«Час двадцать три, не пишется о главном…» Час двадцать три, не пишется о главном, Из шкафа рукопись раздует в топке жар, Опять не мой тот жанр эпистолярный, Пока над крышей закрутился жёлтый шар. Час двадцать три, задёрнутые шторы Растянут ночь на несколько минут, Не совпадают моей матрицы миноры, Сбивая рельсы на проверенный маршрут. Час двадцать три, я взорванный реактор, Во мне горят сто тысяч Хиросим, Я сам себе читатель, критик, автор, И с миром связь моя лишь картой-сим. Час двадцать три, пришла и отогрела, Повесив гордые упрёки на крючок, Глаза светились, хоть душа ревела, Пока скулил невнятное сверчок. Час двадцать три, мне с ней совсем неплохо, Химеры веры рвут последний шанс, А я долью до донышка из штофа, Чтоб мои думы шли транзитом в транс. Час двадцать три, и всё назад, как прежде, Скрипит, пружиня, хрупкая кровать, Вы отдались иллюзиям невежды, Он вас научит сердцу нагло врать… Час двадцать три, судьбой категоричной, Размазан стих на высохший сухарь, Сложилось всё для счастья в жизни личной, Лишь ноги рвутся к свету на фонарь… «Эгоизм маразма, лайкнул свой же пост…» Эгоизм маразма, лайкнул свой же пост, Утекает плазма с клеток на погост, Плитка шоколада в мой серотонин, Да следы помады с равнодушных спин. Шелестит валюта над приютом лжи, Счастье почему-то не под точкой G. Было очень тяжко, выпил и забил, На лице подтяжка выбилась из сил. С ней умчался в лето, вам оставив лёд, Знаю, до рассвета это всё пройдёт, Пробивает стены страсти резонанс, Вздулись шеи вены в утренний альянс. Разыгрались волны об моё окно, Я живу по полной, хоть врастаю в дно, И давно не пара мне её каприз, Уж такая кара – с ней то вверх, то вниз. Без причины ломка, завернулся в плед, Ищет незнакомка мой забытый след, Прошлое не буду всуе ворошить И её забуду, чтобы просто жить… «Я полюбил страну печальных лиц…» Я полюбил страну печальных лиц, Улыбок злых сорвавшегося слова, Дверей стальных неведомых границ, Где всё так просто, трепетно, сурово. Я полюбил волны морской разбег, Простор души под камнем травертина, И с синих гор упавший в пропасть снег, И небеса под цвет аквамарина. Я полюбил дешёвый оптимизм, Полёт мечты гранёного стакана, Особый путь в забытый дуализм Согласно чину, должности и клану. Я полюбил хрусталь застывших слёз, И ветра свист, что гонит птичьи стаи, Да ровный стан нетронутых берёз, И тех, кто мог, но всё-таки не стали. Я полюбил ниспосланную грусть, Тень куполов разрушенного Храма, Упавших листьев благодушный хруст И запах грёз душевного бальзама. Я полюбил симфонии дождей Под стук колёс железного вагона, Тех, кто успел хоть что-то для людей, А не по букве торжества закона. Я полюбил безумство и надлом, И райский сад в оправе водопада, Где вечный путник смог построить дом, Чтоб просто жить, а не искать, как надо… «Сны в три Ди формате – женщина с кровати…»
Сны в три Ди формате – женщина с кровати, Женщина с кровати рассосалась, кстати. Унеслась в окошко в розовом халате, Выпив на дорожку самогон в томате. Простыня в попкорне, жму свой пульт сердито, Проживу бесспорно, ею не убитый, Достаю биткоин из коры, из серой, Я с утра спокоен безутешной верой. Стукнула кукушка в заспанное темя, Задушил подушкой я пустое время, Докатил на тачке день на автомате, Свежую заначку жук прогрыз усатый. Раб категоричный для её каприза, В жизни моей личной скомкана реприза, Стала абонентом для меня доступным, Шлю ей фильмы в ленту с нами планом крупным. Закрутилось лето в янтаре балтийском, Кончилась монета отношеньям близким, Карту проглотила дырка в банкомате, А она так мило рассосалась, кстати… «Твой самолёт забрал кусочек неба…» Твой самолёт забрал кусочек неба, Изрезав вены горькой полосой, Я положил на рюмку ломтик хлеба, Погнав старуху с острою косой. Стучали стрелки вечность ожиданья, И закрывали рейсы облака, Всего лишь час до нашего свиданья, Ещё всё можно изменить пока… Расставит разум верные акценты, Кричащий голос перешёл на хрип, Разбилось счастье на свои моменты, И чёрный ящик к истине прилип. А без тебя всё спишется, сотрется, Любовь изменит скорби колорит, И лишь весна во мне уж не взорвётся, Когда металл упавший догорит. Уходит в цель безумная ракета, Срезая жизни, словно скальпы нож, И чья-то правда с губ сорвётся где-то, Пока слова найдёт тупая ложь. Ты надо мной взлетишь и улыбнешься, Поняв души раздавленной секрет, А я всё жду, что ты с небес вернёшься, Ведь без тебя меня давно здесь нет… «О на такая из себя вся поэтесса…» О на такая из себя вся поэтесса, Хоть одиночество рифмует всякий вздор, Два раза в год летает Тель-Авив – Одесса, Чтоб отыскать среди трущоб забытый двор… Она прогнала от себя зануду – скуку, И чайкой белой рвёт волнистый горизонт. Ей по приморскому гулять приятно к Дюку, Успев укрыться от дождя под чей-то зонт. Ей улыбаются болезненные лица, Сменив подтяжки на морщинистые лбы, Далече те, с кем сердцу хочется напиться, Пройдясь по клавишам ниспосланной судьбы. Её дорожка сшита светлым гобеленом, Хоть ночь продавит ностальгии гордый ком… Как много тех, кто был когда-то важным членом, Да вот душа в набат ударила облом… За ней в Аркадию пришлют Отели-Гранды Такси воздушное под цвет пленящих глаз, Давно уплыл её моряк в пустой шаланде, Хоть продолжает сниться ей в который раз. Она найдёт в тени аллей свою отраду, Чтоб злая осень не катила по прямой, Я отпустил её без боли, раз так надо Ей иногда, чтоб возвращаться, быть одной… Она позвонит и меж паузами вдоха Начнёт раскачивать разлуки провода… А я сыграю роль простившего всё лоха, Когда она опять вернётся навсегда… |
