— Хью, опять ты… — начал было Мигель, привставая с места и уже морщась от мерзкого запаха.
— Оно само! Честное слово, само!
Файтер уже приготовился отчитывать рыжего, вспоминая ему все его прегрешения до седьмого колена, но так ничего и не сказал: дым, вопреки всем законам природы, как будто и не знал, что вещества вроде него должны поддаваться ветру. Игнорируя это, он собирался над костром, не расходясь в стороны и только поднимаясь выше, а там, где он проносился, с каждым мгновением все отчетливее и отчетливее проступал какой-то зал… каменный зал. Древние стены, мертвый плющ, колонны, толщиной превосходящие все нормальные колонны в Обитаемых Землях и за их пределами…
— Схорон Древних! — выдохнул наемник, подрываясь с места.
Эверард кивнул одобрительно.
— Действительно, не храм же всех богов! — монах вслед за файтером поднялся и сделал шаг навстречу материализующемуся чертогу. — Но можно было обойтись без этой вони — не таким я представлял себе вход в наследие Древних, ох, не таким!..
Вор и маг только восторженно рассматривали проступающие все яснее старые-старые, затаив дыхание и не отвлекаясь на разговоры. Эву с Мигелем пришлось подталкивать их в спины, чтобы те не застряли на границе между двумя пространствами. Вот они преодолели несколько шагов зыбкого перехода. Шаг, другой — и не успели друзья опомниться, как их длинные тени легли на каменный пол старинного необъятного чертога. Каменные своды уводили взгляд далеко вверх, теряясь в полутьме и так и не заканчиваясь там, наверху. Где-то гулял бессовестный ветер, не ощутимый, но слышимый отсюда, и плющ, некогда оплетавший стены, так высох, что превратился в тончайшую бумагу. Тронешь — рассыпется в пыль. Старинный разрушенный замок, такой древний, что само время не вспомнит его последнего владельца — а память о строителе давно уже канула в небытие.
Монах цокнул языком и положил руку на рукоять меча. Мигелю уже давно не нужно было хвататься за оружие, чтобы немедленно приготовиться к бою, но сейчас он застыл, как громом пораженный. Этих стен он никогда не видел — но они были знакомы ему по гобеленам в родном замке, которые в детстве так захватывали его воображение. Таинственные легенды о храбрые воинах, мудрых королях, их дочерях — прекрасных принцессах, о бессмертных драконах прочно врезались в детскую память на всю жизнь. И теперь этот чертог, тронутый смертельным временем, один в один повторял контуры гобелена, вытканного давным-давно точно со слов деда. Сомнений быть не могло. Но как, откуда?..
— Надо же, так похоже на мамины сказки! — а Хьюго уже не робел и, игнорируя чувство самосохранения, шагнул к центру зала. — Она рассказывала, что тут потолок, как небо, а под ним летают птицы. В окна видны цветочные поля и две реки, а по ночам звездный свет проникает сквозь купол и достает до пола!
Восторженные слова сами вспоминались воришке, и он пошел вдоль стен, уже подняв руку, но все еще не решаясь коснуться древних плит. Друзья провожали его взглядами, полными всеми эмоциями от неподдельного испуга до мрачного предчувствия беды, и он обернулся, сияя отстраненной улыбкой.
— Мигель, ты же тоже его узнал?
Все повернулись к наемнику, и он кивнул, начиная улыбаться так же по-нездешнему.
Монах подал голос:
— Так что это за место, в конце концов?
Повисла угрюмая пауза, и вдруг была нарушена Юджином, за время пребывания в чертоге не проронившего еще ни слова:
— Это Замок Королей и Королев, привратный чертог. Его построили задолго до того, как на материк пришли люди, и он существует вне его измерения — а как отдельный, неизменный мир рядом. В него множество входов и выходов… — голос молодого мага прервался. — И во времена…
— И во времена, когда Грань начинает истончаться, любая из дверей может открыться в самый чудных и неожиданных уголках Обитаемых Земель, — подхватил Эв, кивая ему, друзьям и своим собственным мыслям (наверное, им — в большей степени, как и обычно).
Хьюго коснулся наконец стены, и на свое удивление почувствовал, как на его касание камень отозвался теплом. Нечто глубоко внутри шевельнулось, застонало, и по залу, как легкое дыхание спящего, пробежал ветерок, поднявший в воздух пылинки.
— Он живой? — спросил файтер у Эверарда серьезно.
Клирик помедлил, прежде чем покачать головой.
— Это камни. Даже если в них и вдохнули силу, это только камни. А вот сила…
— Что с ней?
— Она спит. И скорее мертва, чем жива, но мы не можем ничего знать наверняка.
Плющ под рукой вора осыпался вниз, и тот с сожалением проводил его взглядом. Что-то блеснуло в мусоре и пыли — и у Хьюго зажегся профессиональный азарт, он ухмыльнулся и поспешно разворошил кучку носком сапога, вглядываясь в остатки мертвого растения. Из-под него выглянул обломок золотого канделябра, сиротливо забившийся к самой стене. Вор нагнулся за ним.
— Эй, ребят, я тут подсвечник наше…
Закончить он не успел. Что-то ледяное ударило его в руку, воришка вскрикнул и отскочил — а по полу заструился голубоватый призрачный дымок, собравшийся в облако и все никак не торопящийся обретать видимую форму…
Трое остальных все как один обернулись к нему, и чуть меньше двух мгновений ушло на осознание и теории. Еще доля секунды — на взлет бровей к линии волос. И, наконец, появились какие-то определенные слова.
Маг мяукнул что-то на колдовском наречии. Мигель чертыхнулся.
— Рыжий!!! Если ты сейчас попался в ловушку на жадность, то я дам тебе в глаз, — пообещал он, не сводя глаз с клубящегося марева.
Дымок еще повисел над полом, неуверенно бледнея. Друзья не обладали благословением наивности и повидали уже достаточно, чтобы не начать надеяться, что все пройдет само, но все-таки понемногу уверились и даже обрадовались, что эта дрянь не рванет прямо с ходу — до этого же момента не рванула!
— А что если попробовать его оттолкнуть? — подал голос клирик, насмотревшись вдоволь.
— Может, не надо? Вдруг еще…
И тут с противоположной стороны этого огромного бесконечного зала раздалось шипение. Было похоже, что воздух со свистом втягивается через узкую щель с невероятной силой — а затем что-то заскрежетало, заскрипело и заворочалось за пределами зрения. И стихло.
Порыв ветра, не имеющего ни запаха, ни температуры, донесся до друзей несколькими мгновениями позже.
«Что это, черт возьми?!..» — про себя заикнулся было вор, чувствуя, как все обмирает внутри в необъяснимом страхе. Ничто из человеческого мира просто не могло издавать такие звуки в таком месте. Рыжего затрясло бы, не будь он таким стреляным воробьем после беспокойных лет жизни в столице. Он сделал медленных вдох и остался стоять нормально.
Остальные тоже притихли, пропустив несколько ударов сердца. Но ничего не произошло — и пауза так и осталась едва обозначившейся.
— Толкни, да и все.
— Я бы оттолкнул. Юдж?
Маг встряхнул кисти и улыбнулся, кивнул Хьюго, чтобы тот отошел в сторону. Заклинание подобралось быстро: несложное, совсем уж безыскусное, но зато неожиданно эффективное плетение, призванное оттолкнуть энергию, как вещь, со своей пути, подобно морской волне. Оно обрушилось на призрачную субстанцию и смело ее в сторону, словно он был тополиным пухом во время бури. Отлетая, дымок неожиданно оформился в силует немного сутулого, занудного вида паренька, еще почти мальчишки, и тот, не замечая виновников своего пробуждения, скользил в полутьму между колонн. В сторону того.
Юджин не знал, что руководило им в этот момент, но только вдруг понял: этот призрак — их проклятая разгадка, какой-то важный кусочек мозаики, пока скрытой изобретательным художником время. То же, пусть и по-другому, понял и Мигель — и мгновением раньше, чем маг хотел произнести это, крикнул ему, что паренька надо вернуть.
И маг даже знал, как.
— Хьюго, подсвечник!
Воришка стоял вполоборота к другу, все еще держа кусок золотого подсвечника. Он кинул его Юджину, не тратя времени на разворот, и увесистая для своего размера вещица приземлилась точно в протянутую жилистую руку (жизнерадостное «Есть, подсвечник!») — а в другой уже натягивалось и разворачивалось выплетаемое заклинание. Не в пример сложнее предыдущего, но тоже из тех, в которых маг был уверен почти полностью (никогда ведь нельзя абсолютно быть уверенным в колдовстве). Призрачная цепь метнулась к пареньку, срослась с ним быстрее, чем мог бы заметить самый зоркий глаз, и тут же натянулась, когда приведение дернулось прочь.
