— Уверяю тебя, Елин, каждый когда-нибудь, да сдохнет, — проговорил он и кашлянул, прочищая враз осипшее горло.

И спросил. То есть, почти уже и не спросил. Сказал.

— Скажи, ты собираешься жениться на Джованне?

Хотя, ведь знал ответ. Знал ее план.

Агний протянул руку, взял кувшин и сделал длинный глоток — по шее гульнул кадык, поднялся и опал. Он еще глотнул из кувшина, глядя на Аурелио-Елин в упор. Глаза его сияли.

— Странные вещи нас волнуют пред ликом смерти, друг мой, но раз так, в моих силах устроить нам после этого славную смерть. Только... только, Елин, я не позволю тебе ложиться ни под кого больше, не смогу же...

А не сказал, но решил сам для себя. Если задержатся они в Вероне, то не удержится он больше. Возьмет Аурелио, не пожалеет.

***

Всю неделю Фабрицио встречался с Аурелио только под утро, днем каждый был занят своим делом. В воскресенье пришлось идти в церковь и высиживать мессу. Отец Лоренцо на безобразно ломаной латыни бубнил прописные истины, изрядно исковерканные и противоречивые. Украшенная тонзурой голова священника возвышалась над кафедрой, а зоркие маленькие глазки всегда находили в толпе своего любимчика Аурелио. И Лоренцо хмурился, если Фабрицио с невозмутимым видом ошивался поблизости наследника Гвидичи.

Зато, прознав о связи Аурелио и Джованны, Лоренцо засуетился, заулыбался и, потирая ручки, пообещал всецело помогать и поддерживать.

Так что днем Аурелио пребывал в доме Гвидичи, изображая примерного сына, а к ночи пробирался в особняк Барбиерри, в спальню Джованны.

Неловкость первой встречи давно улетучилась. Елин вошла во вкус, стараясь больше не посвящать Агния в подробности, чтоб больше не вызывать такие своеобразные приступы ревности.

Как-то Фабрицио обнаружил в церкви на пальчике девицы свой перстенёк, кокетливо выставленный на обозрение подруг скромницей, укутанной в кружевную накидку и опускающую глазки долу.

Он вообще давно уже обратил внимание, что непотребства и разврат в Вероне нисколько не преследуются, но только если все шито-крыто и не выставляется напоказ. Жены, как и римлянки, стреляли глазками, заводили воздыхателей. Мужья же посещали любовниц, содержанок, а молодежь чуть ли не поголовно пользовалась услугами продажных девок. Аристократы ж не гнушались охотой за юными пейзанками и служанками.

Мотаясь без дела с полудня до полуночи, раздражая и Барбиерри и отца Лоренцо, Фабрицио стал захаживать в трактир у южных ворот, что расположился близ рыбных рядов городского рынка.

Зрелая пышная красота румяной вдовой сестры трактирщика Агния просто не оставила равнодушным. Ревнуя, до проявления жестокости, Аурелио, он себе позволил маленькое увлечение. Тем более, что сопровождалось каждое свидание сытным обедом.

А маленькое чувство вины позволяло Агнию более спокойно принимать помятый вид и рассказы юнца.

После мессы Антонио, беспечный весельчак и добряк, протиснувшись между Аурелио и Фабрицио, заговорщически зашептал.

— Риккардо почти один сегодня будет на берегу реки чуть выше места прачек, айда задерем его!

Фабрицио всегда было непонятно это стремление вляпаться в передрягу, найти себе приключений на мелкую мальчишескую задницу.

— Почти один, значит, рядом будут три-четыре задиристых щенка, таких как ты? - Фабрицио потрепал паренька по иссиня-черным вихрам.

Тот заершился, подбоченился и, выпятив грудь в канареечного цвета камзоле, смерил взглядом взрослого парня.

— Неужто ты трусишь, Фабрицио? Пошли, зададим им жару!

Перед глазами встал робкий рыжик Галахад, благоговейно прижимающий к груди завернутый в плащ священный Грааль. Вроде ровесники, но насколько жизнь веронских пареньков беспечнее и бессмысленнее.

— Аурелио, ты с нами или у тебя дела? - Фабрицио не мог при посторонних прямым текстом сказать мальчишке, чтоб сторонился стычек и драк.

Ragazzo dolce порой бывал недогадлив и упрям. Как осел гробовщика в хозяйстве Патрикия. То, что двум сосункам парни клана Барбиерри накостыляют сомнения не вызывало. Быть свидетелем избиения младенцев, а тем более участником Фабрицио не слишком хотелось. Хотя наподдать придурочному Риккардо, который вечно вел себя как сорвавшийся с цепи Цербер, ужасно было соблазнительно.

Антонио и Аурелио беспечно болтали и хвастались друг перед другом придумками по поводу того, как они и кого одолеют в драке. Фабрицио плелся сзади, казалось неохотно и с ленцой, словно заботливая нянюшка, что выгуливает вдоль берега двух шаловливых барчуков.

На самом деле, в голове вертелись мысли, как отвести Аурелио от драки.

Конечно, парнишке надо уже получить боевое крещение и, наконец, не на деревянных черенках от лопат. Но, ведь он знал, что вовсе это не мальчик, а девочка. Нежная, хрупкая и слишком мягкосердечная и доверчивая.

Конечно, он, как мог, показал приемы и обороны и нападения в бою. Но, ведь он знал, что значит первый бой. Готов ли Аурелио взять в руки оружие и убивать?

А парнишки галдели как вывалившиеся из гнезда птенцы и размахивали руками.

Галахад учился защищать. Агний учился убивать. Аурелио должен уметь и то и другое.

А главное, остаться в живых до поры, до времени.

У самого берега, того места, где, по словам Антонио, должны были прогуливаться Барбиерри, Фабрицио забежал вперед мальчишек и остановил их жестом руки.

— Заткнитесь, ragazzi stupidi, цыц! - притаился у нависающего обрыва и поманил встать рядышком мальчишек. - Не лезьте раньше времени, понятно? Замрите тут и ждите.

Фабрицио, нацепив на лицо маску безразличия и беспечности, вышел вперед.

— Не может быть! Ручаюсь головой, вот Барбиерри.

В такое время и не в стельку пьяный?

Группа молодых людей резко развернулись на голос Фабрицио. Кто-то нахмурился, а у кого-то зажглись глаза зеленоватым огоньком желанья драки.

Риккардо протиснулся между товарищами и кривовато усмехнулся.

— За мной, друзья! Я потолкую с этим господином, - два взрослых парня на глазах у более юных и неопытных мальчишек играли свой спектакль, все же надеясь, что услышит аплодисменты в конце он, но не противник, - Кажись, тут парой слов мы обойдемся?

— Слова Риккардо-тугодума? Я уж думал,

Ты сразу схватишься за шпагу,

Чтоб пустить мне кровь,

Ну, или за гульфик свой,

Чтобы пустить струю в кусты от страха, - Фабрицио нарывался и напрашивался, широко разведя руки в стороны и улыбаясь во все тридцать два белоснежных зуба.