Я внимательно слушал Медведя, смотря ему прямо в глаза, и видел в них пляшущие искры назидания и силы. Как не пытался, я не мог припомнить, видел ли когда-нибудь подобное в облике дядьки раньше. Скорее всего, такого в нем не было никогда, и в этом Медведь не походил на отца, пытавшегося вести меня за руку. Он просто следовал всегда рядом, а я двигался вместе с ним. Мне приходилась по нраву такая дорога и мой попутчик, и по большей части потому, что было самостоятельным выбором. Но сейчас меня вновь пытались в чем-то убедить, и подобное совсем не радовало.
Я напрягся, и в этот раз со значительной силой рванул из мертвецкой хватки Медведя. Дядька резко перестал говорить, и в удивлении замер. Видимо он сразу осознал свою ошибку, и решил резко прекратить тот напор, которым чуть не сбил с толку, постепенно превращаясь в настолько не любимую братскую копию. Он мягко улыбнулся мне. И почему-то от этой улыбки по спине пробежали мурашки.
– Прости. Я ни в коем случае не хотел на тебя давить, и уж тем более заставлять что-то делать. Будь у меня больше времени, я бы мог все вкрадчиво и толково объяснить. Я, конечно, надеюсь, что это не последняя наша встреча, но и не берусь утверждать обратного. А потому мой долг донести до тебя то, что я должен был сказать еще десять лет назад. Я ни о чем не жалею в своем прошлом, и лишь одна вещь действительно не дает мне покоя, – Медведь нахмурился и медленно вздохнул. – Я не взглянул на мир по-другому. Не рассмотрел его иную сторону. За вечным противостоянием брату я не замечал, во имя чего противостою. Я брал от жизни даже слишком многое, а главного так и не вкусил. Моя жесткая оппозиция застила глаза, и не давала ощутить то, что наркотики с таким упоением пытались мне заменить. Я не понял эту жизнь, и не хочу, чтобы ты пропустил нечто важное в своей. И если не веришь мне, то поверь хотя бы ей.
Медведь широко улыбнулся, вновь сверкая просветом, в том месте, где должен был быть правый резец.
– Серьезно, давай же, – дядька сцапал меня за запястье. Я не оттолкнул его руки и даже не попытался высвободиться, хотя и не представлял, что затеял Медведь. – У нее есть шанс не повторить ни той дури, что творил я, ни той ерунды, которой пичкал нас всех Андрей. Как и у тебя.
Я не понял, как это произошло. Только что мы с Медведем стояли в хорошо освещенном белом коридоре, и перед нами преградой зияло плотное стекло чуть ли не во всю стену, отделявшее детей от всякого, решившего поглазеть на них. И вот этого стекла уже нет. Вернее, оно не пропало совсем, растворившись подобно легкому миражу в пространстве. Оно осталось на месте, вот только совсем по другую сторону от нас. Мы же с дядькой погрузились в полумрак чистого просторного зала, наполненного запахом столь непривычным для моего носа, что я оторопел. Я с легкостью распознал в нем типичные для больницы примеси, но также абсолютно ярко ощутил незнакомый мне доселе аромат. Ну конечно, откуда же мне было знать, как пахнут младенцы.
– Смелее, они не кусаются, – дядька дернул меня за рукав и, ухватив под локоть, потащил между пластиковых колыбелек, прямиком к нашей Лерке. А я ведомый своим родственником, покорно шагал за ним, успевая рассматривать по дороге маленьких кряхтящих малышей, изумляясь при этом от всего, что со мной происходит.
Лера спокойно лежала в своей кроватке, и даже не подозревала о том, как бессовестно пялятся на нее два родных, но совершенно еще не знакомых ей человека. На мгновение мне показалось, что я склонился над очень правдоподобной и реалистичной куклой. Ведь сестра спала в абсолютно неподвижном положении. Но не только мерно вздымающаяся крохотная грудная клетка выдавали в ее застывшей позе жизнь. Здоровый мягкий румянец, и едва заметно подрагивающие веки с пышными черными ресницами делали маленький комочек, просто неистовым эпицентром невероятной энергии, которая меня захлестнула, и я невольно поймал себя на мысли, что непременно хочу увидеть какого цвета ее глаза.
О присутствии дядьки я как-то позабыл, вот только он совсем не забыл обо мне, лихо дав о себе знать. Медведь перехватил мою ладонь и бесцеремонно приставил ее к Лерке. Мы с ней одновременно вздрогнули, стоило моим напряженным и холодным пальцам коснуться теплого и до безумия маленького тельца сестры. Я почувствовал, как по руке вверх, по предплечью взбираются стаи мурашек. Лерка проснулась, закряхтела, каким-то совершенно непроизвольным жестом подняла кулачки к своим щекам, и я уже было подумал, что спокойствие и тишина комнаты разорвется пронзительным детским криком, но этого не произошло.
В смятении я застыл, так и не отняв руки от сестры. Однако мое тело более не сковывал легкий страх перед непонятными эмоциями. Они все еще кипели глубоко внутри, но, уже не доставляя дискомфорта. На удивление я распознал в себе любопытство и интерес. Вполне знакомые мне и часто возникающие чувства. И это приятно успокоило. Особенно когда, миниатюрное создание чуть больше моей ладони на мгновение напряглось, выгнувшись почти дугой и резко обмякло, а маленькие пальцы крепко обхватили мои, будто электрическим разрядом поразив в самое сердце. Кажется, я издал при этом странный стон или вздох, ведь где-то над моим правым ухом раздался приглушенный, но довольно грубый смех Медведя.
– И вот она уже не кажется такой чужой и непонятной. Быть может Лера станет тебе куда ближе всех нас вместе взятых, твоих странных родственников. И думаю, уже сейчас ты это понимаешь.
Я обернулся на голос Медведя и сурово и даже отчасти осуждающе на него посмотрел. Будто он заставил меня совершить нечто безумное или постыдное. А на деле всего-то подтолкнул к сестре, и я был первым из своей семьи, кто познакомился с ней, вот так, вживую. Однако ощущение сложилось у меня странное и колкое, словно я стоял голым на центральной площади, сплошь наводненной народом, но нагим сейчас оказывалось лишь мое нутро.
– Ты должен хотя бы попытаться уберечь ее, – совершенно серьезно произнес Медведь, проведя рукой по прозрачному бортику кроватки. – Но для начала сам научись жить, а не прозябать, как бесцельно слоняющийся по берегу краб.
Дядька всегда был меток в своих выражениях и остер на слово. Но если раньше его метафоры оказывались куда более простыми и менее приличными, то теперь, хоть в них и не было столько же непристойности, как и прежде, изысканности форм, они так и не обрели.
Я не стал спорить с Медведем, не пытаясь ему даже возразить. Не оттого, что мне не хотелось узнать, что он имеет ввиду. Хотелось и еще как хотелось. Просто сейчас все вопросы могли подождать. Ведь тепло маленькой Лерки я до сих пор чувствовал ладонью, а ее легкое и размеренное дыхание жарким следом прокатывалось по моей коже. Я смотрел на сестру с уже совершенно не скрываемой радостью, и мне было все равно насколько сильно это забавляет Медведя.
Мне не хотелось этого делать, однако я осторожно попытался отнять ладонь от своей сестры, чтобы высвободиться. Ведь крохотные пальчики все еще надежно удерживали мои, и пришлось приложить немалое усилие, чтобы осторожно выскользнуть из цепких ручек.
В ответ Лерка завозилась, нахмурила свои маленькие узенькие брови и распахнула синие глаза. Они вонзили в меня мутноватый совсем еще неосознанный взгляд, и я обомлел. Мне совершенно не виделось никакого сходства маленького ребенка с кем-то из родителей, но синева радужки малышки отодвинула на задний план всякие сомнения. Знал ли Медведь о том, что мы с сестрой глазами выдались в маму? Наверняка знал. И именно поэтому затеял все это. Я не представлял, как у дядьки такое получилось, но был безумно благодарен ему.
Глава 9. Заточка
Вид у меня был крайне взмыленный и растрепанный. Мокрые волосы падали на лицо. Разгоряченная кожа пылала огнем, а руки едва перестали трястись от гитары после удачно сыгранного концерта на небольшой сцене преображенного модного клуба, по собственному согласию числившегося, с некоторых пор, и за мной. И надо признаться вложил в него я не мало, хоть это были и не деньги.
