Глава 18

Дома я погружаюсь в тщательное изучение своего маленького архива. Отбираю те, которые написаны не позднее 1920 года. Может, всё же были от Александра Егоровича какие-то вести. Или от членов его семьи. И среди этих писем нахожу-таки одно, которое привлекает моё внимание. Адресовано оно родственникам на Урал из Вятки. Пишет сам Александр Егорович. Сообщает, что поездка проходит благополучно, без сюрпризов, что сначала они, как и собирались, навестят родителей жены и других родственников в обеих столицах, а потом поедут в Климов, к старшей дочери Лизе. Судя по этому письму, их отъезд вовсе не был бегством. В конце письма дата – 5 мая 1917 года. Господи, неужели на этом всё?! Где, ну где же искать дальше? Где ещё может быть информация? Время тогда было неспокойное, забастовки, стачки, страну лихорадило. Неудивительно было бы, если бы семья Ручейниковых уехала за границу. А как в таких случаях, то есть в случаях потрясений и нестабильности, люди прячут что-то ценное? Вещи, документы? И тут меня осеняет совершенно бредовая идея. Я бормочу себе под нос, что я совсем помешалась на детективах и надо бы поменьше смотреть сериалы и не мечтать о кладах, которые по какой-то неведомой причине могут быть спрятаны в доме, но всё-таки подскакиваю и сломя голову мчусь к бабушке с дедушкой.

– Бабуль, – кричу я с порога, – дедушка дома?

– Да здесь я, Настя, что случилось? – Отвечает дедушка.

– Деда, ты, когда шкатулку, зеркало, комод, буфет на чердаке нашёл, ты их хорошо осматривал?

Чердак и подвал дедушка переделывал сам, и стены обшивал, и полы стелил, если бы что-то нашёл, вряд ли стал бы хранить у себя, ведь тогда никто не знал, что в этом доме могли жить наши родственники, а тем более что-то там прятать. Не то, чтобы это было так уж опасно – в советские времена хранить такие вещи, но всё же проблематично и смысла не было: куда их одевать-то? Сразу вопросы начались бы разные неприятные – да что, да откуда, да на какие деньги… Откуда у обычной советской семьи, состоящей из учителя химии и лесотехника, могли взяться жемчуга и бриллианты? Это же не обычные золотые цепочки или колечки с янтарём, которые могли позволить себе многие. Ну, одно-два украшения – это ещё куда ни шло, а вот больше – это уже проблематично. Наверняка нашлись бы желающие отобрать. В общем, проще было сдать найденное государству, получить причитающийся процент и спать спокойно. Дедуля с бабушкой удивились моему вопросу и взволнованному виду, но дедушка всё же ответил:

– Ну, комод с буфетом-то я снизу доверху перебрал, а шкатулку с зеркалом не трогал, незачем было.

– Деда, а можно за зеркало заглянуть, ну, между зеркалом и доской?

– Можно, только зачем?

– Деда, долго рассказывать, сними, пожалуйста!

Дедушка вытащил зеркало из пазов, положил его на стол и отогнул крепления. Мы с бабушкой подняли зеркальное полотно с каждой створки. И под двумя из них увидели исписанные листы линованной бумаги! До дедушки с бабушкой постепенно доходил смысл происходящего. Они ведь знали, что я ездила в Екатеринбург искать следы наших родственников, неведомо куда исчезнувших после февральских событий 1917 года. Про найденные письма я тоже им рассказала. И вот я осторожно разворачиваю листы бумаги и начинаю читать. Почерк знакомый, я уже видела его в письме из Вятки. Это писал Александр Егорович.

«Пишу просто на всякий случай. Не очень надеюсь, что это прочитает кто-то из родственников. А может, и вообще никто не прочитает. В свете последних событий случиться может всё, что угодно. В этом доме уже несколько лет живёт моя старшая дочь Лиза, Елизавета Александровна. Её муж – лесопромышленник, не сказать, что богатый, но вполне состоятельный и очень надёжный человек. Я ни разу не пожалел, что выдал за него свою дочь. Мы с женой и младшей дочерью, Катей, приехали сюда в мае, а сейчас уже середина августа. Мои сыновья уже давно живут за границей, сначала учились там, теперь работают в Швейцарии, оба женаты. Мы должны были приехать к ним ещё летом, но Катенька наша не совсем здорова, её утомила дальняя дорога, поэтому нам пришлось задержаться. Сначала думали, что на месяц, но сначала одно помешало уехать раньше, потом другое, и в итоге остались здесь почти до осени. Я очень надеялся, что удастся уговорить уехать с нами кого-то ещё из родственников, но согласились ехать только двое – старший брат мужа моей дочери и его племянник, Дмитрий и Игнат Рудневы. Но и они говорят, что с нами уехать не смогут, им надо задержаться на какое-то время, чтобы привести в порядок записи опытов (с электричеством, как они говорят), собрать приборы в лаборатории – они хотят взять их с собой. Дольше медлить нельзя, положение в стране всё сложнее, надо поторопиться. Ждать и уговаривать больше никого не будем. Мы, конечно, надеемся, что катастрофы не случится, но всё может быть. После Февральской революции мы тоже думали, что всё ещё может поправиться, но что-то поправок пока не видно, даже наоборот – везде забастовки, стачки. И всё же мы колеблемся – надо ли забирать всё с собой, или же часть оставить? У нас много ценностей, не будет ли слишком непредусмотрительно забирать с собой всё? Может быть, часть всё-таки оставить? Но если оставить, то где? Не в доме же в сейфе – это считай, что на виду, ведь сейф легко найти и взломать. Большую часть денег я храню в швейцарском банке, мой зять тоже. Часть этих средств мы потратили на покупку домов в Бельгии и Швейцарии. Мы почти каждый год ездили туда летом, даже в прошлом году. В конце концов, я решаю оставить часть ценностей Дмитрию и Игнату. Ведь они поедут позже, им тоже понадобятся деньги. Ну, Бог даст, это ненадолго, зиму проведём в Бельгии, а весной, ближе к лету, вернёмся. Хотя не очень-то я на это надеюсь. В сейф мы с Дмитрием решаем положить всё-таки какую-то сумму ассигнациями и золотом и несколько колец и серёг для отвода глаз, чтобы больше нигде не искали и не крушили мебель и стены. Сейф оставляем в обычном месте – в нише за картиной Айвазовского в кабинете зятя, если его найдут (а скорее всего, найдут), то, может быть, решат, что это всё, что осталось. Надежда на это довольно шаткая, но ничего другого не остаётся. Это предложил Дмитрий. Светлая голова у него всё-таки! Деньги для Дмитрия и Игната и кое-какие драгоценности я кладу в шкатулку, которую предложила Лиза, и отдаю Дмитрию перед самым нашим отъездом. Столовое серебро тоже почти всё оставляем на виду, то есть там, где оно хранится обычно – на кухне. Книги и ноты дочерей давно уложены, вещи тоже. Посуду и часть серебра складываем в коробки и уносим в подвал. Журналы, которые выписывала Лиза, связываем и уносим туда же. Лизонька всё же хочет кое-какие вещи взять с собой – щипцы для сахара, сахарницу, ложки, вилки, любимую пепельницу мужа. Я ей не мешаю. Пусть возьмёт на память о доме. Кто знает, когда мы сможем вернуться. Лиза, чтобы занять чем-то дочь, даёт ей колье, она очень любит играть с ним. Она довольна, смеётся, и мы можем спокойно заниматься своими делами. Но вот пора выходить, извозчики нас уже ждут, до станции мы поедем лошадьми, а дальше – поездом. Ехать мы решили через Финляндию. Сначала в Швецию, в Стокгольм, а потом – в Бельгию. Мы все выходим на улицу, начинаем заколачивать окна первого этажа, на втором ставни закрыли ещё вчера вечером. Прислугу отпустили три дня назад. Лиза берёт у Сонечки колье, чтобы спрятать его в саквояж, и вдруг замечает: в колье не хватает бусины! Но где же теперь её искать! Да и некогда. Я в последний раз захожу в дом и прячу записку в зеркало».

Вот это письмо! Мы с бабушкой и дедушкой ошарашенно смотрим друг на друга. Потом я обращаюсь к дедушке:

– Деда, вы ведь с бабушкой много раз в доме обои меняли. Ничего необычного в стенах не заметили?

– Это ты про сейф что ли, Настя? Не было ничего необычного. Стены, как стены. Да и поди знай, в какой комнате тут кабинет был.

Да, действительно. К тому же в этом доме до дедушки с бабушкой Бобровы жили. Вполне могли сейф вытащить, а нишу заложить. Я решаю, что об этом можно и попозже подумать, а сейчас лучше переключиться на предмет, который всегда под рукой.