец сидел на полу и крепко сжимал револьвер.

Эдвард кричал. Ему все это было непонятно и ненавистно. Это выглядело совсем не как фильм; более того, это вообще было совершенно абсурдно. Он хотел убить своего отца.

Прогремел выстрел, и еще один – обе пули вошли в деревянные балки, которые поддерживали конструкцию шатра.

Марти Лоуренс смотрел на сына и пускал слюни. В левой руке он сжимал нож для сэндвичей, которым, как думал Эд, пекарь собирался расправиться с собственным ребенком. На ноже блестело масло, а на самом лезвии застряло кунжутное семечко.

Эд не знал, как у отца хватило духу стрелять. Сейчас папаша уже не мог сделать этого снова. В ужасе он еще сильнее осел на пол и зачарованно наблюдал за сыном, словно парализованный.

Отец издал звук, похожи на рык зверя, и поднял оружие, целясь прямо в голову Эду. Эд был мысленно готов умереть. Внутри шатра играла музыка.

Не могла бы Мэри пожарить еще немного рыбы, мама?

Я голоден, как никогда;

О, Господи, я так мечтаю,

Чтобы ребенок был спокоен и спал:

Моя голова убивает меня.

Рука отца дергалась из стороны в сторону, будто в дешевом вестерне. Он был похож на парня, так и не решившего, на чьей он стороне – шерифа или грабителей.

Я видел бывшую жену недавно, мама.

Той ночью она танцевала в «Миллерс»

Вместе с Джэки Уайтом, мама.

Что ж, они мертвы – и это я покончил с ними.

Эд вспомнил интересную статью, прочитанную в детстве. Журнал был интересный, его выписывал отец. Большую часть статьи занимало описание элемента Теллура, который планировали добывать в этом городе, а вторая рассказывала про сам город. Именно в Теллурайде свое первое ограбление совершил Бутч Кэссиди. В журнале была фотка этого самого Бутча в каком-то некрасивом кресле, и подпись: «Ограбление на 24580 долларов».

Ты думаешь, что я слетел с катушек, мама?

Лучше налей мне чашку, прошу.

Ты думаешь, что я слетел с катушек, мама?

Лучше позволь им запереть меня.

Отец выстрелил. Деревяшка раскололась пополам, но все еще стояла. Марти удивленно посмотрел на револьвер, который подвел его уже третий раз в жизни. Жирный боров не упражнялся в стрельбе уже пару лет. Будь Эд в состоянии говорить, непременно съязвил бы перед смертью на сей счет. В конце концов, он всегда думал, что отец раньше убьет его, чем ему удастся самому прикончить своего старика.

Не давай мне щенка Джонни, мама.

Я боюсь случайно раздавить его;

У меня снова странные мысли внутри, мама.

Позволь мне рассказать, что я натворил вчера.

Тишину после первого выстрела разразил громкий звук второго, но на этот раз зазвучало другое оружие. Плечо Марти залилось кровью. Его глаза широко открылись, но он продолжал целиться, несмотря на дикую боль, раскатывающуюся по всему телу.

Я очнулся в комнате у Джонни, мама,

Стоя подле его кровати.

Мои руки смыкались у него на шее, мама,

Я желал, чтоб мы сдохли оба.

Музыка вновь перешла на припев.

«Эдди, Теллурайд – лучший город на свете. Я был там во время кинематографического фестиваля, и это было нечто. Я всегда мечтал устроить у нас такой же крутой пикник, какой был там тогда. Под открытым солнцем. Я отдал кучу денег, но не пожалел ни об одном долларе».

Фраза отца, которая вспомнилась совсем не вовремя. Марти дернулся, и кухонный нож со звоном упал на пол. В папашу, очевидно, кто-то выстрелил, ошибочно приняв за инициатора конфликта.

Ты знаешь девочку, что по соседству, мама?

Кажется, ее имя – Бетти Кларк.

Она мертва? Нет, не может быть:

Я ведь видел ее в парке час назад!

Мы сидели на скамейке, мама,

Обсуждали, во что бы нам сыграть:

Гаечный ключ в руках – зачем-то,

И мой разум покинул меня.

Ты думаешь, что я сошел с ума, мама?

Прости, что разбил твою чашку.

Ты думаешь, что я сошел с ума, не так ли, мама?

Мама? Почему ты молчишь?

Марти Лоуренс в бешенстве поднес револьвер к своей собственной голове. Его рука дрожала, и казалось, что вот-вот он выронит пистолет. Ужасным, нечеловеческим голосом он прохрипел:

– Еще поквитаемся с тобой, Эдди.

Выстрел. Марти упал на пол и залил его черной кровью. Совсем прозаично – взял и откинулся. И даже штаны намокли от неожиданности. Эду стало очень смешно.

«Я бы хотел умереть в Теллурайде. Когда-нибудь я заработаю кучу денег. И мы уедем туда. Ты согласен, Эдди?»

Такие бредни отец выдавал, будучи пьяным. Эдди качал головой. Нет, он не был согласен.

Эдд сорвался с места, пытаясь сбежать. Он пытался что-то сказать, но вместо этого издал только странный нечленораздельный звук. У него потемнело в глазах, он упал, но ему еще долго казалось, что он падает в бесконечную тьму. Где-то в глубине души он надеялся, что это все кошмарный сон, и он совсем скоро проснется.

***

Кребинник трогает меня за плечо. Будто бы щупает труп, твою мать. Поворачиваюсь на него и удивленно смотрю.

– Ты заснул.

– Я и не предполагал, что ты скажешь сегодня хоть что-нибудь, – сухо заявляю я. Кребинник, сволочь такая, улыбается.

– Признаю, бываю неразговорчив, но это только оттого, что все вокруг здесь насквозь тупые. Понимаешь, да? Или ты из этих же?

Я хрюкаю от веселья.

– Ну-ну! Помнишь старуху, что месяц назад увезли?

– А то. Помню, ну?

– Вот в чем дело, – начинаю я, – я был знаком с ней последний месяц ее проживания. Она была на редкость глупой, честное слово, и поэтому мне нравилось играть с ней в шахматы. Видел бы ты ее огорченный вид, когда она не могла сделать ход ладьей, не перепутав ее с ферзем. Только ради этого стоило играть часами, знаешь? Мы вот так месяц поиграли, и бабки не стало.

Кребинник подозрительно на меня косился. Я, тем временем, продолжал:

– С Грибком, в общем и целом, произошла та же история. Он целыми днями искал себе партнера для игр. И вот ему на глаза попался я, мы начали играть. Я еще никого не видел, кто… Ну, мог бы хуже. Хуже – невозможно… И, как ты понимаешь, Грибок тоже откинулся – ровно через месяц.

– Это все кондиционеры, – подытожил Кребинник.

– Какие еще кондиционеры?

– Ну, я тоже с ним сидел. Сидел трижды за одним столом. Он чавкал хуже свиньи и не мог дотянуться салфеткой до рта, но до последнего строил из себя некоторую уважаемую персону. Когда он уронил стакан по пути, и тот разбился, Грибочек сделал вид, словно ничего не произошло и ушел…

– Так что за кондиционеры?

– Сначала кондиционеры, потом фильтры для воды. Что то такое. Грибок всю жизнь их устанавливал, и вот оказался здесь. Старый пройдоха нес чепуху про большую компанию. Он всем здесь уши прожужжал по поводу того, как правильно следует распределять свой капитал. У нас тут есть один коммунист, ко всему вдобавок… Когда эти двое спорили, можно было рвать живот от смеха.

– Мне и так смешно.

Повисла пауза. На сцене все еще никого не было.

– Была у меня история. Вот вспомнил. – Неожиданно добавил Кребинник.

– Про что?

– Про старушку, разумеется. Мертвую.

– Ну, начинай!

Мы закатились в очередной раз; я потер лоб и уставился на Кребинника в ожидании истории. Тот уселся более деловито и пустился: