Он делал шаг к людям, грозно рыкнув и заставляя их отшатнуться, то снова отходил.

Павел оглянулся на толпу, но люди расходились, мало кому было интересно наблюдать продолжение. И так ясно, что зверя сбросят в ров. Куда ему деваться? Одна дорога к спасению через навесной мост, да и та уже перекрыта.

Но Соболев не хотел уходить. Он, удерживая безопасное расстояние, оставался за спинами стражников и шел к воротам вслед за ними.

Когти волка заскребли по доскам навесного моста, он рявкнул и попытался напасть на людей, но те легко отбились. Павел видел, как кто-то особенно смелый увлекся и шагнул вперед, ткнул копьем. Зверь заскулил и отступил к самому краю.

Стражники загоготали, довольные собой, и уже без страха стали подходить ближе, подталкивая волка к пропасти.

– Прыгай, тварь! – рявкнул кто-то.

– Подождите! – голос Павла прозвучал слабо, и никто не обратил на него внимания. Павел не знал, почему он поступил именно так, словно кто-то крикнул ему в ухо: «Спасай!», и он метнулся вперед, заслонил волка собой. В тот же миг почувствовал удар в бок, – стражник не успел остановить пику, – и Павла обожгло болью. Он согнулся, застонав, и прижал руку к ране. А в следующий миг в уши ударили вопли стражников, ругань и рычание волка.

Краем глаза Соболев заметил черную тень, метнувшуюся к нему. Зверь прыгнул, всей тушей навалившись на Павла. Его отбросило на доски моста и выбило воздух из легких. Перед глазами замелькали звездочки от удара головой.

На грудь навалилась страшная тяжесть, вжимая в землю, а у горла он почувствовал горячее дыхание зверя.

Павел замер, боясь шелохнуться. Каждый миг он ожидал, что волк вопьется клыками ему в шею, разрывая плоть и разбрызгивая кровь. Почти услышал, как трещит прокушенная плоть, а в горле закипает предсмертный хрип… Но волк с силой оттолкнулся и кинулся бежать между застывшими стражниками.

Черное тело стелилось по полю, а вслед неслись проклятия и отборный мат.

Когда волк исчез, злые, как сто собак, стражники подняли Павла. Он не успел и рта открыть, как удар кулака снова швырнул его на землю. Стражники обступили парня и принялись смачно пинать ногами. Молча и азартно, словно молотили пшеницу. Оглушенный, Соболев сжался в комок и попытался прикрыть голову руками.

Он не услышал криков князя, сорвавшегося на визг. Не увидел, как сверкнул меч, и на землю одна за другой упали головы тех, кто так увлеченно избивал его.

Лишь облегченно перевел дух, поняв, что его больше не бьют, и провалился в беспамятство.

Вернон наблюдал за разыгравшейся трагедией, застыв в стороне от князя. Пальцы, сжимавшие посох, побелели и чуть подрагивали. А на лице застыла такая лютая злоба, что вокруг него быстро образовалось пустое пространство, всякий стремился скрыться, чтобы не попасть под горячую руку колдуна.

Однако причиной ярости было вовсе не то, что избили до полусмерти новый амулет князя, испортили только что сотворенную игрушку. А то, что безродный человек, не обладающий даже искрой колдовского дара, вмешался в расправу над тотемным зверем, и тот, против обыкновения, не растерзал его. Что-то неправильное произошло сейчас, сбив привычный порядок вещей. Не мог обезумевший от горя и отчаяния волк отпустить жертву.

В памяти что-то промелькнуло, словно призрак в темном коридоре, но Вернон не успел ухватить мимолетную мысль. Вроде бы он что-то такое читал… Кажется, там говорилось о…

– Хватит мечтать, Вернон! – в самое ухо рявкнул князь Дорин, и колдун испуганно подпрыгнул. – Что скажешь? Сильно пострадал мой амулет? Кажется, ты говорил, что нового человека не просто подобрать. Что если этот умрет?!

Дорин то и дело срывался на визг, метался по двору и бесцельно размахивал мечом. Челядь попряталась, боясь даже нос высунуть. Попадись сейчас под горячую руку, головы точно не сносить.

– Выживет, – равнодушно махнул рукой колдун. – Он молодой и крепкий, а у вас хороший лекарь. Да и я, пожалуй, помогу. Не пропадать же зря моему труду.

Отвернулся и неторопливо пошел к башне. Дорин устало опустил меч и потерянно огляделся. Двор был пуст и тих, лишь где-то за стеной слышался протяжный волчий вой.

Выздоравливал Павел на удивление быстро, поражая лекаря, молодого курносого мужчину с осанкой воина. Все время, что живой амулет болел, лекарь не отходил от него, чуть не переехав жить в крохотную комнатку, куда его поселили.

Раны затягивались легко, превращаясь в тонкие шрамы. Каждый день заходил князь Дорин и заботливо расспрашивал про свой амулет. За это время на теле Павла два раза появлялись новые порезы, – это князь упражнялся на мечах. Соболев понимал, что беспечность Дорина обернется большой проблемой для его амулета. Но сейчас это мало тревожило самого Павла. Он воспринимал все со спокойствием сфинкса.

Несколько раз зашел колдун, всякий раз он стоял над постелью больного и молчал, сверля его пронзительным взглядом. Лишь однажды уже у дверей он обернулся и спросил:

– Скажи-ка, волчонок, тебе снятся сны?

Если Павел и был удивлен, то скорее тем, как его назвал колдун.

– Нет.

Вернон кивнул и скрылся за дверью.

– Эй, Берт, почему он назвал меня волчонком?

Позвякивание пестика в ступке стихло, и лекарь потянулся, сладко зевнул и только после этого ответил:

– Странные все же люди. Имена, данные от рождения, легко забываются, а придуманные прозвища остаются надолго. Тебя так прозвали.

– А почему не волком? – усмехнулся Павел.

– Эк махнул. Не дорос. Будет с тебя и волчонка.

И снова взялся за ступку.

Так тянулись дни, недели. Соболев вскоре окреп настолько, что смог вставать и ходить по комнате. Видя успехи своего подопечного, Берт стал приходить реже. Он быстро осматривал раны и убегал по своим делам.

Пока живой амулет выздоравливал, приехала невеста князя, но Павел так и не увидел ее. Берт говорил, что девушка не слишком красива, зато отец дал за ней большое приданое. Ходили слухи, что казна княжеская богата лишь пустыми сундуками. Хоть аукай в каждом, ни монетки не отыщешь. Но лекарь каждый раз оговаривался, что платит Дорин исправно и честно, воины довольны и преданны. Но последний раб на конюшне знает, что в день выплаты князю лучше не попадаться на глаза, больно сердит и не сдержан бывает.

Да и свадьба была на редкость пышная, князь не поскупился на угощения и вина. Правда, сам Павел свадьбы не видел, обо всем ему рассказал лекарь.

Комната, которую выделили для Павла, была рядом с комнатой князя. Узнал Павел об этом однажды ранним утром, когда к нему вошел Логан с охапкой одежды и бросил все это на пол.

– Вставай скорее, – сказал он, расталкивая Соболева. – Господин давно встал, а он не любит лентяев.

– И что? – сонно пробурчал Павел.

– А то, что он может войти к тебе. И если застанет в постели, отправит на конюшню, а там знаешь какие мастера. Выдерут вожжами так, что любо-дорого.

– Я думал, что князь не уходит рано от молодой жены.

Логан усмехнулся и указал на стену.

– Господин почти каждую ночь спит в своей комнате. Здесь, рядом с твоей. Уж я-то знаю.

Соболев и не сомневался. Кому же лучше знать о поступках князя, как не его личному слуге.

– Кстати, – сказал юноша, – я принес тебе одежду. Твоя разорвана была и в крови. Господин велел принести новую.

– Спасибо, – кивнул Павел, вылезая из-под одеяла. – Логан, послушай, у меня в кармане была одна вещь. Старая кукла, тряпичная. Так, безделица, просто память о сестре. Где она? Я не могу найти ее.

– Не знаю. Твои вещи сразу сожгли. Наверное, куклу тоже. Извини.

«Ну, вот и всё, – подумал Павел. – Надежда на странную игрушку исчезла. Даже расспросить не успел».

– Логан, а ты как к князю попал? – спросил Павел, разглядывая новую одежду.

– Я всегда тут жил. Моя мать кухаркой была.

– И где она теперь?

– Два года назад ее засекли до смерти.