— Белла, — низкий прокуренный голос Зейна раздался надо мной, от чего по всему телу прошлась дрожь. Пришлось несколько раз поморгать, чтобы понять, кто именно стоит напротив.

— Зейн. Что ты тут делаешь?!

— Ты что злишься? — возмутился он, видно, странно реагируя на мой возглас.

— Да! Какого черта ты отправил меня сюда? — не унимаюсь, ведь хочу понять, знал ли он о беременности.

— Ты… отравилась, не помнишь? — малейшая растерянность позволила все понять. Я слишком хорошо знаю Зейна Малика, чтобы не заметить ложь.

— Ты все знаешь.

Иногда в Зейне просыпается редкостная диковина — совесть. Крайне редко, однако, когда все же пробуждается, нет ничего прекраснее. Именно это заставляет верить, что он ещё не потерянный человек.

— Белла, мне жаль, — начал он, но я сразу же перебила его монолог.

— Все равно, какая разница, зачем слова, когда ничего не изменить, — чувствую, как слёзы сами собой наворачиваются на глаза. Становится до невыносимого холодно, ещё грустно и больно.

Я говорю это, потому что не он один виновен в моей беременности. Не отрицаю, что в тот момент мне хотелось близости. Тоска по Гарри и желание быть защищённой взяли верх.

— Иди ко мне, — Зейн накрывает мои плечи своим пальто, притягивая в свои объятья, от которых я не отказываюсь. — Понимаю, что это тяжело.

— И мне страшно, — сквозь слёзы бубню, уткнувшись носом в тёплый шерстяной шарф парня. Наверное, я испорчу дорогой кашемир, но это уже не моя забота.

— Поэтому ты здесь. Мне надо спросить у тебя очень важную вещь, — Зейн берет меня за плечи, отодвигая от себя так, чтобы я могла смотреть прямо на него. — Сосредоточься, это важно.

Киваю в ответ, шмыгая носом.

— Ты хочешь сделать аборт?

— Да.

— Так просто?! — удивлённо вскинув брови, спросил он.

— Да.

— А ты не хочешь оставить малыша?

— Что? — он действительно это сказал или мне послышалось? Суровый Зейн Малик хочет ребёнка?

— Знаешь, это ведь по религии неправильно, — голос парня удивительно спокойный, от чего становится не по себе, ведь я привыкла лицезреть разъярённого парня.

— Причём тут религия, когда ты будешь отцом?

И снова этот обиженный взгляд, полный разочарования в самом себе. Иногда Зейну приходится сталкиваться с реальностью, с реальным собой. Он должен понимать, что растить ребёнка в той атмосфере, в которой он живёт, — нереально. Это будет отродье испорченной души самого Малика, а порождать подобное на свет я не намерена.

— Хорошо. Как пожелаешь, Белла, — он вдруг улыбнулся, видно, обрадовавшись, что я приняла адекватное решение.

В глубине души я понимаю, что это совершенно новая жизнь, которую я могу подарить на свет. Это ребёнок. Крошечный малыш, который будет любить меня.

Но затем я вспоминаю о том, как я испортила молодость матери. Как ей пришлось отказаться от учёбы и хорошей работы. Вспоминаю о том, кто отец малыша. Зейн Малик никогда не станет хорошим человеком. Он не научит ребёнка кататься на велосипеде, не отведёт в церковь, никогда не будет тем, кто расскажет о тяготах жизни.

Потому что Зейн Малик — человек без детства, он не знает, что такое «любовь». У него исковеркано это понятие, а я не хочу рожать на свет ещё одного Малика…

— Я все равно люблю тебя, — говорит он, заставляя сосредоточиться на пухлых губах.

… как бы сильны ни были мои чувства.

Стоп.

Что?

Какие, мать его, чувства?!

— Ничего подобного, — шиплю, вдруг осознав, что он только что сказал. — Это не любовь, Зейн. Ты не умеешь любить!

— То, что общепринятые нормы любви отличаются от того, что испытываю я, — не значит, что мои чувства к тебе не могут быть любовью, — отчеканивает он, абсолютно спокойным голосом.

Сощуриваю глаза, пристально наблюдая за реакцией парня.

— Ты ребёнок, раз считаешь, что прав.

— В настоящей страсти должна быть капля жестокости. А в любви — чуточку насилия, — с этими словами он притягивает меня к себе, оставляя легкий поцелуй на ледяных губах.

От одного прикосновения я вздрагиваю, рефлекторно отталкивая парня от себя. Мы не можем.

— Прощай, Зейн.

— Я люблю тебя! — восклицает он, видно, оскорбленный моей нулевой реакцией.

— Зейн, я никогда тебя не полюблю! Прими это, — начинаю хныкать, как ребёнок, потому что безумно устала и замёрзла. — Ты жестокий человек, и какой бы ни была для тебя норма любви — я ее не принимаю.

В глазах парня вдруг что-то переменилось. Он застыл на месте в абсолютном ступоре. Вокруг нас гул, вечером возле клиники собирается огромная пробка. Но именно сейчас, смотря в янтарные глаза, я не слышала ничего: ни гогота птиц, ни громких разговоров людей, даже машин. Только он, я и наша тяжелая история, что становится все запутаннее и запутаннее.

— Ты все ещё влюблена в него, — на губах всплыла ухмылка. — В Гарри, я прав? Неужели тебе не хватило того, что он из чертовой психушки?!

— Ты лжёшь. Это неправда.

— Нет, дорогая моя. Он хренов псих! — голос парня граничил на уровне дикого отчаяния и истерики, что безумно пугало, вызывая странную смесь эмоций. Хотелось сбежать от него, чтобы спрятаться и больше никогда не встречать. — И я докажу тебе это.

С этими словами он развернулся и вышел с балкона, громко хлопнув стеклянной дверью. Он оставил меня одну с неспокойной душой, но с целым сердцем, потому что я снова рядом с Гарри, и ничего отныне не напугает меня. Даже его страшное прошлое, которое может оказаться реальным.

***

Когда я была маленькой, то часто мечтала о парне: красивом, высоком, с отличным чувством юмора. Но, разумеется, никогда не подозревала, что влюблюсь в человека, обладающего всеми этими качествами, но намертво связанного с криминальным миром. Сейчас обстоятельства не кажутся сумасшедшими, потому что к ним я привыкла, приняла как должное, но, на самом-то деле, сложившаяся ситуация страшна, и я должна быть начеку.

Поэтому, когда Гарри в очередной раз пожаловал ко мне в палату, я решила, что стоит спросить о дальнейших планах. Хочет ли он быть со мной? И готов ли план побега?

— Гарри, я как раз хотела поговорить с тобой, — говорю, встречая парня взглядом. Он с легкой полуулыбкой на лице присаживается напротив.

— Привет. Как ты себя чувствуешь?

— Мне лучше, — не могу сдержать улыбку, он такой заботливый. Но из головы все не уходит мысль, что я беременна.

И это не даёт расслабиться.

Гарри замечает, что я помутнела, поэтому кладёт руку на плечо, поглаживая.

— Что-то случилось? — вздёрнув бровь, спросил он.

— Нет, просто… ты будешь со мной, когда все закончится?

— Я знаю, ты хочешь услышать «да», — вдруг глаза парня устремляются к потолку, он, запрокинув голову, продолжает, — но жизнь такая дрянь.

— Гарри…

— Просто помни: что бы ни случилось, я всегда буду рядом, — беру Гарри за руку, сжимая ее. Пододвигаюсь к парню ближе, завороженно любуясь точеной линией подбородка. — Где бы ты ни была, с кем бы ты ни была и что бы ты не делала. Я найду тебя в любой точке мира, и ты всегда сможешь позвонить мне, неважно, что произойдёт. Я буду твоей тенью, которую ты не всегда будешь замечать. И я всегда буду тебя любить, Белла.

Когда парень бросает на меня взгляд, я чувствую, как внутри все переворачивается вверх дном от острых флюидов нефритовых глаз, что медленно исследуют мой внешний вид.

Когда между нами остаётся меньше полуметра, нежно беру его лицо в свои руки, поглаживая мягкую кожу.

— Я скучал по тебе, — шепчет он, затем рывком притягивает к себе, позволив навалиться на него всем весом.

Позволяю его языку проникнуть в рот, извиваясь. Сажусь поверх него, нависнув. Мы тяжело дышим, улыбаясь. Снова целую его, когда горячие руки пробираются под сорочку.

Кажется, будто ничего не изменилось с зимы. Будто это все ещё наш ноябрь.

— Я тоже люблю тебя, — отвечаю, ощущая, как все стремительно разрушается.

Комментарий к Глава ХХ: Я позволила.