Нихтер бесконечно рос. Он был высок, остроплеч и нескладен. Нихтер учился на философском факультете и специализировался на бытии, которого нет. О том, чего нет, он защитил докторскую, и до преклонных лет преподавал студентам, которых тоже почти никогда не было на его лекциях.

Профессора Нихтера считали чудаком. Плавая в море, он непременно отмечал, что нет под ногами дна. Игра в шахматы совершенно ему не давалась. Стоило ему потерять одну фигуру, как она начинала занимать все его внимание. Мысленно он представлял, как сходил бы ею, если бы она еще была. И тогда совершал какую-нибудь глупую ошибку. Он считался плохим игроком в шахматы.

Жена давно ушла. Он часто подмечал, что в супе нет соли, в шкафу – нужных вещей, на деревьях – листьев, в новостях – здравого смысла. Однажды он позволил себе заметить, что у жены нет прически. Она была готова поддерживать беседы об отсутствии и даже кое-как приспособилась к тому, что мира нет, но в тот день почему-то рассердилась не на шутку. Уже пятьдесят лет в шкафу не было ее вещей. Изредка деревянные вешалки, задеваемые его неловкими руками, покачивались в пустоте шкафа.

Нихтер жил один. В последние годы единственным, кто заходил к нему, был почтальон. Однажды почтальон спросил:

– О чем те письма, которых у меня для вас нет?

Нихтер только пожал плечами. Если бы на все вопросы было так легко дать ответ… Всем своим существом, всем своим сознанием он всю жизнь обвивался вокруг этого густого невидимого чего-то, чего у него не было. И чего ему не хватало.

Однажды ему приснился сон. Во сне он был ребенком. Он сидел на полу с игрушками, и в комнату вошла она. Эта женщина. Где он мог ее видеть? Знакомое лицо, теплые руки. Она дала ему солдатика с ружьем. И исчезла. А он водил пухлыми ручками по воздуху, пытаясь ухватить то, что поймать невозможно. Аромат, мимолетное ощущение, короткий взгляд. Губы учились произносить «ма-ма». Но его голос никто не слышал. Этого мира уже не было. Никто не взял маленького Нихтера на руки, чтобы подтвердить, что он существует.

Нихтер был из тех детей, которых не обнимали. Бабушка варила ему правильную кашу, одевала в тщательно отглаженную одежду, стригла и причесывала гладко волосы. В этой причесанности и гладкости бытия не было объятий. Спрашивать о родителях было нельзя. У них не было ни имен, ни лиц. Они отсутствовали целиком. Так же, как темной ночью полностью отсутствует свет. Ты знаешь, что во вселенной солнце продолжает светить, но вынужден принимать темноту. Из этой темноты во сне смутные образы родителей иногда приходили к нему, будто заглядывали через замочную скважину. Так было и в этот раз.

Проснулся он от грохота за окном. Начиналась гроза. Старик сделал себе чай и пошел в кабинет, чтобы продолжить писать десятую главу монографии «Бытие, которого нет». Но что-то не давало ему покоя, мысли его блуждали по квартире. И вдруг он вспомнил про кожаный чемодан, который он никогда не открывал. Чемодан просто появился, как мысленный слайд, и завис.

Нихтер решился. Он тяжело поднялся со стула и дошел до кладовки. Чемодан десятки лет пролежал в самом углу. Он засох и скукожился, словно старый забытый сухарь. Все, что осталось от бабушки. Прикосновение к чемодану обдавало холодком. Скованные артритом руки распечатывали его секреты. Внутри на клетчатой потертой подкладке лежало незнакомое платье в горох, пара старомодных туфель с невысокими каблуками, шкатулка с серебряными серьгами, кулоном и тремя старыми монетами. В кармашке сбоку хранился небольшой сверток. Неторопливо Нихтер достал его и долго разворачивал бумагу. Наконец с изумлением он увидел внутри черно-белую фотографию, с которой на него смотрели они. Молодые родители. Он и не знал, что у него глаза, как у отца, а улыбка, как у матери. На обороте почти выцвели, но все же угадывались их имена и даты жизни. Ему было двадцать шесть, ей двадцать один. Расстреляны такого-то числа. Одна дата смерти, написанная бабушкиной рукой. Он прочел их (а значит и его) настоящую фамилию, которую нельзя произносить. Как так вышло, что они остались молодыми, а он уже так стар? Их просто стерли, как карандашную надпись ластиком с бумаги. Нихтер смотрел на фото, жадно впитывая изображения, словно долго пролежавшая на берегу рыба воду.

На самом дне чемодана, в самом уголке, лежал притаившийся солдатик с ружьем. Нихтер взял его в руки и содрогнулся, поняв, что в ружье этом, должно быть, не хватает двух патронов.

Голова закружилась. Мир был проявлен. Нихтер так и сидел много часов с фотографией в руках перед чемоданом, нарушившим оболочку пустоты. И просто дышал. Через открытые окна в квартиру ворвался свежий воздух, какой бывает только после грозы.

Внезапно он вздрогнул от пронзительного звука. Звонили в дверной звонок, которого никогда раньше не было. Нихтер открыл дверь, там стоял почтальон с отверткой в руках.

– Я тут подумал, – сказал он. – Хорошо ведь, когда звонок есть. Может, и письма когда-то будут.

Нихтер улыбнулся своей мягкой улыбкой. И вдруг немного неловко спросил:

– Хотите чаю?

Ариэль

Однажды, когда она еще была ребенком, на корабле случился взрыв. «Измена!» – кричали мама, подруга мамы, две тети, бабушка и прабабушка. Спасаясь, отец запрыгнул в шлюпку с небольшими припасами, стремительно заработал веслами и исчез за линией горизонта.

А шестилетняя девочка во время взрыва выпала за борт. Она еще не умела плавать. Барахталась в воде, звала на помощь, тщетно пытаясь привлечь к себе внимание, но на корабле ее не замечали. Там кипела жизнь. Слышались возгласы: «Предатель! Обманщик!» и что-то нецензурное.

Устав барахтаться, девочка пошла ко дну. Кислород в легких еще оставался. Пузырьки воздуха выскакивали из ее носа и проделывали долгий путь из самой толщи к поверхности воды. Вынырнув, они растворялись в воздухе. И никто уже не смог бы поймать и увидеть ее последний выдох.

Пузырьки на поверхности воды перестали появляться. Девочка оставалась на дне. Она подумала: так вот она какая, смерть. Вокруг рыбы и тишина. Нога запуталась в водоросли под названием «Мужчинам доверять нельзя», а руку оплетало ядовитое растение под названием «Я не могу ничего изменить». Теперь девочка не могла двинуться с места.

Шли годы. Девочка росла. Оказалось, что на дне не так уж плохо. Она научилась видеть в темноте и играла с ракушками. В шорохах научилась различать рыб и давала им имена. Иногда по ночам океан становился волшебным: планктон начинал светиться, и вокруг все озарялось захватывающим дух сиянием. В одну из таких ночей девочка увидела, что к ней плывет огромная косатка.

– Так ты живая или мертвая? – спросила косатка, которая еще не видела такого чуда в водорослях.

– Я что-то сама не пойму. Кислорода нет, а я есть, – ответила повзрослевшая девочка.

– Да, странно. Что же ты не вынырнешь отсюда на поверхность и не проверишь, жива ли?

– Не могу. Я привязана водорослями.

– А рука свободная тебе на что? Развяжись.

Но девочка покачала головой.

– Я уже привыкла. Тут тоже неплохо.

Тогда косатка плюнула в ее сторону книгой и уплыла. Девочка поймала плывущий подарок и прочла название. Книга называлась «Как взять жизнь в свои руки». Девочка читала книгу, как фантастический роман. Свобода, выбор… на дне все это казалось волшебной иллюзией, в которую можно было поверить лишь на миг.

Так прошло еще несколько лет. Однажды из дремоты ее вывел шум где-то там, наверху. И спустя несколько мгновений на дно спустился молодой мужчина.

– Ты кто? – спросила она, когда борьба за жизнь закончилась, и он немного пришел в себя.

– Я только что развелся с женой.

– Наверное, ты ей изменял.

– Никогда. Меня просто выбросили за борт.

– Не верю.

Он помолчал, а затем спросил:

– Как тебя зовут?

– Не помню.

– Тогда я назову тебя Ариэль.

– Почему?

– Ты красивая, как русалка.

Она улыбнулась, а потом на ее лице отразилось недоверие, и она сказала: