Сергей думал об этом все чаще, и вот однажды на рабочем столе снова появился сверток. На сей раз внутри он обнаружил только кассету. Нади в кабинете не было. Он вставил кассету в диктофон, нажал на кнопку воспроизведения и услышал голос своей старой студенческой подруги.

– Сережа, я раньше не говорила, потому что точно еще не решила, – Даша помолчала немного растерянно. – Я уезжаю. Мне предложили работу в Екатеринбурге. Хорошее место для старта, а там посмотрим.

В тот день они всей группой отмечали вручение дипломов в парке. Даша сидела рядом на скамейке. На ней была легкая белая блузка, помада стерлась, прядь каштановых волос выбилась из хвостика.

Прошло почти пятнадцать лет. Он знал, что она давно замужем и счастлива. У нее двое маленьких детей и большая собака.

Но ведь с ним она будет счастлива вдвое больше, потому что всегда любила только его! И Сергей перемотал пленку, нажал на кнопку записи и сказал дрогнувшим голосом:

– Даша, прошу, останься. Останься со мной.

В этот момент вошла помощница и сказала:

– Вас вызывают к директору.

Старик шеф никогда не делал этого раньше. Сергей понял, что все из-за двух последних административных дел, которые он проиграл. Ожидая худшего, он вошел в кабинет и застыл. За большим столом перед ноутбуком сидела Даша. Темные волосы были аккуратно зачесаны назад, пальцы бегали по клавишам. Внезапно Сергей понял, как скучал по ней, и пожалел, что потерял столько лет.

– Даша, – окликнул он. – Как я рад тебя видеть!

Она подняла на него удивленные глаза и втянула ноздрями воздух:

– Ты что, пьешь на работе?

Он вдруг осознал, как смешны и неуместны его слова. Должно быть, они теперь часто видятся, потому что женаты.

Сергей присел в кресло напротив. Не зная, с чего начать, он уточнил, какие у нее планы на этот вечер.

– Планы на вечер? Пожалуй, до 9 вечера закончить с бумагами. Потом вернуться домой, поцеловать спящих детей и поработать немного еще.

– Это мои дети? – удивился он.

Даша подалась вперед.

– Что ты принимаешь?

– Ничего. Очевидно, мои… А много детей?

Она выпрямилась и сложила перед собой руки в замок.

– Просто хочу… восполнить некоторые пробелы, – примирительно добавил Сергей. – Работа-работа… давай все бросим и проведем вечер вместе!

– Я скажу Наде, чтобы отнесла твою чашку на экспертизу. Тебе что-то подмешивают. Напомню, я ушла еще два года назад. И мы больше не проводим вечера вместе.

– Но почему ты ушла? – ошарашенно спросил он, не в силах поверить в происходящее.

– Я больше не могла выносить твои бесконечные сожаления. Что бы ты ни получал в жизни, что бы ни делал и как бы хорошо ни шли дела, ты все время находил что-то, о чем можно было бы сожалеть. Летишь в отпуск в Испанию – как жаль, что не в Италию, там лучше сыр. Устраиваешься в ведущую компанию – как жаль, что она не международная. Покупаешь машину – как жаль, что этой марки, а не другой. Женишься на одной, а…

Она смотрела на него в упор. Ее взгляд не предвещал совместного возвращения сегодня домой.

«Как жаль, что у меня нет кассеты, чтобы все исправить», – подумал он и поперхнулся.

Мальчик, которого стало меньше

Однажды родился мальчик, которого было много. Когда он смотрел на облака, лежа в траве, ему казалось, что он может коснуться пальцем неба. Летящая в небе птица не была отдельно. Он был птицей. Птица была им. Он ощущал себя чем-то большим, чем его тело. Соприкасающимся. Живущим одновременно повсюду: в водах реки, в воздухе, в бегущем по волне катере, в кронах золотых деревьев, в танцующей листве, в колющих нос снежинках. Его огромные легкие будто могли вобрать в себя весь воздух, весь мир.

Мир был трескучим, громким, безразмерным, как он сам. Мальчик спешил ощущать. Катиться с гор. Звучать. Пробовать на вкус.

Ты слишком медленный, нужно идти быстрей, говорили они, когда ему хотелось задержаться и рассмотреть букашку в траве… У букашки был переливчатый панцирь и шесть ножек. Трава была разноцветной. Вы видели, сколько там зеленых цветов? У земли темный, выше изумрудный, а если травинку рассмотреть через солнце, то она почти прозрачная, зелено-желтыми кругами. Вечерами травинка красная, а когда в нее падает облако, она голубая и серебристая.

Рисуй правильно. Жук черный. Трава зеленая.

И он рисовал как надо.

Они много всего говорили. Нельзя так думать. Говори, как написано в учебнике, а то опять двойка будет. И он говорил. Нельзя заниматься этой ерундой, надо учить математику. И он откладывал пористый шершавый лист, карандаши и брался решать примеры.

Нее…. льзззяяя, пилила невидимая пила, нее…. льзззяяя.

Слишком долго.

Слишком медленно.

Нее… льззззя… – пила отпиливала все, что выступало за социальный трафарет.

Отрезанные кусочки улетали, как воздушные шарики, в небо. Не поймать. Было сложно представить себя бабочкой. Стало казаться глупым коснуться пальцем неба.

Эта девушка тебе не пара, говорили они. Слишком рано. Другие планы. Сначала учиться. Что с математикой? Тебе некогда заниматься этими рисунками. Ты никогда не заработаешь на этом.

Тесты, нужно сдавать тесты.

Голова кружилась от цифр. Все превращалось в цифры.

Река – в цифры. Снежинки – в цифры. Цвета – в цифры.

Ну кем ты решил стать? Микеланджело? Моне? Она же первая тебя бросит, когда ты будешь сидеть с красками, без работы…

Ее губы превращались в цифры. Ее глаза из кошачье-зеленого с крупинками кофейного – в цифры.

Правильные ответы в тесте: 1Р, 2О, 3Б, 4О, 5Т…

Нее…. льззяяя, пилила невидимая пила, повизгивая, нее…. льззяяя.

Он сдавался потихоньку, лишь бы пила перестала издавать этот звенящий, опрокидывающий звук.

Однажды это случилось, и уже ничто не выступало за границы допустимого. Но даже когда дело было сделано, и победили цифры, и у него осталось только то, что ужато кожей, звук пилы никуда не исчез. Он продолжил допиливать то, что осталось внутри.

У вас слабые легкие, говорили врачи, вы дышите только наполовину.

По вечерам, в тишине, он чувствовал в себе мальчика, а мальчик ощущал пустоту. Все кругом было слишком отдельным. Жена, дети, работа. Почему все стало таким отдельным, а он таким маленьким и чужим?

Почему-то спустя столько лет он помнил правильные ответы в том тесте: 1Р, 2О, 3Б, 4О, 5Т…

Однажды он шел через сквер весенним утром. В его руке был кожаный портфель. И вдруг в небе вскрикнула птица. Он поднял голову, и все вокруг закружилось от цвета и света. И все, что он запрещал себе видеть, все, что было отрезано, вдруг снова стало им, – так широко, так безгранично.

«Робот!», – вдруг разгадал он ответ из теста. Он сел на скамейку, глубоко вдохнул воздух, и так и остался сидеть. Портфель выпал из руки и застыл.

И мальчик снова вернул себе ширину, продолжительность, безграничность.

А они столпились над ним, пытаясь его вернуть.

Средний возраст

Все шло прекрасно. Он добился, чего хотел. Работал в банке, собирался жениться на самой красивой в мире женщине и даже подумывал над тем, чтобы купить жилье за городом. Но вот однажды утром, выключив будильник, он присел на кровати и услышал потрескивание. Хрусть-хрусть. Вчера этот звук уже доносился до него, но слабо и невнятно. Теперь похрустывание было явным. Это походило на треск яичной скорлупы, когда вот-вот вылупится цыпленок.

Звук был нелепым. Во-первых, тут не было цыплят. А «во-вторых» он еще не придумал. Некоторое время он оглядывался по сторонам, прислушивался. К дивану, звукам за окном, шкафу, к холодильнику, но звук был повсюду.

Он вышел на улицу, но звук последовал за ним. Стало понятно, что звук издает он сам. Тогда он пришел к участковому врачу в поликлинику и сказал:

– Я странно звучу.

Две недели ушло на то, чтобы исключить артрит, шейный остеохондроз и прочие неприятности по списку в большой энциклопедии болезней.

И вот, когда выяснилось, что он совершенно здоров, появилось Оно. Яйцо. Вокруг всего его тела. Сквозь мутную белесую пелену перед глазами он смутно различал в зеркале свое чудовищное отражение.