Утром они бежали к маленькому лесному озерку, он с криком бросился в прохладную воду. В августе вода местами уже цвела и пахла травой, мокрым песком и рыбой. Клара долго входила, привыкая к воде, взвизгивая, когда он случайно или специально обрызгивал ее. Коля смотрел на маленькую фигурку жены, разглядывал ее. Залитая солнцем, вся в августовском золоте, она сейчас была красивее, чем всегда. Тонкая талия, очень округлые формы, все в ней плавно и мягко. Он замер, залюбовался. Вместе с ними с собачьим восторгом плюхнулся и Марсик. Он плыл за ней, не обращая на Колю никакого внимания. Николай понимал: пес тоже любит ее. Он считает ее большой красивой собакой из своей стаи и тоже думает, что может ее любить.
Ночью пошел сильный дождь. Стало холодно, Коля прижал жену к себе. Тут раскатистый гром проскакал по округе. Она спросила:
– Мы умрем?
– Нет, мы будем жить вечно!
В шалаш заполз Марсик, мокрый, пахнущий псинкой. Молния вбивала свои тонкие гвозди в скорлупу земли. Ветер раскачивал лес. Они лежали, крепко прижавшись друг к другу.
Утренний туман отрезал их от реальности. Они выглянули из шалаша – видно только их самодельное жилище на небольшой полянке. Ни жилого двора, ни леса. Нет мира и вселенной. Вся вселенная –только эта маленькая женщина в его руках, его тихое счастье.
Днем Николай с Петро подкапывали молодую картошку. Клара чистила грибы, собранные утром родственником. Петро рассуждал о медовом месяце. В заключение сказал, что медовым называется еще потому, что завтра качает мед. У него три улья в конце огорода. Клара не подходила к ним, боялась пчел, не понимала их жизни. Когда Петро объяснял что – то Николаю и они, наклонившись к домику, рассматривали рамки, она наблюдала за ними издалека. Но мед любила.
Петро погладил между рогов зашедшую в сени козу. И тут Коля вспомнил почему – то о Робинзоне Крузо. Потом он понял. На тумбочке в теплушке у Петро постоянно лежала книга Дефо «Робинзон Крузо». Неизвестно, читал ли он ее вообще, но книга привлекала внимание всех, кто заглядывал к нему в каморку. Наверное, Петро считал себя Робинзоном на этом участке железнодорожного пути. Об этом Коля и сказал родственнику. Он вздохнул, кивнул головой и ничего не ответил.
Петро человек особенный. Он не был ни сильным, ни мужественным, ни без греха. До войны он работал слесарем, был на хорошем счету, но запил. Уволили, отличную комнату в общежитии, где жили по четверо, отобрали. Жил у дворника в подсобке рядом с лопатами, метлами, скребками. Иногда что-то почистит – подремонтирует, за это дворник его кормил. А пил с мужичками у магазина. А однажды у винного его окликнула Таня, женщина, работавшая с ним на участке.
– Что же ты с собой делаешь, Петро? Ты ж работник отменный. Лучшим слесарем был! Как можно так потерять лицо? Грязный, необихоженный..
– А ты обиходь…– предложил мужчина. – Никому не надо это.
– Пойдем, накормлю борщом.
При слове «борщ» желудок сжался. И он пошел. Она дала чистое полотенце, попросила снять грязную рубашку. Мужской одежды у Тани не было, и он накинул ее широкий халат. Они смеялись его нелепому виду. Борщ был с галушками, с чесноком, Петро откинулся к крашеной стене и стал вспоминать, когда последний раз он ел такой, и не мог вспомнить. Наверное, только в детстве, у мамы. Таня заваривала чай, укрывала чайник стеганой куклой, доставала чашки, оглянулась – он спит, прислонившись к стене. Он так и остался спать на кухне. Потом в комнатке девять метров в перестроенном дореволюционном доме, в котором из одной огромной квартиры нарезали много малюсеньких, но отдельных, с туалетом, без ванной, и одной раковиной только на кухне. Таня в парторганизации убедила товарищей дать еще один шанс Петро. И он оправдал ее надежды, снова работал так, что залюбуешься. Таня не была красивой, обычная, чистенькая, умная по – житейски. Но когда обнимала Петро, у него сердце билось от счастья. Через девять месяцев родился сын. Еще через год – дочь. А еще через год – война. Он служил танкистом. Он не боялся ничего. Он знал, за что воюет. В танке не горел, есть и другие ежедневные невыносимые ситуации, вынести которые можно только зная, ради чего. В его городе, в котором как хозяева расположились немцы, остались дорогие люди, ради которых он мог победить себя, свой страх, свои пороки. Победа не принесла счастья. За несколько месяцев до окончания войны родственники написали, что Таня с детьми погибла. Они просто нашли их убитыми во дворе дома. Соседи сказали, что не видели, как все случилось. Петро не вернулся в город. Проехал мимо. Так до полустанка пьяным и добрался. Говорить ни с кем не хотел. Пока жив был его старик – путеец, необходимости разговаривать ни с кем и не было. Молча помогал ему, за исключением тех дней, когда пьяный, в слезах и слюнях, вытирая лицо кулаком, он рассказывал ему в который раз историю своей любви.
Уже после смерти напарника обзавелся козой, собакой, огородом, тремя ульями. Так и жил много лет, как Робинзон, и не считал ни пролетавших редких локомотивов, ни пролетавших мимо лет.
Ссора возникла из ничего.
– Петро держит вилку, как твой батя, – сказала она. – Не накалывает, а поддевает картошку.
Он не остался в долгу:
– А твоя мама вытирает рот тыльной стороной ладони.
– Не трогай мою маму, – вспылила она и выпрыгнула из вагончика.
К вечеру жена не вернулась. Коля забеспокоился. Не было и собаки. Подошел к озеру. Облазил вокруг весь небольшой берег. Следов не нашел. Вернулся в вагончик – спит, свернувшись калачиком. Лег рядом и стал целовать. Она открыла глаза и обняла.
– Прости, – сказала она…
Ночью проснулись от стука колес. Вагончик катился по рельсам.
– И куда он? – произнесла она. Он пошутил, что… в счастливое свадебное путешествие катится вагончик…
В конце недели вечером за ними пришла дрезина. Петро ездил, просил мужичков со станции увезти гостей в назначенный день и час. Собака спрыгнула на скрипучий гравий с дрезины.
– Прощай! – сказала она Марсику. Обнялись с Петро. Слов не говорили, обещаний приехать еще не давали. И платформа снова покатила по рельсам в обратном направлении. Луна, привязанная невидимой нитью к вагончику, плыла и плыла воздушным шариком за ними.
Жизнь после этого маленького отпуска Клару не особенно баловала радостями и праздниками. Из всей череды жизненных будней она с болезненной затаенной грустью будет вспоминать Петро, шалаш, хату с травой на крыше и самую счастливую неделю в ее жизни.
2.
Ребята вернулись в город успокоенные, расслабленные, веселые, без напряжения первых послесвадебных дней. В доме тоже привыкли к женитьбе сына и брата, к тому, что у него семья и с этим надо считаться. Клара рада была помочь в чем угодно. На следующий день после приезда Коля поехал в авиационный институт, откуда его призвали в армию с первого курса. А свекровь позвала Клару опрыскать картошку: колорадский жук варварски обгрыз подсыхающие на палящем солнце листья. Развели химическую отраву, заправили в бочку, погрузили на коричневую тележку, сколоченную и покрашенную батей. Он все в основном красил коричневой краской. Кларе казалось, что это вообще половая краска. Наверное, у него такой вкус, ему так больше нравится, думала она. Зоя обычно не обсуждала поделки мужа. Он вставал в четыре утра, когда солнце всходило, что-то мастерил для дома, инструмента было много. Она изредка без задора подхваливала его, но, когда неожиданно нужна была какая-то вещь, он молча, с улыбкой доставал ее из своей сарайки, которую важно называл мастерской. И все у него всегда было. Так и сейчас, когда Зоя сказала, что бочку придется взять большую, на спине не унести, он так же важно, как и всегда, выкатил большую тележку. Женщины обрадовались, на все лады расхваливали батю:
– Демьян! Ты у нас мастер! Хозяин!
– Батя! Какой вы мастеровитый! Вот спасибо!
Демьян улыбался, не разжимая крупных красивых лиловых губ, стараясь сжимать их в дудочку, чтоб не расплылись от удовольствия.
