В силу этих слов завибрировал воздух, ибо длинные ветви ивы, похожие на заплетённые косы, слегка затрепетали.

– Меня вдохновила твоя вчерашняя игра, – признался композитор. – Я написал стихи на твою музыку. – Он вдруг замялся, но отважился продолжить:

– Твоя осень ещё не закончилась?

Спина скрипача вдруг ссутулилась, тело обмякло и стало клониться, падать, но так и не упало – застыло на полпути до земли и сделалось неподвижным. И как бы ни старался композитор метать в это изваяние негодующие взгляды, скрипач был непробиваем.

– Так не может долго продолжаться! – Сгоряча заключил он и, не выдержав, поднялся во весь рост, во всю мощь своих голосовых связок композитор стал бросаться словами вместо бомб:

– Ты всё время ждёшь! Ждёшь какого-то вожделённого момента или божественного вдохновенья! Очнись!! Разве это не самообман?!

Покончив с бесполезным обстрелом, он возмущённой громадиной зашагал вокруг лавочки, при этом широко размахивая руками. – Ведёшь сябя как нежилец, а какой-то посредник между жизнью и смертью! – С последними словами он резко замер. Его пронзительный взгляд был направлен строго на макушку скрипача. И чем больше он смотрел на неё, тем дольше становилось молчанье, будто оба в одночасье проглотили языки, и не о чём вдруг стало говорить, незачем было встречаться. Композитор сконфужено отвернулся и обречённо уставился себе под ноги.

– Что ты там сочинил?

От внезапного вопроса композитор вздрогнул и тут же спохватившись, передал в протянутые руки скрипичный футляр.

В предвкушении новых впечатлений я села под ивой. Отголоски городской суеты тут же заглушил очаровательный голос скрипки. В этом пронзительном звуке родилась волна, и музыка слилась с бархатным голосом композитора. Его слова были полны любви, его песня воспевала сердце человека, которое свято верит в жизнь. И когда в последний раз на зов смычка отозвалась струна, то поднялся ветер, зашелестела ива – я аплодировала.

– Вчера я видел, как смеётся солнце, – положив скрипку на колени, упоенно признался скрипач. – Я каждый день вижу жизнерадостную девушку. Она не такая как все. В ней есть что-то особенное, что-то чистое и непорочное. – Он задумался, – вчера вместо монет она положила цветы. – По его губам скользнула улыбка. – Она чем-то похожа на мою дочь. …Да, такая же юная. Мечтательница!

Композитор решил не перебивать и слушать скрипача, пока тот не выговорится, но уличный музыкант замолчал, утонув в воспоминаниях.

– Цветы вместо пуль! – После непозволительно длинной тишины проговорил твёрдо он. – Я бы тебя расстрелял! – Композитор сосредоточился, выпрямился и пылко продолжил: – Ты перестал верить в жизнь! Нужно довериться ей, какой бы коварной она ни была!

– А сам-то веришь? – Не смотря в его сторону, спокойно произнёс скрипач.

Его собеседник громко вздохнул.

– Ты ещё юн мой друг, – покачав головой, подытожил он.

– Значит, мы оба подлежим расстрелу. – Подхватил композитор и расплылся в улыбке.

– Вчера вечером, я позвонил дочери. Она пообещала приехать.

– Она приедет, – словно зная наперёд, подтвердил композитор и тут же усомнившись, спросил: – Она давно приезжала?

– Уже две осени прошло, – пряча взгляд, ответил скрипач. – Я внучку вижу только на фотографиях. – Он усталым жестом поднял с земли несколько опавших листьев. – Ты заходи ко мне, хоть через месяц, а то заглядываешь, раз в полгода, – договорив, он подул на ладонь и листья, сорвавшись с руки, были подхвачены ветром, который закружив их в запутанном вихре, бросил к ногам композитора.

– Приду, … – пообещал он.

***

Ближе к вечеру я заглянула в сердце города. Оживлённые центральные улицы порадовали мои глаза: люди наперебой постукивали каблучками, на разный лад звенели голоса. Среди этого всеобщего потока я заметила молодого человека с подтаявшим вафельным рожком в руках. Он купил его для своей маленькой сестрёнки, которая стоя в сторонке, хлопала в ладоши. Она не сводила глаз с разноцветных воздушных шаров, что бездельно болтались у сувенирных лавок.

Я попросила ветер сотворить шалость. И подув сильнее, он выхватил из связки шар в форме огромного сердца.

Девочка, восторженно подбежала к брату и, дёргая его за пальто, закричала:

– Смотри! Смотри! К воздушным замкам летит!!

Шар парил легко и беспечно. Забыв о силе притяжения, он летел над огромным городом, мимо дымоходов и крыш. Этим временем, сидя на подоконнике, Мадлен удивлённо прильнула к стеклу. Она увидела одинокое сердце, и вдруг шар задержался, он, словно стал сомневаться, желая остаться, но под напором беспризорного ветра вновь собрался в путь. Мадлен соскочила с подоконника и, накинув пальто, выбежала из плена душных комнат.

Её робкая походка не заставляла меня бежать. Мы неторопливо шли в парк. Мадлен вела меня, а я плелась рядом, наблюдая, как тёплым застенчивым взглядом она смотрит по сторонам. Остановившись у киоска, Мадлен купила сахарную вату и, наслаждаясь её сладким запахом, вошла во владения парка весьма счастливой.

Поспешу разуверить, ей вовсе не нравится быть одной. Счастье есть для всех и каждому своё. Счастье Мадлен заключалось в самых простых и редких вещах, которые даром раздаёт одиночество. Не обессудьте, я не пытаюсь сводить её с людьми, которые бы изменили этот уединённый образ жизни. Я только стараюсь осуществить мечты и подарить человеку то, что он заслуживает, то, что ему действительно нужно. А нужно ей что-то настоящее, неподдельное и самое главное на всю жизнь.

Этот день был, наверное, самым лучшим, а впрочем, вчерашний был лучше всех! Этот день был самым худшим, и выбило пробки, перегорела жизнь, …по-разному думали люди. Я брела за ними, я смотрела каждому в глаза и шептала, что нужно пережить эту ночь, дождаться ещё одного рассвета и вновь поверить в себя.

Глава IV. Если ты встретишь меня

Белые пушистые снежинки опускались на ресницы и таяли, едва коснувшись тёплых ладоней. Жёлтые опавшие листья встречали первые хлопья снега и бережно хранили их, не давая, дотронуться до мокрой земли. Прохожие обегали лужи и, поёживаясь от холода, сетовали на погоду.

Миновал целый месяц. Для простуженной Мадлен прошлый день ещё не прошёл, а новый не спешил начинаться. Текучесть времени утратило всякий смысл: дни и даты слились воедино, число бесконечность отмеряло жизнь. Всё казалось обременительным, как и эта затянувшаяся осень.

Вчера, сегодня, завтра она вновь забиралась на подоконник, читала книги. Из-за простуды Мадлен была вынуждена уйти на больничный, что позволило хоть немного отдохнуть от работы, но это совсем не утешало её. Ведь пришлось на приличный срок отказаться от занятий по вокалу.

Дождь как по излюбленной мишени вновь ударил по стеклу. Услышав дробный стук, и словно от него же проснувшись, Мадлен увидела, что от утреннего снега не осталось и следа. Зазвонил телефон. Разговор с коллегой, которая бурно высказывалась и жаловалась на какие-то обстоятельства, подсказал ей, что она давно ни с кем не общалась. Мадлен вдруг почувствовала грубость стен и тяжесть вдыхаемого воздуха, словно кто-то перекрыл кислород, а вместе с ним и нить её истории. Ей ничего не оставалось, как только выйти на улицу и снова научиться дышать.

На улице Мадлен, конечно же, появилась, где на её голову рухнуло небо в виде липкой и водяной пыли. В последние дни небесная канцелярия совсем распоясалась, выписав целую дюжину заунывной погоды, что впрочем, благополучно сказывалось на выручке кофейных заведений. В подтверждение вышеизложенного факта Мадлен без сомнений завернула в ближайшее кафе.

Пахло зёрнами только что сваренного кофе, но из-за заложенности носа она не уловила этот притягательный аромат. Бесполезно принюхиваясь, Мадлен села поближе к окну, успев принять вид заядлой посетительницы, которая пришла насладиться чашечкой горячего напитка.