Как, наверное, уже понял читатель, таинственный мужчина неопределенного пола шел один по улице, а затем сел в автобус. Он ехал в никуда. Бесцельность жизни и была его внутренней целью. Бесцельность была порогом, о который запинались ограниченные социумом люди, окружавшие его повсюду. Целеустремленные обезьянки, за которых все решили и чьи цели запрограммировали церковь, правительство и коммерция. Он презирал этих людей, хотя уважал их достижения и свершения: красные дипломы, детские велосипеды и дачи на Средиземном побережье. Презрение жило у него как отрицание нелепости эгоистических стремлений. А эгоистические стремления были чем-то мелким, несуразным, неестественным. Как то, что искусственно давало импульс человеку. Движения ради движений. Игра ради игры. Секс ради секса. Если за движением нет остановки, а за игрой выигрыша, а за сексом расслабления, то можно и не вставать с постели, можно даже не рождаться на белый свет. Свою жизнь этот мужчина видел не как прозябание на сбитой каблуками обочине городской дороги, а как нерегулируемое никем броуновское, хаотичное движение. Он хотел дать жизни максимум возможностей творческого воздействия на самого себя. Преодолеть предел ожидаемого, когда ожидания отсутствуют вовсе. Ведь если он приходит в магазин, там все запрограммировано на то, чтобы выполнить вполне определенный алгоритм воздействий на вошедшего. В магазине никто ему не отпустит грехи, не даст переночевать и не подарит билет на футбол. Жесткий каркас ожидаемого как металлическая сетка, утопающая в жидком бетоне, придает миру основательность. Запланированное ожидание делает систему рационально выгодной для ее пользователей. Четкое понимание ожидаемого создает у человека иллюзорный эффект предсказуемости мира. А предсказуемость дает удовольствие самого предвкушения. Таким образом, чем более предсказуема ситуация, тем спокойнее человеку, находящемуся в ней. Человек получает то, что любит очень давно – иллюзии. В данном случае, это иллюзия порядка. Но наш таинственный незнакомец вожделел к реальности исторической неопределенности и беспорядочности, лишенной всяческих иллюзий. Потому что видел в этом то настоящее состояние миропорядка во Вселенной, что не нуждается в эго, как ограниченный человек. Бессмысленно выбирать предсказуемое, потому что это скучно. Лучше выбрать сложное и хаотичное, бесцельное и неопределенное, двигаясь по жизни как фланер, без четкого плана, без жесткой цели – и жизнь начнет танцевать всеми своими возможностями и вариациями. Он сможет встретить людей, которых бы не встретил, если бы проложил понятный маршрут. Он сможет встретить обстоятельства, в которых не оказался, будь он слишком дотошным и фанатичным в предсказании своего пути.
Очень важно пристально отследить взаимосвязь той легкости, с которой скользил неизвестный герой по ландшафту и вместе с тем той тяжеловесности его имманентной предпочтительности, с которой он выбрасывал вовне свои размашистые и прицельные жестикуляции. Игра событий, которые вихрем кружили чужими судьбами вокруг, завораживала его нутро. Ему нетерпелось познать всех людей до единого, познать сущность всего, что любопытно клекотало во рту как дождливая вода, жадно стекающая в жерло подземного люка после сильного ливня. Он хотел остановить жизнь, стремительно несущуюся вперед, но остановить не на уровне физики, а на уровне впечатления. Он мечтал внутренне запечатать в своем сердце это короткое мгновение жизни. И не секунду, не минуту, не час. А целый век он видел этим мгновением. Грустно, но праведно мысль о безвозвратности уходящего времени пульсировала в его сознании, делая все происходящее вокруг поистине уникальным и неповторимым. Он плевался, когда слышал про уникальность и неповторимость в каком-то эгоистичном контексте, будь-то в праздничных поздравлениях или пьяных россказнях. Настоящая уникальность и неповторимость – это не фамильная тоска по утерянным выгодам и связям, а когда чувствуешь могущество времени стереть любое имя и достижение в порошок. Ничто не вечно, но люди так стремятся обрести бессмертие в материальном, хотя это самое ненадежное свидетельство твоей жизни. Висячие сады Семирамиды. Александрийская библиотека. Колосс Родосский. Жизнь невероятно изменчива по отношению к себе, что ярко ощущают старики, которые еще вчера были молоды и задорны, завоевывая одну вершину за другой, а сегодня просят помощника встать с постели и проводить их в уборную. Настоящая уникальность и неповторимость не нуждаются в свидетельствах своего существования, будь-то успехи юных лет или прорыв в опустившейся к земле старости. Хмель этих истин кружил мужчине голову.
В мире никогда не существовало подлинной уверенности. Уверенность в чем-либо или ком-либо – это фабула, фикция, некая иллюзорная точка восприятия чего-либо, лишенная возможности дальнейшего развития. И в то время, как мир находится в безудержном перманентном развитии, вставать в позицию уверенности значит замирать. А мир и жизнь никогда не замирают и никогда не останавливаются. Мир не знает уверенности. Ты смотришь на собаку и думаешь, что это просто собака, а собака – это друг человека. Но в один прекрасный день, эта собака нападает на свою хозяйку и загрызает ее до смерти. Первая ошибка, которую ты совершил – это назвал ее собакой, а не животным. Что больше всего сообщит о сущности организма: то, что он животное или то, что он собака? Ты был уверен, что это собака, но вот, она поступила как настоящее животное. Ты был уверен, что собаки добрые, а люди злые. Ты был уверен, что именно эта собака никогда не загрызет свою хозяйку. Ты был уверен и это стало твоей главной ошибкой. Ты застыл в своей уверенности. И уверенность сделала тебя уязвимым и хрупким перед тотальной неопределенностью бытия. Стоя в магазине, наш задумчивый незнакомец был пьян и встревожен этими мыслями, глядя на женщину, стоящую у молочного прилавка со своим бультерьером. Мужчина чувствовал запах этого животного, его подавленную агрессию, настырно обвитую гордыней кожаного ошейника. Он чувствовал, как его желтые клыки, спрятанные во рту, хотят растерзать его слабую хозяйку, пропавшую в своей уверенности покоя и безопасности. Он видел завтрашние заголовки газет: "Жестокий бультерьер насмерть загрыз одинокую женщину". Мужчина предвкушал действительность, которая пока являлась предварительной, несостоявшейся репетицией его воображения, которое древние звали видением.
Улица, автобус, магазин. Что дальше? Но дальше не было ничего. Избежав коварного соблазна уберечь себя от правды, наш фигурант истины, этот необыкновенный мужчина, не ставил себе цели идти куда-либо вообще. Правда – это обнаженная бесцельность. Ложь – это цель, выбранная тобой как страховка от обреченной беспечности. Люди выбирают цели, чтобы не чувствовать могущества подлинности, которое заключается в безупречной бессмысленности и хамской бесцельности жизни. Человек лишь пытается отыскать смысл, обрести цель, и находит, и обретает, но берет это изнутри, из самого себя, а не из жизни, не извне. Лучшее образование – самообразование. Разум мужчины кружило от потока эйфорических догадок, которые обходили стороной вечно спешащих людей, которые окружали его в то мгновение. Они бежали домой варить спагетти, целовать детей и ругать мужей, включать новости и выключать свет, ложиться спать и разочаровываться в себе. Они хотели познать жизнь через функцию своей личности, которая была столь эфемерна и натянута, что могла лопнуть в любой момент напряженного кризиса или испытания. А наш незнакомец, без имени, без пола и возраста, был давно возвышен над необходимостью быть кем-то и чем-то для кого-то и чего-то. Никто и ничто. Никогда. Он обрел бессмертие, познав себя и правду жизни, похоронив пару часов назад свою любимую, родную мать. Ведь и она стала настоящим никем и ничем, как происходит со всем, что кажется вечным и верным лишь тебе.
