Глава восьмая, о крепкой дружбе и крестьянской смекалке

  Я поднялся. Хорошо, что лёд оказался крепким, а то барахтаться нам в воде, и не ясно, выбрались бы мы или нет. Я погрозил Горбунку пальцем - не делай так больше. Он опустил мордашку и заскулил виновато. Я взял его на руки, погладил: ладно, ладно, не плачь, ты всё равно молодец. А между тем подумал: держу на руках собаку, которая на самом деле лошадь, но только что была самолётом. Боже мой, куда я попал?

  Ну да чего уж теперь. Мы выбрались на берег и, пренебрегая дорогой, полезли по сугробам через лес в сторону деревеньки. Снег набился в ботинки, стало холодно и мерзко. Я предложил превратить Горбунка в снегоход или в самодвижущиеся сани - в каком-то старом фильме я видел такие - но жабоид сказал, что этим мы привлечём к себе лишнее внимание, а нам нужно оставаться незаметными. Сам Дмитрий Анатольевич старательно изображал из себя разведчика: шёл пригибаясь и прячась за деревьями, хотя с его ростом делать это было совсем не обязательно. В отличие от него, я шёл прямо. Плевал я на разведку и на то, что меня кто-то заметит. Ересь какая-то. Ничего не имею против, когда подобными вещами занимаются профессионалы или дети, и у тех, и у других есть к этому процессу определённый интерес. Но мы-то? Два взрослых мужика... Разведчики, мать его кикимору.

  Пребывая в расстроенном настроении, я едва не уткнулся в толстяка на лыжах. Он вышел из-за кустов: синюшная морда, мешки под глазами, обвислые усы зелёного цвета. Если бы он просто лежал, я бы решил - утопленник, благо речка рядом и не важно, что покрыта льдом. А так... Стиляга?

  Рука привычно потянулась к обрезу. Не знаю, насколько этот синий дядечка опасен, да и опасен ли вообще, но лучше грохнуть его сразу, чтоб душа не беспокоилась. Жабоид успел схватить меня за локоть, и показал взглядом, чтоб я глупостей не творил.

  Толстяк некоторое время молча разглядывал нас, причём делал это откровенно, нагло, словно мы его собственность, с которой он ещё не решил как поступить: то ли продать, то ли выкинуть, то ли на комод поставить. Все эти сомнения легко читались в его мимике - в движениях губ, глаз, щёк и даже в подрагивании усов.

  - Чё уставились, недоноски? - совершенно недоброжелательным тоном произнёс он. - Здороваться мамки с папками не научили?

  Жабоид поклонился.

  - Премногого вам здоровья, уважаемый старейшина.

  Я сразу подумал: если Дмитрий Анатольевич кланяется, значит, это мирянин. Да ещё какой-то старейшина. Надо тоже поклониться - и поклонился.

  - То-то же. А то глядите, я и по-иному могу. Знаешь, небось, кто я такой?

  Вопрос адресовался жабоиду.

  - Как не знать, уважаемый старейшина? Вас каждый знает.

  - То-то же, - хмыкнул толстяк. - Со мной не балуй. Чего шляетесь тут, бездари неразумные?

  - Да вот, - неопределённо повёл рукой жабоид, - гуляем. Любуемся, так сказать, окрестностями.

  - По сугробам и в стужу? Однако непонятное любование у вас получается. Худое чего мыслите?

  - Кто ж против вас худое мыслить будет? Мы себе не враги.

  - Против меня может и нет, а против иного кого, так в самый раз. А ну признавайтесь в злодействах, покуда не осерчал я!

  Последнюю фразу он сопроводил потрясанием кулаков, и жабоид втянул голову в плечи. Испугался. Или сделал вид, что испугался.

  - Что вы, уважаемый старейшина, не стоит так волноваться. Мы деда Лаюна гости. Внуки мы его.

  - Внуки? Один новик, другой леший... Ты кому узоры плетёшь, внук недоделанный? Рожа у тебя такая же ехидная, как у Мотьки Жабиной из Бабьей лужи. Ты, случаем, не сынок ейный будешь?

  Жабоид вздохнул.

  - Ничего-то от вас не скроешь.

  - И правильно, не скрывай. А не то я мамке твой скажу, яко ты со старейшиной разговариваешь. То-то она тебе всыплет. Лжец. У Лаюна внуков отродясь не бывало, - и заиграл желваками. - Поди, выпытать у него чего хотите? Так? О кладе каком?

  Мы молчали.

  - Ладно, - старейшина сменил гнев на милость, - ступайте за мной.

  Он развернулся и покатил на своих лыжах в сторону деревеньки.

  - Что за мужик? - полушёпотом спросил я.

  - Водянкин.

  - Кто?

  - Водяной. Главный над всеми водяными. Глава рода. Старейшина. Как тебе ещё объяснить?

  - Теперь понятно.

  Вслед за Водянкиным мы пришли к крайней избушечке. Избушка как избушка, ничего хорошего: приземистая, покосившаяся, убогая - день, благо, только начинался, и мы разглядели её вплоть до самой тоненькой трещинки на крылечке. Заходить в такое строение, признаться, страшновато. Возникало ощущение, что это квартира Толика 3.0. Под номером два, если кто запамятовал, был строительный вагончик Верлиоки. Стряхивая на крыльце снег с ботинок, я подёргал за балясину, постучал кулаком по перильцам, проверяя на всякий случай, крепко ли избушка держится, а то вдруг рассыплется, когда мы в сени войдём.

  Внутри, как ни странно, всё оказалось намного лучше: широкая горница с лавками вдоль стен, крытый скатертью стол, печь, полати, половички на полу. Тепло, чисто, уютно, запах грибной похлёбки. Я сглотнул. Пусть мы и подкрепились бутербродами перед посадкой, но времени прошло достаточно, да и с мороза всегда кушать хочется.

  Водянкин проследил мою реакцию, усмехнулся и кивнул на лавку.

  - Садитесь, гости дорогие, - а сам взял ухват, вынул из печи чугунок и поставил на стол.