А в 1952 году вернулась домой и назад в свою школу учителем русского языка и литературы. Пять лет отработала и слегла на два месяца. Врач попался хороший – снова повезло – и говорит: «Если пожить хотите еще не полным инвалидом, из учителей уходите!» Вот я с 57-го года и до самой пенсии зав.школьной библиотекой и работала. Интересно! Но очень хлопотно и суетно. Шум и галдеж вечно. Не понос, так золотуха! Дети же они горластые существа. Но ведь жизнь! А мне и нравилось в этом потоке быть.

Закончила заочно Ленинградский библиотечный институт в 65-м году – и дело в шляпе. Никто и не пытался меня сместить. Высоко себя поставила. Одно слово – поэт! Одна на весь наш городок. Зарплата, понятно, грошовая. Но ведь как у всех. А жизнь яркая, насыщенная, интересная. Нашла тут старое письмо – философское размышление об этом. Посылала свое старой подруге Гале довольно давно. Прикладываю как есть.

Из письма Гале Ш.

… И еще. Странное у меня в последний год возникло ощущение. Словно бы я прожила две жизни. И первую прожила совсем другая женщина, связанная со мной только воспоминаниями. Та, первая, хотя и жила очень трудно (много и тяжко болела, работала на износ, была в нищете, плохо питалась и т.д.), но дружила со своей с жизнью, наполненной до краев и очень интересной… Та женщина с юности была окружена подругами и друзьями, много читала и училась, жадно впитывала знания, много ездила, в том числе в Москву и Ленинград, Крым и Кавказ, 4 года жила в тундре на крайнем Севере. Закалилась, прошла настоящую школу жизни… Перед ней была открыта вся страна. Главным для нее были не деньги и наряды, а духовная наполненность. За это ее ценили и уважали. К ней тянулась молодежь. Немало друзей молодых на всю жизнь остались из этой когорты. У нее была большая, пусть и неразделенная, любовь, озарившая всю ее жизнь. И она, по-своему, была счастлива. У нее была и великая страна, которой она гордилась, в будущее которой верила – несмотря ни на что. И еще: Та женщина, за исключением времени своих болезней, могла ходить. Просто ходить (какое счастье!) – по улицам города, по берегу речки, по лугам, в лес… Ходить в кино, музеи, на выставки… Ходить в гости, за грибами… Просто ХОДИТЬ!

А у женщины, которая сейчас пишет это письмо, совсем другая жизнь. Если это можно назвать жизнью. Она замурована в своей неустроенной квартире, в которой не может сделать даже уборку, взять с недоступной полки книгу. Не может порой сделать пять шагов, чтобы открыть дверь. Не может пройти по травке под окнами дома. Ни о каких поездках ( в последние годы даже на могилу к маме) не может быть и речи. Друзья, любимые ученики – далеко. Все реже приходит кто то ее навестить. Сострадание иссушает. Остались письма, но ей очень трудно их писать. А все остальное, чего я лишена, можно перечислять до потери пульса…. полной.

Но осталось одно единственное богатство, одно утешение – мои воспоминания. Правда они относятся не к этой, а к той женщине. Но они помогают не угаснуть окончательно этой – замурованной в четырех стенах. И стиснув зубы, терпеть то, что за этими стенами… (конец письма)

Вот об этом и стихотворение, лет пять назад написанное. Мелодраматическое. Но, извиняюсь, другого не держим. Так жизнь сложилась.

Сомнения приходят по ночам.

Бессонницею дергается совесть…

Ошибка? Где? В начале всех начал?

К концу идет мучительная повесть.

Теперь ни слова в ней не изменить,

Не перепишешь снова. Жизнь не книга…

И оборвал натянутую нить

Сверкнувший луч упущенного мига.

Но, словно неродившийся птенец,

Стучится сердце о грудную клетку.

Зажать в руке начало и конец

И стиснуть зубы крепко-крепко!

Что то я в слишком большую печаль ушла. Пишу ведь по два часа в день. Больше не могу. Работаю полулежа, как кумир нашей молодости Николай Островский. Вот кстати и анкета о себе, заполненная в 1961 году. Это по типу анкеты дочерей Маркса.

Анкета «Признание»

Качество, которое вы больше всего цените: В мужчине – ум, порядочность; в женщине – достоинство.

Ваша главная отличительная черта – самоанализ.

Ваше представление о счастье – приносить людям радость, чувствовать себя нужным и близким.

Ваше представление о несчастье – болезнь.

Недостаток, который вам более всего ненавистен – зазнайство, высокомерие.

Недостаток, который скорее всего можно извинить – чрезмерная склонность к увлечению.

Что внушает отвращение – подхалимство, показуха, самореклама.

Любимое занятие – чтение.

Любимый поэт – Некрасов, Маяковский, Байрон, Цветаева.

Любимый прозаик – Паустовский.

Любимый герой: из жизни – Николай Островский; из книг – Овод.

Любимая героиня – М.Н.Волконская.

Ваш идеал юности – Зоя Космодемьянская.

Любимый цветок – ландыш.

Любимый цвет – синий.

Любимое имя в детстве – Коля, Валя. Сейчас – Сергей Аня, Ася, Таня.

Любимое блюдо – Картошка, жареные грибы.

Любимое изречение – «Сам себе человек самый строгий судья, если он честен».

Любимый девиз – «Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой».

Любимая книга – «Война и мир» Льва Толстого.

Боже, какая я была наивная и ригористичная! А с 1958-го года районная, а затем и областная газеты начали печатать изредка мои стихи. С одной стороны это меня поддержало, а с другой, наверное, погубило как поэта. Ведь теперь иногда, когда пишешь, уже ориентируешься на востребованность и проходимость. Вот каково быть сельским стихотворцем!

Потом в каких то областных литературных сборниках стала появляться. Связи с областной писательской организацией пошли. Там, слава Богу, во главе стоял поэт – фронтовик Аполлон Столетов. Очень мне помогал всяко. Тогда ведь члены Союза писателей СССР – это элита, белая кость, аристократы духа для нашей глуши. Можно нигде не работать и жить припеваючи, даже мало печатаясь. Все уважают, помогают, ценят, а государство содержит… Красота!

Мне до них было как до луны. А чтоб в Союз вступить – надо сборник стихов издать. Это как в игольное ушко верблюду пролезти. Ох, сколько я пыталась?! Ничего не получилось. Атмосфера то у нас в России с 1950-х годов до 1980-х была стихолюбивая. Ну, понятно, временами более (как в 60-е годы), временами менее (как в 80-е).

Так что жизнь в областном центре для поэтов лилась веселая, но я то жила от этого далеко – на задворках. Это как где то у нас в доме на улице идет гулянка, пирует свадьба; а на другой стороне улицы стоит девчонка-нищенка и глядит равнодушно, без зависти на эту гульбу и о чем то своем думает. Вот так и я! Чувствовала, что и в нашей деревне поэзия то через меня течет. Уж какая ни на есть жила.. А моя! И свой кураж и мечта у меня всегда были в наличии. О том и стихи.

Старомодны мои стихи,

Устарели мои сужденья,

И невинны мои грехи,

И незыблемы убежденья.

Заниматься я не спешу

Аэробикой стихотворной.

И канонов не сокрушу,

Но тропинкой иду неторной.

Вновь у кромки прибоя бьюсь

Необъятного океана…

И строкою в него вольюсь,

И взметнусь, и волною встану.

1985

Веры то в себя, конечно, во мне дополна. Реализовалась на полную катушку. Оттачиваться только не об кого было. Пустыня, конечно, вокруг стихотворная. Но это и хорошо! Ни под кого не подлаживалась. Себя блюла и сохранила. Как ведь раньше святые отцы-пустынники в полном одиночестве дух пестовали и свою звезду находили – путь к Богу. Вот так, наверное, и я. А хочется порой признания! Ой как хочется хоть какого то отклика! Ведь есть же своя прелесть в недалекости, чистоте и естественности простой жизни.

Гляжу на некоторые свои старые стихи, дурра старая, и умиляюсь. Прямо слезы по щекам текут. Наверное, нарциссизм. Но как без него?

Наивные стихи далеких лет…

Они так беззащитны, неумелы.

Ни откровений, ни открытий нет,

А чувства так чисты и так несмелы.