…Вечером того же дня десятник был хмурым и несговорчивым. Хоть и осталась та деревня далеко позади, перед глазами у него стояла ужасная картина расправы над мирными жителями.

Поплотнее укутавшись в плащ, Хилин присел у костра, и постарался подумать о чём-нибудь отвлечённом. Но получалось не очень. Обезображенные тела мужчин и женщин никак не хотели уходить из головы.

– Командир, – обратился к нему вынырнувший из темноты солдат. – Обход завершён. Все на своих постах, ничего подозрительного ими не замечено. Моих замечаний нет.

– Хорошо, – кивнул Прайтизи.

Этой ночью их поставили на дежурство внешнего периметра восточной стороны лагеря. В обязанностях десятника было расставить своих людей на местах, объяснить им маршруты патрулирования. В помощь ему выделялся солдат из совершенно другой сотни, который проверял постовых и докладывал Хилину обо всех замечаниях. Делалось это для того, чтобы «из дружбы» не закрывались глаза на нарушения устава. Сон на боевом дежурстве, к примеру. Незадачливый постовой в этом случае не мог рассчитывать и на то, что десятник проигнорирует эпизод, ведь утром проверявший его солдат обо всём будет докладывать своим командирам. И если выяснится, что кто-то покрывает таких вот любителей поспать, ему тоже мало не покажется.

– Интересно, – произнёс Хилин, и замолчал. Затем поднял взгляд на стоявшего перед ним солдата и спросил. – Почему вам всегда верят? Ну, скажем, застал ты патрульного за игрой в карты с другим патрульным, который вообще не тут находиться должен, приходишь, значит, докладываешь обо всё командирам. А двое те возвращаются утром и говорят: «Ничего подобного! Слепой ваш проверяющий, и тупой!»

– Кто из нас говорит правду легко проверить, – улыбнулся солдат, присаживаясь рядом. Блики огня осветили немолодое уже лицо с морщинами. – Когда вернёмся в Эльтунию, участников спора допросят маги, а заклинание, помогающее отличать правду от лжи считается одним из простейших. Но почему-то мне кажется, вы не об этом хотели меня спросить.

– Да, – неожиданно признался десятник. – Скажи мне, отец, к чему эта жестокость со стороны зеленокожих?  Она неоправданна и лишена всякого смысла! Лучше разграбить несколько деревень, чем одну, но с казнями и пытками местных жителей. Разве нет?

– Хм, мы люди, и нам не понять их логики…

– А надо бы! – с досадой воскликнул Хилин. – Действуй они подобным образом всегда, я ещё поверил бы, что дело в их жестокости, но нет же, нет, раньше эти твари действовали по-иному. Что изменилось с тех пор? Мы не предпринимали карательных экспедиций, не жгли их селения, не убивали детей. Чем вызвана их необузданная ярость?

– Постой, постой, – взмахнул руками его собеседник. – Ты хочешь сказать, что орки это делают специально? Действуют по какому-то заранее продуманному плану?

– Именно! И вот одно из предположений: казни, ими устраиваемые, показательны, и, учитывая, что кроме солдат разоренные деревни никто не осматривает, всё, что в них делается, делается только для нас.

– Но зачем?!

– Чтобы запугать, – предположил десятник.

– Не знаю, кого они там запугают, но если мне повстречается хотя бы один орк, я ему кишки выпотрошу.

Больше они к этой теме не возвращались. Посидев у костра ещё немного, старый солдат отправился проверять посты, а десятник – в лагерь. Ему нужно было развеяться от своих мыслей, а там, говорят, должен был выступать какой-то знаменитый и специально к ним приехавший песенник.

Нилланский лагерь был окружён огромным количеством телег, а там, где их не хватало, частоколом и рвом. Ну и, само собой, многочисленной охраной. Пока Хилин добрался до туда, его трижды остановили, чтобы спросить пароль. Когда речь шла о безопасности нескольких сотен, даже десятникам не делалось поблажек. Орки любили атаковать по ночам, и забывать об этом не стоило. Хотя мало кто верил, что они решатся на подобное. Это, как минимум, потребует отваги, которая прежде в их действиях не наблюдалась. Нападение на сонного, неумело размахивающего вилами крестьянина – не в счёт.

В лагере горели десятки костров, больших и маленьких, а рядом с ними валялись почему-то вдруг ставшие ненужными котелки. Лишь несколько человек продолжали трапезу. Разбитые в строгом порядке шатры пустовали. И только раздававшаяся невдалеке музыка помогла Прайтизи понять, что происходит. Песенник начал выступление, и благодарные слушатели не заставили себя ждать. Он, по всей видимости, и вправду хорошо знал своё дело, если после тяжёлого дневного перехода солдаты пошли к нему, а не завалились на покой. Во дела…

Удивлённый, если не потрясённый этим обстоятельством десятник отправился к центру лагеря. Он-то думал, певца придут послушать двадцать, ну максиму тридцать человек, и то «просто поглазеть». Куда там! Сплошным кольцом песенника окружало несколько сотен людей, и думать было нечего, чтобы пробиться через их спины. Правда, в этом не было никакой нужды. Они вели себя так тихо, что его звонкий голос разносился по всей округе:

О ранах вы знаете больше, чем лекарь,

О славе вы знаете больше меня.

Вы не привыкли от гибели бегать,

Вы гибель встречаете звоном клинка!

Вы больше любого во всём белом свете

Умеете дружбу ценить и любовь.

Вы любите мир, словно малые дети,

Но малые дети не льют свою кровь!

Вы как никто заслужили бессмертья,

Груды сокровищ достойны лишь вас.

К черту все страхи, мечты и сомненья,

Близится главный в судьбе вашей час!

Я спою эту песню ещё и ещё,

Потом вместе с вами отправлюсь я в бой,

Быть может, кому-то подставлю плечо,

Быть может, кого-то прикрою собой!

Буду полезен, и то хорошо,

Ну а сегодня – пой песенник, пой!

Вы истоптали не меньше дорог,

Чем седовласый бродяга с сумою.

Познали печали и уйму тревог,

Когда шли на грозных соседей войною!

Как ангелы вы перед битвой кротки,

Но просто так не даётся победа.

Глаза-огоньки и мечи как клыки –

Раздастся приказ, превратитесь вы в зверя…

– И вправду хорош, – не мог не признать Прайтизи, когда  увидел хмурого как туча сотника Виллиниала. Отстранённо смотрел он куда-то вдаль, и крепко сжимал рукоять своего меча. Алый плащ, который положен был всякому нилланскому сотнику, небрежно закинут за плечо. Одного только взгляда на этого человека было достаточно, чтобы встревожиться и моментально забыть про певца.

Десятник подошёл к своему командиру и негромко его поприветствовал.

– Здравствуй, Хилин. – кивнул тот головой. – Вижу, и тебе не спится?

– Мне вроде как и не положено, – невесело улыбнулся Прайтизи.

– Ааа, точно, твои люди на посту. Совсем забыл. Ну что, как у них там?

– Всё тихо.

– Ну вот и славно, – вздохнул Виллиниал. Был он мужчиной в самом расцвете сил, достаточно опытным для того, чтобы командовать сотней, и не таким старым, чтобы в случае чего самому не повести её в бой. Он всегда вызывал доверие как у простых солдат, так и у выше стоящих командиров; было в нём что-то искреннее, что-то, что не способно на подлость и лицемерие.