Я сижу в переднем ряду недалеко от темного гроба, в котором, словно уснувшая принцесса в сказочном платье, лежит Лиза. Невероятно красивая и нежная, совсем непохожая на себя. Наверное, такой ее видели родители, а была Лиза другой – дерзкой, скандальной. Дрянной девчонкой. Настоящей. Именно поэтому к ней тянулись люди, именно поэтому к ней тянулась я, даже понимая, что общение не доведет до добра. Рядом рыдает Дина. Она, пожалуй, единственная действительно любила Лизу. Они дружили с колыбели и были больше сестрами, чем подругами. Удивительное единение, которому я завидовала. Дина винит себя. В тот вечер, она не отправилась с нами в клуб, потому что ее родители уехали на благотворительный вечер, и Дина смогла притащить к себе домой парня. Теперь жалеет, хотя, понятно, присутствие ее в том клубе не изменило бы ничего. Лиза бы все равно ушла, выбрала себе парня и ушла. Ее не могли остановить ни я, ни Дина, ни какие-то обязательства.

Сдержанные речи, рыдания, цветы. Мне хочется уйти, как можно быстрее. Спи спокойно, подруга, я запомню тебя совсем не такой. Не безжизненной куклой в платье принцессы, а живой, немного пьяной и сумасшедшей; такой, какая ты была на самом деле. Такой, какой видела тебя в последний раз.

У стены я замечаю несколько мужчин в полицейской форме. Конечно, они не могли пропустить похороны. Тот, кто убил Лизу, вполне возможно скрывается где-то здесь, в толпе. Папа пока ограждает меня от встречи с этими, но я знаю, что завтра меня ждут в отделении. Придется ехать и снова погружаться в кошмар той ночи. Отвечать на бесчисленное количество вопросов, пересказывать, пытаться вспомнить новые и новые подробности.

К концу церемонии, когда гроб с телом Лизы опускают в землю на отдаленном участке кладбища, где растет небольшая сосна, я почти не держусь на ногах. Рыдать начинаю еще в церкви, хотя есть период, когда мне кажется получится отстраниться от этого кошмара и сдержать слезы. Не выходит. Даже Дашка плачет, хотя она скорее порицала Лизу и недолюбливала из-за того, что мы с ней стали общаться меньше.

Я настолько потеряна, что когда начинается мелкий моросящий дождь, даже не смотрю, кто несет над моей головой зонт, и на чей локоть я опираюсь. Марк. Первый порыв вырваться, отпихнуть охранника и гордо пойти одной, но дождь усиливается, тонкие шпильки увязают в кладбищенской глине, а до машины не так далеко. Можно потерпеть.

– Сейчас куда? – интересуется охранник, едва я устраиваюсь на заднем сидении и бросаю взгляд в окно на затянутое дождливой дымкой кладбище.

– В «Эталон Элит», – говорю я. – Это ресторан недалеко от мэрии. Там будет проходить прощальный прием.

– Едем туда сразу?

– Да, – Я киваю, несмотря на то, что не хочу никуда. Я бы с удовольствием избежала продолжения тяжелого дня. Но выбора нет. Я обязана пройти сегодня до конца. К тому же там будут подавать вино и еще что-то покрепче. Мне просто жизненно необходим алкоголь.

Я нажираюсь на похоронах собственной подруги, как портовый грузчик. Наверное, это звоночек, сигнализирующий о том, что пора завязывать с разгульным образом жизни, раз окончательно разучилась себя контролировать. Но как это можно сделать, если сердце разрывается на куски от боли, которую алкоголь чуточку приглушает, как и появившийся не к месту страх? Вот зачем мне именно сейчас думать о том, что отец прав, и я могу стать следующей жертвой? Вдруг это не случайное убийство и в городе орудует маньяк? Лизу нашли на берегу реки в светлой простой сорочке до пят, а в руках у нее была роза. Не очень похоже на случайное убийство, которое совершил психопат, а вот на маньяка очень. А если так, то будут еще жертвы. Мысли об этом и заставляют меня потерять контроль за количеством оказавшегося во мне алкоголя.

Сначала все идет прилично. Я выражаю соболезнования родителям и беру бокал вина с подноса. На тонкой ножке бокала черная лента, и от этого снова хочется рыдать. Ко мне подходит Паша. Марка рядом нет, он стоит у стены, спиной я постоянно чувствую колючий взгляд. Наедине со мной Паша не ведет себя как последний мудак, а, наоборот, вежлив и нежен. Он приобнимает за плечи и предполагает, что вино не способно справиться с ситуацией. Нужно что-то покрепче. Я соглашаюсь на коньяк, его-то и пью до конца вечера. Едва опустошаю один бокал, как в руках появляется следующий. В итоге я незаметно надираюсь так, что обнаруживаю себя в Пашиных объятиях в каком-то сомнительном закутке. Как я сюда пришла и, самое главное, зачем, вспомнить не получается. Мир плывет, пол качается, и стоило бы ехать домой. Но я не могу. Не очень трезвый парень прижимает меня к стене и пытается терзать поцелуем рот. Я мотаю головой и упираюсь руками ему в грудь, отталкивая.

– Ты что творишь? – спрашиваю я. Хочу объяснить, что если он не перестанет, то меня стошнит прямо на его ботинки, а может, и не на ботинки. Но произносить длинные и сложные фразы не получается. Изо рта льется какое-то бессвязное бормотание, на которое Паша не обращает внимание. Дыхание парня прерывистое, он возбужден, хотя что может возбудить в зареванной, мертвецки пьяной девице? Я решительно не понимаю противоположный пол.

– Ну же, Ника, перестань, выпендриваться. Тебе же нравится! – жарко шепчет он мне в ухо, прижимая ближе, так что я чувствую его возбужденный член у себя на животе. Боги, да он готов меня трахнуть прямо тут, несмотря на то, что я похожа на невменяемую куклу. Интересно, если меня все же вывернет, это его остановит?

– Что мне нравится? – уточняю я, все же пытаясь увернуться от жадных рук и слюнявых поцелуев.

– Отпусти ее, – тихий голос раздается из-за спины Паши, парень не разворачивается, только бросает:

– Отвали! – его руки в этот момент пытаются задрать подол моего платья, а я даже сопротивляться не могу. Просто стою, прислонившись к стене. Все силы уходят на то, чтобы не отключиться и не упасть.

– Не могу, моя задача защищать ее, – отзывается Марк равнодушно. – А она, по-моему, уже не хочет общаться с тобой.

– Она пьяна в дым и сама не знает, что хочет. Еще пять минут назад она была счастлива со мной.

– Но сейчас поменяла мнение. Это свойственно девушкам. Я ее отвезу домой. Протрезвеет, свяжется с тобой, и вы продолжите начатое. Ну, если окончательно не передумает.

– Да! – Слова на миг отрезвляют. – Хочу домой. Ненавижу блевать в общественные унитазы.

– Отпусти, – очень тихо советует Марк и делает шаг вперед, к удерживающему меня Паше.

– Отвали! – не сдается парень. То ли проявляется поганый характер и ощущение полной безнаказанности, то ли просто алкоголь, который никого не делает умнее или сдержаннее.

– Я ее заберу, если понадобится силой. Как ты думаешь, сколько секунд ты продержишься против меня? – Марк задает риторический вопрос Павлу и насмешливо приподнимает черную бровь. Рожа при этом у него особенно зверская, я хихикаю.

– А угадай, сколько ты проживешь после того, как тронешь меня хоть пальцем? Ты не знаешь, кто мой отец!

– Мне неинтересно. – Мой охранник пожимает плечами. – Своим достоинством будешь мериться не со мной, а с ее отцом. Ты же это сам знаешь. У кого из вас окажется длиннее – мне насрать, но ее я сейчас заберу.

Не знаю, что действует на Пашку, то ли нежелание позорно получить в рожу, то ли страх, что его попытка разложить пьяную девицу с проблемным папашей дойдет до его отца, но он меня отпускает. Я благодарно падаю в объятия своего охранника и благополучно отключаюсь, почувствовав себя в безопасности.

Марк

Интересно, она вообще думает о чем-либо? Такая опция включена в ее тело, или господь ограничился сиськами третьего размера и длинными ногами, решив, что мозги Нике будут только мешать?

Она налегает на алкоголь весь вечер, и Марк, признаться, думает, что девчонка отрубится раньше, и уж точно ее сил не хватит на то, чтобы отправиться на поиски приключений для вторых девяноста. Вроде ведь была искренне опечалена смертью подруги. Даже слезы на глазах мелькнули, хотя Марк считал, что богатые леди с макияжем не плачут. Впрочем, тушь не потекла, а значит, на глазах искусственные ресницы. Можно рыдать и даже тереть кулаками, как обещают рекламщики.