– И как реагировал твой слушатель?
– Ногами болтал. И ковирал у носе… Это, говорит, не то и не так, это, говорит, совсем неинтересно.
– Еще бы! После наших-то фильмов. Красиво умирают, а уж…
– Все это, Федя, – Арлекин перебил меня, – я когда-то рассказывал О'Греди. Очень расспрашивал ирландец. Интересовался, как устояли, где брали силы. Выслушал – задумался, но, вижу, понял не все, а ведь храбрец завидный и фашистов ненавидел, как, как… Н-да… Так, говоришь, спрашивал про меня?
…Наша встреча в Лондоне зимой сорок четвертого оказалась и сумбурной, и короткой. Владимир рассказывал о себе неохотно и вяло. Приходилось вытягивать каждое слово. Наконец до меня дошло, что Володька – весь еще там и в том, что пришлось пережить на «Заозерске» и после гибели танкера. Все-таки он многое рассказал мне. Во всяком случае, основное. На большее не оставалось времени. Закончив дела по поставкам, я улетал в Москву, Арлекин оставался в Англии.
Он попал на север из госпиталя. Наковыряли из него кучу железа, а вздумали списать – взбунтовался. Конечно, медики не очень-то считаются с нашими желаниями, но перед ним не устояли – везунчик! – и сочли возможным направить в распоряжение тыла флота, а те препроводили Арлекина в Архангельское пароходство.
Ему обрадовались: готовый капитан танкера! Потом засомневались в чьей-то памяти всплыло довоенное «дело» и его финал – черноморский заштатный буксир Гм, финал… Он мог быть причиной деквалификации, пусть временной, но профессиональной непригодности. И пошло-поехало!.. Полезла наружу мелочь и дребедень. Кто-то (всегда найдется такой!) припомнил услышанное мельком когда-то и от кого-то о странной кличке – Арлекин. Арлекин? Отчего, по какой причине? Отдает, знаете ли, кабаком, попахивает, знаете ли, бичкомером! Спросили самого – объяснил. Оказывается, все просто, но… Деквалификация возможна? Вполне. Значит, есть смысл повременить с назначением. Не коком идет – капитаном. И все-таки несказанно обрадовали Арлекина, направив вторым помощником на старенький танкер «Заозерск».
Танкеру предстоял долгий и трудный путь в Соединенные Штаты. Надежда на возвращение? Никакой гарантии – война.
Но им повезло (везунчик?). «Заозерск» в одиночку прорвался до Исландии, оттуда – в Соединенное Королевство, где отремонтировался, поднабрался прыти и рванул во Флориду. Здесь танкер закачал авиагорючку и снялся в Исландию, где формировался караван на Мурманск.
Еще до Хваль-фиорда «Заозерск» многократно спасало мастерство капитана и кормовая сорокапятка. «Фокке-вульфы» лезли настырно, – танкер отбивался умело и зло. И отбился, но… Погиб старпом. Тринадцать пуль разорвали тело от плеча до паха, и должность перешла к Арлекину. При этом он по-прежнему оставался вторым помощником, то есть ответственным за груз и продукты. Теперь еще и старпом, а две ноши посеребрят виски любому, если учесть ситуацию и возможности старого судна. В танках у него не мазут высокооктановая горючка, идущая по первому разряду и, значит, самая взрывоопасная. Ее коварные свойства были известны Арлекину по довоенным рейсам на Каспии, и он усилил спрос с донкерманов. Глаз да глаз! В его положении это единственный выход. Доверял, но проверял: многократно осмотрел и ощупал грузовые клинкеты, разобщительные клапаны на пожарной магистрали были подвергнуты тщательной проверке. Так же и винтовые приводы крышек у горловин танков. Словом, не остался без внимания самый незначительный, казалось бы, вентиль. Да только есть ли на танкере, как и на любом судне, ненужная деталь? Что-нибудь незначительное? Нет. Все – в деле, все предельно функционально.
Капитан (ему предстояло писать характеристику) приглядывался к помощнику, и Арлекин снова и снова проверил наиболее важные узлы, включая системы заземления, вентиляции и пожаротушения; чуть ли не на карачках «пронюхал» герметизацию танков и лишь потом доложил о готовности судна к выходу в море.
Капитан не имел претензий к старпому, но отношения вначале складывались не лучшим образом. Точнее, начали складываться, когда вопреки строжайшему приказу «о несовместимости морской службы в условиях военного времени с любым отвлекающим моментом и о запрещении наличия такового», на танкере появился щенок. Вернее, годовалый пес. В числе прочих «моментов» перечислялись собаки и кошки, а также попугаи и обезьяны, попавшие в реестр, как полагала команда, не столько ради красного словца, сколько от старческой ностальгии кепа по экзотическим портам и любви к «просторным» приказам, которые готовились любовно и долго вынашивались в голове.
Что касается пса, но он появился накануне возвращения в фиорд из Акурейри, где на базе ВМС в помощь сорокапятке ставили спаренные пулеметы Танкер пришел в базу одновременно с крейсером «Абердин», несшим флаг коммодора Маскема, назначенного командиром вновь сформированного конвоя, выход которого постоянно откладывался. Очевидно, неопределенность и заставила старшего офицера крейсера заняться хозяйственными работами. Требовалось занять людей, и вот из клюзов корабля высыпали на причал тяжелые якорные цепи. Десятка три матросов принялись растаскивать их, цепляя крючьями-абгалдырями. Калибр звеньев был таков, что матросы тужились изо всех сил, как и во времена парусов и воротов-кабестанов, да еще и помогали себе тягучей заунывной песней. Запевал пожилой матрос с татуированной бабочкой на правой щеке:
Прощальные крики смешались в эфире,
А «юнкерсы» снова заходят дугой
Фрегат накренился и вспыхнула «Мэри»
В Атлантике гибнет полярный конвой
На слове «конвой» делался рывок. Матросские спины напрягались – цепь ползла пыльной змеей; голоса вторили глухо, но торжественно, хор подтягивал, хор звучал слаженно. Реквием!
Ударит торпеда, и кончится Джонни
Не нужно ни денег ему, ни наград
О вереск зеленый, ах домик в Йоркшире
Могила – глубины, Атлантики ад
Арлекину не приходилось слышать такой обреченности в песне, которая должна взбадривать и задавать темп, ритм работе. Эта – не «Дубинушка» с угрозой и могутной силой, эта – совсем о другом…
Не знаем судьбы и не верим в удачу
Судьба, что торпеда, – безжалостен бег!
Рвануло у борта «Прощай, моя Долли!»
И хлынуло море в пробитый отсек
А может, обреченность только почудилась? Почудилась, несмотря ни на что? Может, сказывается усталость, копившаяся месяцами, а нынче поддержанная томительной неизвестностью ожидания? Но нет…
Плывут они рядом – разбухшие трупы
У Бена глазницы подернулись льдом
Вон Джонни, вот Роберт, там Чарли с «Тобрука»,
Тут Питер валлиец с фрегата «Энтрем»
Матросы тащили концевые звенья аж за корму танкера. У Арлекина хватило времени запомнить каждое слово и мотив. Даже ловил себя на том, что вспоминает песню в самое неподходящее время. Она и для него звучала теперь грозным пророчеством, в которое не хотелось верить, которое сжимало сердце…
Слепые глазницы – вечернее небо,
И плещет волною в раскрытые рты
Вот Джерри везунчик, вон Робин-повеса,
А тот, обгоревший, механик с «Фатьмы»
Матрос с бабочкой дышал тяжело – возраст! – и потому выговаривал отрывисто и хрипло:
У Джека и Полли – отцовские скулы
Не нужно молитв и не трите глаза!
На ложе из ила прилягут матросы,
Чтоб вечностью стать, как морская волна
