***

Через несколько часов, набегавшись под дождём, я заглянула в окна Мадлен. Свет погашен, её нет. Приплясывая, на цыпочках я пустилась к одной почтенной даме. О, да! Как я и предполагала Мадлен записалась на уроки вокала. Теперь по будням после работы она исправно посещает занятия. Следует сказать, Мадлен прилежно старалась, и словно страдая от жажды, жадно впитывала знания. Такое рвение тронуло сердце бескорыстной дамы. Без лишних слов не требуя дополнительной платы, она намеренно стала продлевать часы занятий. Так бывает, когда денежный эквивалент меркнет перед благородным сердцем. Преподавательница строго относилась к своим подопечным, требовательна она была и к себе. Ей хотелось, чтобы дар Мадлен расцвёл, как в утренние часы раскрывают цветы свои спящие бутоны.

Поздний вечер очаровывал белой туманной мглой. До съёмной квартиры оставалось совсем немного, Мадлен уже видела окна своей комнаты, как вдруг остановившись, посмотрела в небо – звёзды, едва выглядывающие из-за размазанных по небу серых облаков, грезились тусклыми почти незаметными огоньками. Мадлен прислушалась к тишине, к её звенящему беззвучию, и мне почудилось, что она читает меня как нотную грамоту, где каждый цвет и каждое движение – это мелодия, которая сливаясь с голосом Бога, создаёт симфонию под названием жизнь.

Мадлен так похожа на взрослого и наивного ребёнка. У неё робкие, плавные движения, лёгкий стан. Её скульптурные черты лица изящно подчёркивают большие зелёные глаза. Да, она ещё ребёнок и навсегда останется им, а всё потому, что искренно смеётся. Когда её губ касается улыбка, эта улыбка похожа на тысячу солнц! Это как, не обжигаясь держать в руках пламя, это как видеть свет, который не слепит глаз. Именно так она и смеётся. Именно собой не боится быть Мадлен. Мне думалось, что она ждала кого-то или кто-то ждал её.

Через несколько часов, музыка дождя торжественной дробью озвучила ночь. Всё стало правильным. Налакавшись молока, пушистый котёнок, свернувшись калачиком, сладко задремал. А там за окном, в которое, задумавшись, смотрел композитор, кто-то обронил зонт, и он раскрытый плыл по луже, как по маленькому океану, разлившемуся на пол-улицы.

Глава III. Пробуждение

Когда облетела вся листва и дни стали холоднее, уличный музыкант перебрался играть в подземный переход. Теперь Мадлен могла слушать дольше обычного голос скрипки и не потирать озябшие руки от колких поцелуев первых морозов.

Прошёл целый месяц. Я, как и прежде вместе с осенью заглядывала в окна, стучалась в закрытые двери. Мы сидели на сотнях тысяч подоконниках, согреваясь от доброты людей. Иной раз нам становилось до дрожи холодно, особенно в тех домах, где непринято говорить о любви. …Есть такие дома, присмотритесь: у них грустные окна, скрипучие двери, за которыми бьют посуду, кричат, закатывают истерики. Мне тесно, мне неуютно и душно в таких домах. Тесно и самим обитателям.

Последнее время в окнах композитора я стала видеть пушистого домоседа, который развалившись на подоконнике, привык высматривать силуэт своего добродушного человека. Композитору надлежало проявить себя в качестве заядлого воспитателя и как следует присмотреть за пушистым комком, но как оказалось, воспитание свернуло не туда, точнее завалилось на бок. Лежит теперь наш зверёк отлёживается, пока его добродушный человек ходит на работу. На том они и порешили, что каждый будет занят своими насущными проблемами: человек работать, чтобы прокормить себя и кота, а кот ждать корм и того, кто уберет за ним лоток. Спору нет, пушистый комок ждал и даже преуспел в этом занятии. Он, как ошпаренный соскакивал с подоконника и в порыве всей своей страсти бежал к порогу. Композитор знал, с каким рвением ждут его возвращения, потому и научился спешить домой. К тому же пушистый гость обжился и зарекомендовал себя полноправным владельцем ковра, что лежал возле настроенного белого пианино.

Этим вечером я заглянула в окно скрипача. Задумавшись, он сидел в кресле у камина, сладостно потягивая трубку. При каждом длительном выдохе его угрюмое лицо затмевалось плотным облаком душистого дыма, который лениво рассеивался по небольшой гостиной.

Погружённый в водоворот бесконечных мыслей, скрипач думал о дочери, которая несколько лет тому назад переехала с мужем жить в другой город. За такой поступок, конечно же, скрипач не обижался, ведь дети вырастают и им свойственно покидать родные края, но его сердце отравляла тоска, которая скулила под потолком под вечер и он, ссутулив плечи, проклинал свой опустелый дом.

Один на один, увы, на ноль делить нельзя. Столь пресловутое уравнение регрессивной жизни удручало и без того угрюмое сердце скрипача. Делить с кем-то свою жизнь он не смел, точнее, так и не осмелился полюбить другую женщину. С тех пор как не стало его жены, прошла целая дюжина лет. Говорят – время лечит, но скрипач оказался неизлечимо больным. И как бы ни старалось это вездесущее время, любовь в его сердце стала невостребованной.

Он так долго сидел у камина, что не заметил, как на город опустилась глубокая ночь. Скрипач вдруг вспомнил себя молодым, как прогуливался с маленькой дочкой по цветущему саду, а та совсем по-взрослому задавала вопросы. Я тоже помню и храню этот отрезок времени и под воздействием ностальгического настроения решила наведаться в прошлое великого маэстро.

– Папа, скажи, а что такое чудо?

– Доченька, это что-то невероятное и волшебное. То, что очень редко происходит.

– А сказка существует?

– Сказка? – Он задумался, – она не может быть реальной. По большей части всё в этой жизни выдумано.

– Зачем же вы обманываете детей?

Малышка серьёзно насупилась. Скрипач улыбнулся и, взяв дочку на руки, подбросил к небу. – Какая ты у меня любопытная!

– Папа, значит, и чуда нет!

– Как нет, почему? – Он удивился не на шутку.

– Те люди сказочники, они всё придумали, чтобы мы вас слушались! Они и чудо выдумали, ведь оно невероятное и волшебное!

Не зная, что ответить он, молча, опустил дочку на землю.

– Папа, ты обманул меня, да?

– Нет, дочка. Нет.

– Папа, а ты веришь в чудо?

Скрипач совсем растерялся и тяжело вздохнув, начал ей объяснять:

– Просто мы взрослые, не читаем сказок. Не верим в лесных эльфов, не ждём зубных фей. Взрослые не такие как дети. Ты тоже подрастёшь и тогда поймёшь.

– Папа, а почему взрослые другие?

– Наверное, с годами меняются. Ведь потом ты будешь читать романы, пьесы и драмы. Ты больше познаешь жизнь.

– А какая она жизнь?

– Разная, дочка. Поэтому и книги у тебя будут разные.

– Всё равно я буду читать сказки, когда стану большой! Я не хочу быть взрослой! Вы такие странные! Ты так мало бываешь дома, а с мамой скучно! Ты не покупаешь мне мороженое, а мама конфет. Папа, ну горло не заболит и зубы тоже! Я их чищу – правда!

Девочка глубоко вздохнула:

– Папа, ты будешь читать мне сказки, когда я стану большой?

Скрипач смутился:

– Конечно же, только мне кажется, у тебя будут другие интересные книги.

– Я просто хочу верить в чудо, папа.

Они подошли к парку, и девочка, потянув отца за руку, повела его к цветущей черёмухе.

– Смотри, смотри! Она такая красивая!

– Да, дочка, да…

– Папа, почитай мне. – Она достала из рюкзака разноцветную книжку и протянула её отцу. – Вот, это моя любимая.

Скрипач охотно принялся исполнять просьбу дочери. Усевшись вдвоём под черемухой, они открыли первую страницу, с которой слетели большекрылые пегасы, а за ними чародеи и маги.

Прошло много лет, девочка отрезала косы, перестала читать сказки. Теперь она перечитывает драмы, романы, детективы и рассказы. У неё тоже появилась на свет маленькая малышка. …Однажды, прогуливаясь с отцом и дочкой, они вновь забрели в этот парк, где по-прежнему цвела, но уже старая черёмуха.