АКТ 1

ДЕЙСТВИЕ 1

Отрывок из последней страницы дневника.

Я поняла.

Наконец-то я хоть что-то поняла.

Сложить кусочки из всего того, что осталось. Хотя нет, даже не так – вспомнить самое важное. Так будет правильнее и проще. По крайней мере, для меня.

Так и есть, мой милый Дневник. Пришло время оставить тебе прошлую мою жизнь, которую я лучше всего знаю и помню… пусть и отчасти. Запомни всё в мельчайших и самых странных деталях, ведь они кроят суть любой истории, а после… После прощай.

…

Кладбище Сикдом Хилл (29 ноября 1984 год, 23:10).

Дорогой Дневник, тоска. Тоска, и только тоска. Пожалуй, самое распространённое здесь состояние среди всех остальных. А поверь, других почти и не бывает. Выводя слово за словом в твоём пожелтевшем от времени нутре дрожащей рукой, я порой взираю на проплывающие мимо надгробия, но думаю отчего-то в большей степени не о покойниках и смерти, а о жизни…

Но постой! Позволь сделать лишний глубокий вдох. Наверное, следует быть более последовательной, как считаешь? Ведь потому мои мысли напоминают ворох вырванных из старой книги страниц. Я так же непостоянна, как непостоянны события последних суток. К слову о ранее упомянутой последовательности, – по мере того, как я пишу, что-то иногда всплывает; там, в памяти. Что-то, что я уже успела основательно подзабыть. А забывать нельзя. Это я точно помню. Потому и делюсь с тобой всем, что врезается в мою чёрную голову. Без последовательности, без постоянства.

И правда, давай так – ты молчи, а я расскажу тебе обо всём. Расскажу о тоске и жизни в Скогвинде, а потом, возможно, и о смерти. Может ты уже всё это слышал, – я даже почти уверена, что так оно и есть, – но не думаю, что ты будешь очень уж против, если я повторюсь.

Что ж, – значит жизнь и тоска… Последняя всегда рядом, будто верный враг. С тоской простые работяги встают со своих скрипящих коек, с тоской взирают на себя сквозь призму засаленных зеркал в своих однотипных ванных, с тоскливой тошнотой впихивают в себя ещё с вечера приготовленный завтрак, и с тоской же взбивают на заметённых напрочь тротуарах траншеи по пути на свои тоскливые работы. Но не грусти! Не поддавайся! Постарайтесь всё же раньше времени не становиться частью этого сонливо-унылого круговорота и продолжить со мной путь. Путь к чему? Прежде всего, к моему виденью жизни нашего странного городка, которое всегда отличалось от классического, пахнущего плесенью и пожухлой травой, а в особенности отличается теперь.

Знаешь, Дневник, сколько себя помню, Скогвинд был таким всегда. Молчаливым, неприветливым, тёмным, до дрожи свежим и одновременно затхлым… Крохотный норвежский городок, испокон веков служивший перевалочным пунктом между северной шахтой Баэрброл в комунне Томсноу и портом Фисктунген, всегда был гадким утёнком среди своих более развитых одногодок-соседей. Оно и понятно, – те переросли в относительно процветающие и густонаселённые города, а Скогвинд… Скогвинд, в конце концов, вновь стал самим собой.

Большую часть затхлой атмосферы чудесного городка можно передать одним лишь упоминанием о месте, где этот самый городок решил обосноваться. С северной его стороны распростёрся бескрайний лес Дэл Морке, – угрюмый и злой старик, который давно переступил черту прекрасной моложавости и обратился в пугающее сплетение из переросших елей и сосен. С юга, в контраст Морке, робко частят молоденькие поросли, обрамляющие долину Хвитдол беспорядочно разбросанными пятачками. С запада располагается перевалочный пункт между лесами и вышеупомянутым молодняком, – обитель вонючих болотистых проплешин, со стороны которых в весеннюю пору на окраины города частенько наступают грязно-бурые паводки. С востока же притаилась граница с Советами, отделённая от Скогвинда одиннадцатью километрами разбитого подобия дороги и непролазной чащобы. Как видишь, природа давно уже подчинила эти земли себе, и её ощетинившаяся острыми ветками лапа с годами всё крепче сжимается вокруг города. Загнивающая промышленность, нехватка рабочих мест, и, как следствие, всё более явные следы запустения – вот, пожалуй, самые примечательные особенности Скогвинда. Бывает, что пустуют целые кварталы, и семьи, подкопив достаточно денег, уезжают прочь, лишь бы вскорости позабыть всё то, что связывает их с родным городом. Так, бывает, пронесётся мимо окна старенький автомобиль, и янтарные окна какого-нибудь уютного домишки в Скогвинде навсегда остывают. Тогда мне становится грустно, и я в течение нескольких минут размышляю о чём-то в полной тишине. Но знаешь, после я всё забываю; мысли всякий раз покидают меня, чтобы вернуться в следующий раз, когда очередные два трусливых огонька убегают из моего тихого Скогвинда.

Впрочем, начать новую жизнь удаётся далеко не всем. Кому, как не мне, это знать. Вечера в полярную ночь длятся неделями, и потому для меня они – большая радость. Ты наверняка помнишь, Дневник, – я всегда предпочитала живому общению чтение. И чтение не столько книг, сколько чего-то такого, что касалось непосредственно меня самой, людей, которых я знаю – пусть хотя бы и не лично, по рассказам посторонних, – но всё же чего-то близкого, находящегося рядом, под боком. Ощущая ко всему полузабытому и скрытому временем нездоровый интерес, бывает, что я часами склоняюсь над иссохшимися кипами бумаг и тщательно просматриваю длинные сводки из единственной городской газеты «Белая правда», в которых упоминаются случаи загадочных смертей. Люди умирали и умирают от странных болезней, особенно в последнее время, внезапных нападков диких зверей, и самых нелепых несчастных случаев, которые только можно себе вообразить. А ещё люди бесследно исчезают…

Хм… Не знаю к чему, но вспомнилось отчего-то, как раньше Фрита по утрам вглядывалась в лес, в тёмные провалы между деревьями, будто кого-то искала там взглядом, и всё что-то повторяла… Слово за словом, фраза за фразой.

Что-то плохое, наверняка. Иначе и быть не может. Грустно всё это звучит, да? Но такова моя жизнь, дорогой Дневник, и в этой грусти – моя радость. Странно, да? Не страннее леса, ответят тебе.

Да… Все беды из-за леса. По крайней мере, все об этом говорят. По воле первого поселенца – безымянного охотника и рыбака, пришедшего с севера вместе со своей многочисленной семьёй, – первый дом был заложен именно здесь, среди бесконечных зимних просторов и беспрестанных ветров, в далёком 1783 году.

Эти дата и эта история – части одной легенды, и именно она, как мне кажется, будучи самой правдоподобной из всех имеющихся, имеет полное право на существование. Наверное, смеёшься над моей наивностью? Или, возможно, недоверчиво улыбаешься, хмуришься, хмыкаешь, качаешь невидимой головой. Всё вместе? Вряд-ли. Скорее всего, ты и вовсе ничего не понимаешь. А прочесть эти строки я никогда никому не дам. Разве что себе. Может та я – другая и старая – сейчас качает головой – поседевшая, ещё больше разочаровавшаяся в людях и самом мире.

Впрочем, обо мне позже, ладно? Не хочу забивать страницы только собой. И без того многое нужно запомнить. Взять хотя бы ту же легенду. Итак, с чего же всё началось…

Будучи человеком упорным, привыкшим к непростой жизни, охотник преодолел все тяготы, пережил нападки стихии и прижился, врос в промёрзлые земли крепко и надолго, подобно могучему вязу. Так началось тихое противостояние двух сторон – человека и природы. За двести лет до моего рождения на узких улочках Скогвинда произошло всякое. И подтверждений тому нет числа. Полуистлевшие анналы в городском архиве хранят множество тайн.