Да что с ним происходило?

Он же был сильным, грозным, непобедимым. Его боялись даже сейчас. Он был врагом многих и мог уничтожить самый изощренный заговор. А сидел и чуть не плакал от трогательности жестов Рей, от того, как она гладила его чудовищную душу сквозь расстояние. Ему не хотелось впускать это в себя, но он впускал, впускал и впускал её снова, а она улыбалась. Он сейчас не видел, но чувствовал.

- Бен, ты в порядке?

«Неужели ты не видишь, что мы оба, блядь, не в порядке, если играем в эту игру? Наша шахматная доска давно пуста, так зачем ты все ещё рядом? Зачем? Давай просто каждый упадет на свое дно и живет дальше. Отпусти меня, и я, без ориентиров, наконец, обрету целостность, пускай и без души.»

- Конечно. Да. Почему бы мне быть не в порядке, - Бен не озвучивал своих мыслей. Они были правильными, но нереальными, потому что быть с Рей через скайп было каким-никаким, а все же счастьем, пускай и очень горьким. И отказаться от этого было невозможно, даже понимая неправильность. Ему не хотелось, чтобы зверь победил.

- У тебя был такой взгляд… знаешь, как у человека, которого сразил инсульт.

- Видишь, опасно быть такой красивой, - отшутился Бен, облегченно моргая. Он снова её видел чётко, будто девушка была рядом. Внезапно Бен расслабился. Сидел, забыв о еде, и смотрел на Рей. В этот раз рассматривал пристальней. Невольно отметил загар. Улыбку. Округлые щеки – она чуть-чуть набрала в весе, и ей шли эти пару килограмм, она выглядела не такой замученной.

Рей смеялась. Он не знал, правда она была сейчас счастлива, или просто играла для него свою роль, но ему стало как-то уютно на минуту. Волосы Рей колыхал ветер, мертвую, застывшую тишину кухни наполняли шум океана и звуки её смеха.

Все было почти по-настоящему. Если не думать, что это у них украли, и что они могли быть вместе сейчас.

Он смотрел на неё и почти вспоминал, как это – когда тебе хорошо, когда ты не обожжен войной. Он все же ещё не все забыл, нет, не всё. Рей была лучшим доказательством того, что человечность была хорошим качеством.

Удивительно, она возбуждала его даже на таком расстоянии, хотя её красивое платье было сдержанным. Это было так логично – желать её. В принципе, хотеть секса было нормально, особенно, если он был регулярным, а потом резко исчез. Бен презирал себя за мысль, что иногда ему просто хотелось с кем-то потрахаться ради удовлетворения потребности. Первые недели, те, самые тяжелые, когда он был на самом дне из крови и джина, он хотел затащить в постель кого попало, ведь все равно это не было бы изменой. Сложно изменять той, с которой ты разлучен, но потом понял, что не хочет начинать с того, где был раньше. Он хотел не просто секса. Нет. Он хотел именно эту девушку. Хотел в её тело, в её душу, в её сердце. Это создавало трудности. И неудобства. И ещё больше злости.

Он теперь все время ощущал злость, которая стирала с него человека. Монстр вернулся слишком быстро и слишком легко.

- Рей. Рей, я люблю тебя. И очень-очень сильно скучаю, - перебив её, неожиданно сказал Бен, словно самому себе пытаясь доказать, что он все-таки ещё жив, что не поглощен своим же чудищем. Девушка замерла. То, что он любил, она знала. Но Бен не говорил этих слов с момента отъезда, а сейчас, видимо, что-то сломалось. Её губы дрогнули, а мужчина ощутил одно желание – сдохнуть. Прямо сейчас. Чтобы все просто закончилось. – Я благодарен тебе за то, что ты сделала. Я бесконечно и безгранично благодарен.

Они проговорили ещё с час. Рей перенесла компьютер на террасу, набросила на себя его черный свитер, и так они и сидели. Почти рядом. На расстоянии во много стран, но на берегу одного океана.

Когда их ужин закончился, Бен не стал убирать тарелки. Вышел в комнату. Подумал о том, что пару лет назад его подстрелили на день благодарения, а сегодня Рей убила его своей добротой. Просто раздавила, показав, чего он лишился. Какой красивой могла быть его жизнь.

Было так тошно, что даже пить не хотелось.

Неожиданно Бен вытащил из стола обычную бумагу и пару карандашей. Он не рисовал так давно, что даже с первого раза карандаш не лёг в руку, но ему хотелось дать выход тоске, злости, агрессии. Разбивать вещи в квартире ему за пару месяцев порядком поднадоело, и он вспомнил о том, что раньше делало его счастливым.

Акварельные карандаши в этот дом принесла Рей. Она то ли ждала, что однажды Бен снова будет рисовать, то ли ей зачем-то они были нужны. Бен точно не помнил, но карандаши были именно такими, какими он в юности делал наброски.

Бен знал свой сюжет, который удавался лучше всего.

Вода всегда давала ему свободу.

Но вместо голубого цвета он взял тот, с которым последние тринадцать лет работал постоянно. Бен взял в руки красный. Кровь стала его новым океаном, в ней он утопил многих, потому этот цвет не был неявственно непривычным.

Бен включил музыку Джавади и рисовал долго. Что-то растирал пальцами. Где-то добавлял чёрный. Мягкость волн резал острыми углами – теми, которыми ван Гог рисовал шахтеров в Боринаже куском угля на старых обоях. Звезды заменил пустотой. Он был гребаным реалистом, который знал – лишь безумцы видят в небе красоту. Звезды были лишь холодными, гигантскими камнями, без романтики и сказки.

Весь мир был лишен налета чуда. Уже очень-очень давно.

Закончив, Бен сощурился.

Посмотрел, что океан его был красным, как кровь, а небо черным, как ад. Картина была жуткая. Вот, что выходило, когда душу художника отдавали назад в тело палача. Палач по-прежнему был сильнее. Он, наверное, совсем ненормальный. Хотел быть ван Гогом – стал Мунком. Растеряв мечты, он потерял в себе импрессиониста.

Бен разозлился и бросил пустой стакан в ноутбук, разбивая его, словно желая закрыть для себя мир, в который не попал.

***

Кальета. Мадейра. Ноябрь - январь.

Беременность Рей протекала просто ужасно. Слабый иммунитет и постоянные нервы сыграли злую шутку, и девушка постоянно ощущала себя плохо. Даже когда прошла утренняя дурнота, она все время чувствовала слабость, боль, усталость. Однажды даже попала в больницу на пару суток, и тогда, лежа под капельницей, испугалась по-настоящему. Что будет, если она не выносит этого ребенка - как ей с этим потом жить? Или вдруг она не сможет пережить роды - что дальше? Бен о малыше не знал, потому…

От таких мыслей и вопросов в голове легче не становилось, выложить страхи было некому, девушка очень часто хотела плакать, но она одергивала себя. Ей нельзя было плакать. Не хотела утопить своего ребенка в горе и напитать горечью ещё до рождения, к которому Рей готовилась, как умела.

Иногда, сидя в больнице, Рей смотрела, как будущие отцы помогают своим женам или девушкам, и её брала злость. Подумаешь. Она справится и сама. Не нужен ей никто. Совсем никто. Со слабостью она научилась справляться - просто стала реже выходить из дому. Старалась выбираться только в больницу, где получала свою дозу уколов с витаминами, и сердилась на то, что такая никчемная - не может нормально носить своё дитя. Где же была та её сила, которой она гордилась? Где? Почему тело оказалось на поверку настолько слабым, что хотело отторгнуть их с Беном ребенка?

Она потихоньку загрубевала в своем горе и переставала чувствовать. Уже не думала, что не увидит, как Бен будет качать их ребенка на руках. Смысл разбивать себе душу. Лучше было заниматься детской. Подбирать цвет стен или колыбельку. Все равно никто этого за неё не сделает, потому она проводила много времени на разных дизайнерский сайтах, пытаясь понять, что и как. От длительного сидения начинала часто болеть спина, и Рей выходила на патио. Вид океана то пугал, то утешал. Много дышала. Быстро уставала. Пыталась больше спать, но каждый раз, когда ложилась, то не могла найти удобную позу, то плохие мысли забирались в голову, то ребенок начинал ворочаться и толкаться.

Часто Рей думала, что ребенок, которого она не видела, точно копия Бена - так больно он пинался и таким был нетерпеливым, когда ему не нравилось, как она сидит, стоит или что ест. Только сходство это никак не радовало - ей и без того приходилось трудно, а постоянная активность малыша лишь усугубляла её плохое самочувствие.