– Ду-у-ра! – Вероника Фёдоровна аж подскочила на стуле. – Когда я тебе такие слова говорила? Десять лет тому назад?

* * *

Короче говоря, коллектив отдела снова заработал в полном комплекте. В чём-то и как-то это сказалось, наверное, на общей производительности труда, потому что через месяц управление вдруг выполнило план, который всем всегда казался недостижимым, как линия горизонта. И, разумеется, сотрудникам управления выдали премию пропорционально должностному окладу.

Отойдя от зарешёченного окошка кассы, Татьяна в радостно порыве поцеловала тоненькую пачечку трояков, потом свернула их в рулончик и спрятала на груди, куда обычно женщины прячут самое ценное и не очень габаритное.

– Ой, сколько я всего накуплю, – уже вернувшись в отдел, Татьяна размахнула в мечтательном восторге руки и сладко прижмурила глаза. – Магнитофон мне надо – раз, новое платье – два, зимнее пальто – три.

– Сколько ж тебе премии выдали? Сорок два рубля? А то уж мне показалось, что две тысячи… Столько всего накупить собралась.

– Ну, не всё сразу. Хоть что-нибудь одно, – не теряя ощущения счастья, объяснила Татьяна. – И то как хорошо.

– В первую очередь платье купи, – посоветовала Света.

– Ты думаешь? – Татьяна погладила рукава своего коричневого платьишка, потеребила материал, истёршийся на локтях до просвечиванья, и вздохнула. – А я хотела магнитофон.

– Вот теперь и я готова на тебя заорать, – с жалостным видом сказала Света. – Какой магнитофон! Та-а-нь!

– Ну, как же без магнитофона? Вам хорошо, у вас есть. А мне, знаете, как без музыки скучно. Так по вечерам одиноко бывает. Даже плакать хочется, – шёпотом, как тайну, произнесла Татьяна.

* * *

Прямо на глазах, как по колдовскому наговору, как забытый без полива комнатный цветок, Татьяна и в самом деле начала блекнуть, дурнеть, спала с тела и сделалась беспричинно плаксивой. На висках у неё гусиными лапками собрались морщинки, кожа на лице сально блестела, волосы, наоборот, потускнели и свалялись, как вата.

И хотя наступил апрель, расцветала весна, так любимое Татьяной время года, сама она напоминала ноябрьский скверик за её окном – грустный и жалкий под холодным дождём.

Мужчины управления уже не приставали к ней в коридоре с шуточками и не лезли оказывать знаки внимания, входя в технический отдел. Напротив, грубили, когда Татьяна по общественной нагрузке просила приобретать марки общества охраны памятников старины.

И Павел Петрович – начальник строгий, но заботливый – вдруг перестал принимать близко к сердцу её панические междометия, раздражался злобно на малейшие Татьяны промашки и даже пригрозил один раз поставить вопрос на аттестационной комиссии о профессиональной пригодности Татьяны занимаемой должности. Как будто занимаемая ею должность необходимо требовала смазливой мордашки.

Конечно, в такой обстановке душа, привыкшая к любви и вниманию, сжималась в клубок от резкой смены сезона жизни.

– Я всё думаю, думаю, думаю – почему я такая несчастная, – как-то начала жаловаться Татьяна Светлане, единственному человеку, кто ещё внимал с сочувствием её охам и ахам. – И решила потом, что во всё виноват комсомол.

– Почему? – ахнула Света от такой логики.

– Потому что, если бы я не пошла вступать в комсомол, я бы не встретилась С Сашкой. – Татьяна загнула один палей на руке. – А не встреться я с Сашкой, может быть, никто другой меня бы не уговорил, – Татьяна загнула второй палец. – Сашка здорово умел уговаривать. Такой был болтун, прямо кошмар.

Все причины несчастной личной жизни уместились на пальцах двух рук. Однако фаталистически настроенная Света сказала, что судьбу не обманешь. И, не будь Сашки, был бы Яшка, или какой-нибудь Леопольд.

– Да-а? – надломленным голосом протянула Татьяна, всё ещё держа перед собой девять загнутых пальцев. – Помню, мама-покойница тоже что-то про судьбу говорила. Когда у меня пузо расти начало. А я дурочка была, ничего не понимала. Думала, вот подожду немного – и придёт ко мне моё счастье.

– Ждёшь, ждёшь… – с глубоким вздохом, точно заразившись от Татьяны, сказала Света, перебирая листки настольного календаря. – Будто стоишь в очереди за счастьем и не знаешь уверенно, хватит ли на твою долю кусочек.

– А что у нас без очередей достанешь. А во всем очередь, – хлюпнула носом Татьяна, сложила лодочкой ладони, ткнулась в ладони лицом и беззвучно заплакала.

* * *

На улицах города стаял снег, но деревья ещё не распускались. Было жарко и пыльно. Мобилизовав все свои материальные ресурсы, Татьяна прибарахлилась на весенний сезон и теперь приходила на работу в тёмно-зелёной шляпке с залихватски торчащим пёрышком, в жёлтом пальто-распашонке и белых кроссовках отечественного производства. Она старалась держать прямо спину, смотреть весело – но всё равно взгляд у неё получался какой-то виновато-заискивающий.

На субботник все служащие управления явились, как и было объявлено накуне, одетыми по-рабочему и полные трудового задора. Шум и гомон в коридорах, сквозняки от распахнутых настежь окон, гимны энтузиастов из настенных репродукторов создавали праздничную атмосферу коллективного труда.

Руководящий «треугольник» в костюмах, при галстуках, как крестным ходом, обходили отделы и сектора, поздравляли коллективы торжественно – но, непонятно, с чем. Исключая руководящий «треугольник», только Татьяна выделялась нерабочей формой одежды и, даже, с пришпиленным к платью «бантиком для особо важных случаев».

– У меня сегодня очень важный день – объясняла Татьяна, поблёскивая глазами, чего за ней давно не замечалось.

– Сегодня у всех важный день, – бурчал Павел Петрович. – Но все пришли без бантиков.

Глаза Вероники Фёдоровны и Светы намагниченными стрелками следили за чрезмерно возбуждёнными телодвижениями Татьяны. Та хотела казаться таинственной и почти целый час ничего не объясняла, а потом выпалила, точно новость международного значения:

– Глотов вернулся. Вчера пришёл вечером и очень-очень просил остаться. Чуть ли не на коленях стоял. – Объясняя, кто такой этот Глотов, Татьяна скороговоркой протараторила: – Был у меня в юности один офицерик, бегал за мной ещё при маме. Так вот, он теперь приехал из-за границы… Ну, и очень умолял оставить его на ночь… А я сказала «нет» – и всё.

– А потом всё-таки оставила, – твёрдо сказала Света, сузив глаза.

– Ага, – смущаясь, кивнула Татьяна. – Что-то жалко его стало.

Павел Петрович крякнул, Вероника Фёдоровна засмеялась каким-то нервным смехом, потом спросила:

– Правда, что ли, мужик из-за границы?.. Ну, так хватай его за воротник и тащи в загс, пока у него на тебя охотка не пропала. Чего ушами хлопаешь?

– Я не хлопаю. Сегодня и пойдём. – Татьяна разгладила бантик на груди, а затем вытащила из своей сумки мужскую сорочку и бутылку водки. Оказала всем как главное доказательство. – Вот, подарок, по такому случаю.

– Загс сегодня не работает, – капризно сказала Света и швырнула тряпку, которую держала в руках, в ведро с грязной водой.

– Глотов сказал, работает. Сегодня у всех субботник.

Подвязавшись фартуком, Татьяна плавными, вальсирующими движениями принялась намывать стенные панели. Погрузившись в свои мысли, сладостно жмурясь, точно котёнок у тёплой батареи, она водила направо-налево намыленной губкой и вдруг замурлыкала весёлый мотивчик. Остальной коллектив выглядел почему-то расстроенным.

– Ну, мне пора, – ровно в полдень объявила Татьяна, решительно снимая фартук. – сейчас Глотов пришлёпает.

– Ох, ты, – громко хмыкнул Павел Петрович, сметавший шваброй паутинки на углах кабинета. – Ну, что ж, иди с богом, – и он в задумчивости почесал волосатое ухо о черенок швабры.

– Счастливо тебе, – по-матерински серьёзно напутствовала Вероника Фёдоровна. – Может, и сладится у вас. Мужик-то обеспеченный.

– Не забудь на свадьбу пригласить! – с неестественной весёлостью крикнул Света вдогонку Татьяне.

Татьянины сослуживцы, развернувшись на сто восемьдесят градусов, руководствуясь единым желанием, выстроились у окна наблюдать Татьяну, спешащую навстречу своему счастью.