– Знаю, знаю, знаю!..

– Ну, хорошо, ну, ладно, ну, скажи – что ты знаешь, – наконец сдался я.

– Луна вовсе не холодная, а синяя и красная! – проревела сквозь слезы Светка.

В голове моей что-то покачнулось, я отшатнулся и сел на землю.

7

Я сидел на утренней апрельской земле, отделившись от нее тонким слоем весенней куртки, и потел под розовыми лучами восходящего солнца на виду у моих потрясенных детей. Силы оставили меня.

Наверное, в первый момент это было смешно – сидящий на земле папа. Может, дети решили, что папа сел нарочно, чтобы их рассмешить. У дочери сквозь рыдания прорвался смех, а сын рассмеялся, не скрывая удовольствия. Однако когда отведенное для шутки время истекло, а папа продолжал сидеть, они почувствовали неладное и примолкли, приоткрыв рты и глядя на меня испуганными глазами.

– Папа, вставай! – наконец произнес сын. Он нерешительно подошел ко мне, подсунул руки под мышку моей отставленной руки и стал тянуть вверх. С другой стороны подошла дочь, заглянула мне в лицо и попросила:

– Папочка, вставай, а то заболеешь! Ведь земля холодная!

– Такая же, как луна? – через силу пошутил я непослушными губами и попробовал улыбнуться.

– Ну, папа, ну, вставай! – испуганно затормошил меня сын.

– Ну, папочка, ну вставай! – захныкала дочь.

Я почувствовал, что дети вот-вот разревутся, и собрался с силами.

– Все, все, встаю! Ну, не ревите! Ну, что за дети у меня – плаксы! – заговорил я, как можно тверже.

Повернувшись вокруг отставленной руки, я перекатился и встал на одно колено, затем подтянул и поставил рядом с ним другую ногу. Растопырив пальцы рук, я уперся ими в землю, как бегун на низком старте и медленно выпрямил ноги, а потом разогнул спину. Наверное, именно так впервые вставала на ноги та обезьяна, которая потом превратилась в человека. Теперь так встают с земли ее пьяные или побывавшие в нокауте потомки.

Я стоял на дрожащих ногах, бледный, потный и слабый, охваченный новым для себя ощущением физического бессилия. Вокруг меня хлопотали дети, стряхивая пыль с одежды.

– Вот молодцы! Вот спасибо! – едва шевелил я языком, пробуя гладить дрожащими ладонями их ускользающие головы.

– Папочка, а что это с тобой было? – спросила дочь.

– У папы просто закружилась голова! Правда, папа? – как всегда, опередил меня сын.

– Правда. Закружилась. Сейчас пройдет, – согласился я.

И действительно – все прошло так же внезапно, как и пришло. Слабость вдруг исчезла, силы вернулись и утвердили меня на земле. Убедившись, что порядок в голове восстановлен, я еще раз прошелся по одежде, стряхивая остатки пыли, и, возвращаясь к родительским обязанностям, заторопил детей:

– Ну, все, все! Хватит отдыхать! В школу опоздаем!

Дети послушно развернулись и, как утята зашлепали впереди меня. Сын несколько раз оборачивался, пытаясь начать разговор, но я подгонял его словами "Потом, потом, некогда!", и вскоре мы добрались до школы.

– Ну, все! Пока! – сказал я, когда мы уперлись в металлическую решетку, за которой располагалась школа.

Дети остановились и обернулись. Я подошел к ним, присел на корточки и поцеловал каждого из них в щеку.

– Ну? Пока? – сказал я, имея в виду "Ну, с богом!".

– Пока! – хором ответили мои любимые дети, вместо "Господи, помоги!" и радостно побежали навстречу ненужным знаниям. Я выпрямился, глядя им вслед.

"А ведь есть, кому на старости лет поддержать по пути за пенсией!" – с умилением осознал я. Потом повернулся и пошел туда, где можно поймать маршрутку, которая, возможно, довезет меня до работы. Настроение резко ухудшилось. Я шел пружинистой походкой, злой и непредсказуемый, всем нутром сосредоточенный на последних событиях.

"Сволочи! – обозвал я, наконец, тех, кто за ними стоял. – Какие сволочи!"

Как ловко они все подстроили! Сначала этот дурацкий сон, потом сын произнес то, что он не должен знать, затем дочь сказала невозможное и, наконец, мое внезапное бессилие, будто кто-то погрозил мне пальцем! Какие еще случайности должны выстроиться в ряд, чтобы и без того прозрачный намек превратился в неопровержимое доказательство! Вот она, коварная неизбежность совпадений, рождающая печаль! Вот они, ЗНАКИ! Но что за способ общения ОНИ выбрали – через детей?! Для чего этот спектакль? Только для того, чтобы напугать малолетних ребят? Не слишком ли мелко для всемогущества? Или перебрали там у себя своей дури и веселятся? Или какой-нибудь идиот оттуда отрабатывает на нас, как на букашках технику идиотизма? Получается, что они могут двигать нами, как пешками? Выходит, это от их прихотей зависит наша жизнь, а вовсе не от нас самих? А мы-то сами тогда на что? Страшные люди! Или не люди? Эй, кто вы там на самом деле? Ладно, я понял, что вы поняли! Вижу, что вы сильны, как никто! Только, к чему эти загадки? Чего вам от меня надо? Чего привязались?

Дерзкие мысли, как снежный ком, неслись в моей голове, выхватывая из толпы и ставя в строй самые обидные слова.

"Эй, дружище! За такую наглость можно еще раз по башке схлопотать! Ты чего так нервничаешь? Ты хотел знаки – ты их получил! Теперь наберись терпения и не дергайся!" – вдруг сказал я самому себе, оборвав на полном ходу бег возбужденных мыслей. Слова прозвучали в голове так ясно и четко, что от неожиданности я растерялся.

"Это еще что за черт? Это кто такой умный дает мне советы? Неужели я сам? Неужели внутренний голос прорезался? А что? Почему бы и нет? Голос разума! Должен же он когда-то проснуться! Что я – хуже других? В конце концов, есть у меня инстинкт самосохранения или где? Да и сказано так, будто я сам сказал! Слова – мои! Да и мысль сама по себе верная! Полностью согласен! Так и надо действовать: набраться терпения и не дергаться!"

Люди врут всегда: когда они не врут другим, они врут себе. Именно этим я и занимался в данный момент, всячески не желая признаваться в том, что мысль мне могли внушить. Потому что если это так, то захвачен главный оплот моей независимости, мой командный пункт, мой бункер, мое убежище, моя башня из слоновой кости, мое одиночество. И кто я тогда? Всадник без головы? Голова без царя? Корабль без команды? Самолет без экипажа? Короче – безвольная игрушка в сомнительных руках!

Люди врут всегда…

Распаленный внутренней борьбой самовнушения с внушением, я добрался до нужного места и остановил маршрутку. Салон был полон, но одно место нашлось. Не успел я шагнуть внутрь, как водитель нажал на газ, и машина понеслась. Пригнувшись и цепляясь за выступающие части интерьера, я пробрался в хвост и пристроился рядом с пожилым дядькой брюзгливого вида. Покопавшись в кармане, я достал деньги и отправил их в чужой карман, попутно обежав взглядом содержимое салона на предмет присутствия в нем подозрительных личностей.

На первый взгляд все было, как всегда: пассажиры, держась за что придется, раскачивали на ходу головами, подпрыгивали на кочках и дружно гнулись в ту сторону, куда шарахалась маршрутка. Избегая глядеть на других, они терпеливо и молча проживали отрезок жизни, длина которого равнялась количеству улиц до выбранной цели. В динамиках, как генетический код водителя похрипывал легкий блатничек.

У кого-то зазвонил мобильник. Сидящая напротив меня девица дернулась и достала из своих закромов трубку.

– Алле. Скоро. Минут пятнадцать еще. Уже звонил? Ну и чё? Ничё? Да ты чё! Во, блин, дает! А вчера-то сам мне чё говорил! Во, нахал! А сестра говорит – всю ночь им спать не давал! Чё это с ним? – затарахтела девица, не жалея чужих ушей.

Народ, как по команде, свернул головы в окна.

– Не говори! Ведет себя, как клочок бумаги на космическом ветру! – вдруг выдала девица.

Тут уж дернулся я. Да так, что толкнул плечом брюзгливого дядьку. Дядька завозился и забурчал. Не думая о том, что надо бы извиниться, я впился глазами в девицу, отыскивая в ее облике приметы коварного соучастия. Девица же, лаская глазами невидимого корреспондента, продолжала полоскать какого-то Ваську, которого черт угораздил запасть на ее голые коленки.