- Рей, я знаю, что обидел тебя. – медленно, в контраст её страстности, заговорил мужчина, рассматривая её. Обиженную Рей он видел впервые. В ней все ещё жили отголоски его злых слов, грубых движений и бездумности. Жили и ранили. И все же, максимально дистанцируясь от него эмоционально, она была ещё желанней. Бен аж стиснул кулаки, так хотелось её коснуться, но… конечно, девушка бы не стала делать шаг назад, но просто коснуться тела, ничего не вызывая в душе, ему уже было мало. – Я пришел извиниться.
Он думал, Рей сейчас насмешливо улыбнется и скажет «ну давай, извиняйся». Так бы сделала любая из его бывших, придав лицу максимально самодовольное выражение, но эта девушка покачала головой.
- Но мне не нужны извинения, Бен. – она снова отпила воду. Не нервничала, нет, просто после двухчасовой встречи немного першило в горле. Как бы ему хотелось заглянуть под её маску, под слой косметики и увидеть реальное лицо! Но Рей больше не собиралась показывать свою усталость или уязвимость. – Хорошо. Ты снизойдешь до извинений, переломаешь себя, выдавишь из своей гордой натуры это, но что изменится? Ты же вынес мне приговор, так какая разница, будет твое «извини» или нет
- Рей.
Девушка вздохнула и отставила бутылку, а Бен вдруг подумал, что впервые видит её с обычной водой. Без Кир Рояла, кофе или коньяка. Но даже вода была странная. С привкусом розы и малины. Что ж, это была Рей. Она любила много странного.
- Ты ведь унизил не меня, Бен. Ты унизил себя. Ведь это ты, такой крутой, красивый и успешный, можешь разве что со шлюхой закрутить, потому и извиниться ради самого себя хочешь, доказать себе, что ты достоин большего. – Она смотрела на него все так же холодно, а в душе у неё все переворачивалось. Ей хотелось ударить его так же сильно и больно, как он её. Потому что до того момента в подвале Рей наивно думала, что уж он-то выше глупых мыслей. «Все, кроме тебя, Бен. Все, кроме тебя могли бы так считать, а мне бы было плевать, но ты… ты даже не дал мне шанса, ты просто сказал и просто ушел». - Если бы ты сказал те слова в порыве, не подумав, - это было бы иное. Ты бы ещё до конца вечеринки подошел, пригласил бы меня на танец, и мы бы посмеялись над ревнивым доктором-собственником. А так… ты позвонил дня через три, значит, искал оправдание для меня, информацию о том, сплю я с кем-то ещё или нет. И, наверное, когда прозрел, тут же обрадовался? Решил, что “о, да она же подходит мне”. Ты даже не спросил у меня, хотя мог, и я бы… я бы, наверное, поняла, но нет, тебе же так хотелось секса. Это единственный способ сделать девушку своей. Слушай, Бен, я тебя не виню, честное слово. В конце концов, таковы правила этой реальности – если девушка первая предложила потрахаться без обязательств, клеймо останется только на ней. Я не переломлю этот стереотип, который в тебе, человеке, который спокойно с этой самой шлюхой развлекался, вижу, силен. Я не хочу ничего переламывать. У каждого свое мнение и видение. А ещё я не хочу делать что-то, оглядываясь, оправдаешь ли ты меня в следующий раз. Потому давай закончим эту беседу. Я не была рада тебя повидать, если честно, потому, - она вздохнула. – ну, дверь ты видишь за моей спиной. Всего доброго, доктор Соло. Вы прощены, если тебе так проще. Мне не жалко.
Мужчина не спешил вставать. Наоборот, устроился в кресле поудобней. Говорила Рей красиво, красивее него. Конечно, она зарабатывала тем, что умела выплетать из слов нечто потрясающее. Но, жаль, понимала она его не так хорошо.
- Нет. - он был не настолько красноречив.
- Прости, что?
- Нет, я не собираюсь уходить. Мы постоянно это делаем. Уходим друг от друга, хотя каждый хочет остаться, – он покачал головой. – Потому вместо того, чтобы завязать отношения, топчемся вокруг секса, и все. И нет, я не считаю тебя шлюхой. Ни разу не считал. Ты порывистая, страстная, но это не повод думать о тебе так. Мне по-идиотски сорвало голову от ревности, но это не значит, что я озвучил свои мысли. Не убегай от меня, Рей, я могу и не догнать тебя.
- А что будет, если я не убегу, а ты догонишь? – прищурившись, тихо спросила девушка. – Ничего у нас не получится, Бен, и мы оба это знаем. Знаешь, почему? Потому что ты с этими своими словами пошел от обратного. Обычно все начинается с чувств, оскорбления и упреки идут позже в отношениях, а ведь ты хочешь отношений со мной, ты же за этим и пришел, да? Вот какая смешная штука! Отношений нет, а выводы твои, они есть и всегда будут с тобой и в тебе. – Рей горько усмехнулась. Ей не хотелось этого говорить. Она знала, что могла закрыть глаза и проглотить то, что Бен сказал. Он был не первым обидевшим её человеком. Все просто. Можно протянуть руку, переплести пальцы, и вот, мужчина, которым она грезила, уже был бы с ней. Целовал бы её, обнимал, ходил на свидания и занимался сексом. Возможно, даже берёг бы. Вряд ли, конечно, но Бен был хорошим парнем. Беда была лишь в том, что её чувство к нему было чистым, не запятнанным стереотипами, а его симпатия была с налетом грязи, и это просто уничтожало её, заставляя отказываться от отношений, который он мог ей предложить. И которые она, видит Бог, хотела принять. – Думаешь, Ункар всегда был ублюдком, который меня ненавидит? Нет, он был отличным человеком, тем, кто со мной объездил весь мир, кто приносил мне таблетки от головной боли, и с кем мы здорово пели в караоке мимо нот, когда хейтеры обливали грязью мои книги. Мы были командой, пока деньги и моя популярность не вскружили ему голову настолько, что ему захотелось ещё и власти. Или… или думаешь мой бывший сразу втянул меня в токсичные отношения? Финн был чудесным парнем, пока я не получила Букера, на которого он так рассчитывал, и это не уничтожило нас. Сучья премия в обмен на любовь. Вот такая математика. Понимаешь, о чем я? Эти люди оставили шрамы в моем сердце, но даже они не начинали так лихо и с таких слов. У них, как это ни гадко, хоть были причины злиться. А у тебя не было. Ни причин, ни права. Только гребанные стереотипы в голове. Я не хочу, чтобы меня унижали снова, Бен. Я… да только слепой или глухой не увидит, насколько же я влюблена в тебя, и это чертовски, чертовски плохо, ведь означает, что я влюблюсь сильнее, намного сильнее, если мы будем вместе, и стану прощать тебе все, абсолютно все. Каждое гадкое слово. А я так не смогу! Если я тебе нравлюсь, давай остановимся на этой беседе. Не хочу ещё раз пройти через отношения, где я никто, где каждый день, даря улыбку кому-то другому, я буду ожидать и бояться, что тебя это взбесит.
Рей выдохнула. Бен молчал. Этот её монолог был сильным, вырванным из сердца, которое, наверное, ритмично выстукивало его имя. Спорить с ней он мог, но вот она не хотела спорить. Она попросила его уйти. Он как дурак лишился, возможно, лучших отношений в своей жизни, отношений, которых хотел, просто потому что не умел умерять свою гордыню. Возможно, это девочка давала ему урок. Возможно, даже неправильный, но раз она не хотела, раз опасалась, – Бен не хотел на неё давить. Её душа, так жаждущая тепла, очень боялась новой боли, и кто он такой, чтобы убеждать её, что так не будет, если он сам, как оказалось, не уверен в своем контроле?
- Мне жаль, что я так сильно обидел тебя.
Рей печально улыбнулась, ничего не ответив. Мужчина, положивший руку ей на талию в тот далекий вечер на Гавайях, чтобы защитить, не смог уберечь её от самого себя. Как тут не сожалеть.
Девушка поднялась, Бен тоже. Они переглянулись. Мужчина протянул руку и заправил ей за ухо выпавшую прядь. Автоматически. Будто делал так всегда. Рей усмехнулась. Вся её душа в эту минуту цеплялась за него, тело хотело спрятаться в объятиях этого растерявшегося человека, но она просто стояла, умоляя себя не шевелиться.
Потому что иначе окончательно потеряет себя. Бен был хорошим человеком. Первоклассным врачом. Но мужчиной он был не для отношений. Таких, как он, должен просто кто-то оттенять, кто-то достаточно удобный и покорный. Даже сейчас, придя сюда, он скорее ожидал, что она от самого факта его присутствия должна позабыть обо всем, но… она ничего не позабыла. Её больной мозг сохранил то, что Рей и сама бы не прочь была забыть. Всего два предложения, но какой силы они были. Два предложения, разделяющие их. Что ж, Хемингуэй и из шести слов мог сотворить трагедию*, потому два предложения, уничтожившие все хорошее, – это даже много.