Вверх по Мельничной поднимались автомобили, сворачивая на ул. Титова. Каждый раз при этом их передние фонари разыгрывали в моей комнате световое представление: по потолку плавно, черезо всю залу, протекали яркие полосы света, секомые распорками оконной рамы и плетёными узорами тюли. Ценность этих наездов была тем выше, чем дольше, мучаясь бессонницей, приходилось их ожидать.

В январе девяносто пятого машин по ночам стало больше, и я уже не ждал света на потолке с таким интересом, как раньше. Та же участь постигла потом многие вещи: всё, что радовало, заставляя томиться ожиданием, предвкушая, вдруг теряло всякую ценность, появляясь в избытке.

Из открытых окон автомобилей раздавались незнакомые мотивы.

Четыре дня и три ночи

– Холодно!

– А… да. Резко холодает. Особенно в мае. Знаешь, как только солнце заходит – сразу зуб на зуб не попадает.

– Отчего так?

– Холодный воздух с вершин. Cпускается вниз – и всё. Сюда бы в июле или августе ехать. Тогда снега меньше, теплее. Но всё равно ночью – дубак! Это ещё что… завтра утром выйдешь из палатки, пройдёшь к речке зубы чистить, вот тогда я посмотрю на тебя.

– Холодная вода, да?

– Градуса два-три. Аж зубы сводит! Руки немеют уже через несколько секунд.

– Вот это да!

– Помоги. Нет, вот здесь бери, давай развернём. Ага.

– А что подстелешь?

– Травы нарублю.

– Помочь?

– Помоги. Нож в рюкзаке. Нет, в боковом.

– Мне так хорошо здесь, рядом с тобой!

– Проголодалась?

– Ну… наверное, – да.

– Поставить кофе?

– Нет. Лучше чай. Там купаты есть. Давай зажарим?

– Тогда дай мне час, я всё сделаю.

Продукты я сложил у задней стенки палатки; то, что могло испортиться, было завёрнуто в пакет и снесено в реку. До наступления темноты собрал дров, – пока из расчёта на ближайшую ночь и следующее утро.

Палатка стояла у реки, – в месте слияния Софии и Орлёнка. Шум воды сильно давил на уши, но уже на следующий день как-то гармонично слился с окружающим пейзажем и больше слух не напрягал. Ночь наступила быстро. Впрочем, как и всегда на юге.

К тому времени в лагере пылал костёр, обложенный камнем. Было тепло. Она грелась у огня, изредка проворачивая два шампура с нанизанными на них колбасками. Была очень милой в своей толстовке под капюшоном. Корец нашёлся в рюкзаке; среди продуктов – упаковка кофе. Аромат из раскрытой мною пачки приятно защекотал ноздри.

– А как же спать? – предупредила она мои намерения.

– Усну, как убитый. Я так устал за день, что могу себе позволить.

– Я бы выпила чаю.

– Сейчас или потом, вместе с колбасками?

– И сейчас, и потом – вместе с колбасками.

– С моей колбаской?

– Нет. Твою колбаску я запивать не стану!

– Ну, тогда сейчас сделаю.

За водой спустился к реке. Пробирался на ощупь, ободрал плечо о ствол сосны. Тем же путём вернулся обратно. Через десять минут вода кипела, удивительно пузырясь и шипя на раскалённых краях корца. Из рваных, что твои джинсы, облаков всё чаще проглядывала луна, высвечивая через дыры. Сгущённое молоко, обильно добавленное в кофе, свернулось. Неприятно.

– Сколько не пил сладкий кофе, – столько бы ещё не пил.

– А зачем сделал?

– Не знаю. Соскучился. Молоко сворачивается. Как ты завтра утром будешь пить кофе без сахара?

– Пускай сворачивается. Что, прям совсем ужасно?

– Попробуй.

– М… ну, – ничё. Пить можно.

– Смотри, тучи расходятся.

– Хорошо.

– Давай научу пить чёрный кофе?

– Не. Я уже зелёный чай без сахара учусь пить четвёртый год.

– Ты?

– А что?

– Ты – хитрая, хитрая, рыжая лисица, ясно?

– С чего это вдруг?

– Потому что ты вообще теперь не пьёшь зелёный чай!

Она весело, искренне закатилась смехом и, сквозь приступы, выговорила:

– Зато я выполнила обещание!

Пять лет назад так же смеялась моим шуткам. Всегда откровенно. В голос. Тогда я процитировал ей Джойса, сказав: «Веселье и смех – путь к постели». Рассмеялась ещё громче. Дурная! Пробовала перевести тему. «Какие девушки тебе нравятся?». «Всё равно. Лишь бы дали».

– Действительно, с тех пор, как мы договорились, что ты не станешь больше пить улун с сахаром, я вообще не помню, чтобы ты пила зелёный чай.

– А ты прям заметил, да?

– Конечно. Ладно: давай придумаем, как будто я не загадывал, чтобы ты научилась пить зелёный чай без сахара?

– Ну, – не-е-ет, – произнесла она, – я проиграла, поэтому выполню твоё желание.

– В таком случае, можешь учиться хоть всю жизнь. Я же тогда не сказал, когда ты должна научиться, правда? Мы с тобой не оговаривали сроки.

– Кто из нас лис? – улыбалась она, а затем сказала: – Хорошо. Но я всё равно буду иногда пить улун без сахара.

– Я тебя люблю.

– А я сильнее. И я обещаю, что научусь.

Поужинав, мы ещё посидели у догорающего костра и, когда открытое пламя совсем спустилось в раскалённые угли, я попросил её посмотреть в небо.

– Вот это да! – восхитилась она, – так много!

– И так близко!

– Почему так?

– Не знаю. Вообще на юге звёзды кажутся ярче, ближе. А в горах – особенно.

– Очень красиво!

– Чисто. Значит, дождя пока не будет. Но всё равно немного переживаю: если начнутся, то это надолго.

– Ну, по крайней мере, один солнечный день у нас с тобой есть. Когда пойдём к водопадам?

– Завтра. Проснёмся, выпьем кофе и пойдём.

– А долго идти?

– Километров десять. Часа три, наверное. Всё время в гору.

– Здорово! Вот я люблю с тобой гулять! Хоть в горах, хоть в городе. Особенно ночью, там… бродить по улочкам, заходить в кафешки, заказывать кофе. И даже зимой! Всё равно. Главное, чтобы ты был рядом.

– Возьмём с собой пару яблок, бананов, тунца. Хочешь тунца?

– Сейчас – нет. Но завтра, наверное, проголодаюсь.

– А бананы? Будешь?

– Нет.

– Надо завтра доесть, а то пропадут. Уже перезрели.

– Снеси их в реку.

– О чём задумался?

– Вспомнил кое-что.

– Расскажешь?

– Да. Наверное. Отчего же не рассказать? Тебе правда интересно слушать про бананы?

– Конечно интересно!

– Мой первый или второй класс, не помню уже. Наверное – первый, потому что в девяносто втором эта история была бы уже невозможной. И, самое главное, – я её помню! Значит, были причины, по которым она пропечаталась в памяти.

– Это только присказка, да? Сказка впереди.

– Мамина подруга привезла из Европы гостинцев, среди которых были бананы.

– Бананы?

– Ну да, – бананы. Знаешь, когда совок развалился, завезли всего… – я, блин, помню свой первый сникерс! А в тот день на кухне увидел бананы. Это было в обед. Я до пятого класса учился во вторую смену. Собирался уже выходить, и мама дала с собой два штуки. Но это, я думаю, больше для того, чтобы похвастаться.

– Почему ты так думаешь?

– Ну… мне так кажется. Мама очень любила красиво одеваться, у неё был вкус. Кажется, бабаны тогда заявили бы о положении нашей семьи. Все бы стали говорить, что Кныш принёс в школу бананы. Это же были первые бананы в селе за последние восемьдесят лет!

– Ну, и дальше – что?

– Они были очень тёмными и мягкими. Переспевшими. Словом, я взял эти бананы и полетел в школу, а на большой перемене собрал вокруг целую толпу и достал их из ранца. Было жарко, они почернели, а внутри вообще случилась какая-то водянистая каша янтарного цвета. Ну, точно сопли. Я стал очищать один, как мне показывала мама. А во дворе гудели. Собрались почти все, четыре класса нас было. И тут банан падает мне под ноги. Вываливается из кожуры и, как коровья лепёшка, – шлёп на асфальт! Там какая-то секунда, не больше. Один из парней, не помню, – кто, припал на четвереньки и давай слизывать этот банан прямо с асфальта.

– Охренеть. И что?

– Ничего. Такая история. Мне стало противно, и я отвернулся; отошёл в сторону. Он слизывал банан, а остальные стояли и спрашивали: «Ну, как?». Он отвечал: «Вкусно!». А потом ещё похвалялся несколько дней, что он ел банан. Ходил и рассказывал всем, кого не было в тот день.