– Я… я… мне говорили, это побочные эффекты из-за сильной смеси лекарств, что мне давали в больнице…

– Странно. Вам же пришлось делать пластику из-за ожогов. Такие операции не разрешено проводить на беременных женщинах. Ваш хирург был обязан убедиться в готовности Вашего организма к внешнему вмешательству. Вы хотите, чтобы я доложил о случившемся в…

– Нет! – это вырвалось слишком резко. Какой-никакой, но тот хирург был моим отцом, даже если он сам отрекся от меня. Что-то внутри меня не позволяло подставлять его, хоть он и обидел меня.

– Ладно, – доктор снова погрузился в документы. Наверняка, ему было полностью плевать на меня и на моего отца. – Наделают детей, а потом бросают их по приютам… – тихо прошептал мужчина, что-то строча на желтоватом листке тонкой бумаги. – И с этим будет так же. Папаша-то у него есть?

Вопрос прозвучал громче остальных слов. Для меня же он завыл сиреной в голове.

Папа?

Беременна?

Только сейчас до меня начал доходить весь абсурд ситуации. Да ведь я бы еще час назад не смогла бы ответить на вопрос девственница я или нет!

До своего блока я не шла, а плелась на подкашивающихся ногах. На автомате руки сами норовились лечь на живот. Ребенок ведь ни в чем не виноват? Зачем тогда Бог решил подарить его такому ужасному человеку, как я?

– Мне нужно позвонить! – я резко замерла, не дойдя до камеры несколько шагов.

– Ага, сейчас, а интернет тебе в блок не провести? – рассмеялась охранница, толкнув меня вперед.

– Пожалуйста, это очень важно! Отведите меня к начальнице колонии!

Когда я оказалась у кабинета, сердце уже не просто танцевало, а отплясывало чечетку.

– А вот и наша мамаша пришла, – мне не удалось понять с какими эмоциями это было сказано. Вообще, мне сразу понравилась начальница. Но увидев бы ее без формы, ни один человек не догадался бы, кем она работает. Уж слишком были нежны черты еще совсем молодого лица. Волосы Марина Игоревна всегда убирала в сложную, но строгую прическу под фуражку, но ее объем говорил о немалой длине женской косы. – Если собираешься уговаривать меня пустить тебя на аборт, то можешь сразу уходить.

– Марина Игоревна, мне нужно позвонить, – я проигнорировала последнюю фразу, но она сильно уколола в самое сердце. Как можно убить своего ребенка? – Отец должен знать, кто…

– А вот это похвально, – меня не дослушали. Начальница потянулась к стационарному телефону и протянула его мне.

Я замялась.

– Простите, но я не знаю номер.

Женщина удивилась, но ничего не сказала, только глубоко вздохнула, потянувшись за толстым журналом.

– Ну что ж, посмотрим, что мы можем сделать, – зашуршали страницы. – В-в-в. Виленская. Вот твой домашний номер. Если не ответят, прости, но больше ничем не могу тебе помочь. И так сейчас нарушаю правила.

Я благодарно кивнула, а пальцы уже быстро забегали по клавишам телефона.

– Дом Виленских, слушаю, – раздался мелодичный женский голос.

– А отец дома? Мне нужно срочно с ним поговорить.

– К сожалению, это невозможно. Он в Центре, – и куда делась вся нежность и доброта?

– А Вы?..

– Марта. Домработница.

– Марта, Вы не знаете, встречалась ли я с кем-нибудь последнее время. Ну, Вы поняли в каком смысле, – мне стало стыдно. Как же глупо это выглядело со стороны?

– Да, Кириллом звать. Больше года только с ним тебя видела.

– Отлично. Можете дать его номер, пожалуйста, это очень важно, – за последние ночи я сгрызла все ногти, поэтому сейчас пальцы беззвучно затанцевали по столешнице.

– Вот, нашла в записной книжке. Записываешь?

Так как бумажки под рукой не было, пришлось положиться на собственную память. Стоило звонку прекратиться. Как я быстро набрала заветные цифры. Благо начальница молчала и лишь со стороны наблюдала за мной.

– Ало?

– Кирилл? – произнесла его имя, смакуя.

– Кто это? – слишком грубо…

– Это Вера. Я должна тебе кое-что сказать. Я беременна, четыре месяца и…

На другом конце трубки громко заржали. Смехом это было назвать невозможно.

– Вер, ты дура или прикалываешься? Ты сейчас серьезно решила повесить на меня своего нагулянного спинагрыза? Я знал, что такие, как ты, шалавы разное могут напридумывать, чтобы избавиться от “ошибок молодости”, но так откровенно лгать… можешь позвонить тому брюнету из “Мосс Бутика” или Марьянову, может, кто-то из них и поведется на все это. И передавай мои поздравления настоящему папаше!

Раздались короткие гудки. Всего несколько, а потом тишина, но в моей голове снова и снова воспроизводились слова Кирилла…

ГЛАВА 9

Жизнь можно начать с чистого листа,

но почерк изменить трудно.

Пауло Коэльо

ДНЕВНИК

День 19

Я молчу. Не хочу ни с кем разговаривать. Даже с Ларисой. Теперь она стала моим хвостом, и больше ни на шаг от меня не отходит. Иногда мне кажется, что если бы мы были в одной камере, то она бы и в кровать мою залезла.

День 25

Он толкнулся. Сегодня в первый раз. Один легкий толчок словно пробудил меня от долгого сна.

Лариса сказала, что мне идет улыбка. Не знаю, наверное. Ведь улыбка должна идти всем? Неважно, хороший человек или убийца. Это не имеет значения.

День 33

Сегодня впервые пришло письмо. Но не то, которое я так ждала. Отец умер. Сердечный приступ на фоне нервной почвы. Клеймо отца убийцы негативно сказалось на его работе и бизнесе. В колонию раз в неделю привозили пачки свежих газет. Я не читала их, но мои соседки старались вбить в мою голову, каждое слово с желтых листов.

Мне не больно. Мне – никак.

День 37

Меня отвели в комнату свиданий. Предупредили, что пришел семейный юрист Виленских.

***

Этого мужчину я видела несколько раз в больнице. На нем был дорогой идеально выглаженный костюм, не сочетающийся с обстановкой маленькой комнатки, в которую меня привели. Слишком контрастно смотрелся на фоне разваливающейся мебели и ковра на стене.

В его присутствии я не чувствовала себя спокойной. Мужчина смотрел на меня хмуро и безразлично, словно, я – тот самый ковёр за его спиной, давно исчерпавший свой срок годности, не подлежащий восстановлению. Юрист сидел ровно и не шевелился, чтобы случайно не задеть что-нибудь и не испачкаться “грязью”. Зря старался. Этот приторно горький запах сырых стен уже успел пропитать его насквозь.

– Добрый день, Вера. Я…

– Я знаю, кто Вы, – перебиваю его и ловлю удивленный взгляд. – Нет, я ничего не вспомнила, но я видела Вас в больнице. Или Вы думали, накачав меня какими-то таблетками, совсем лишить меня рассудка? Да, у меня было здесь много времени подумать. Если бы это у вас с отцом получилось, меня бы признали невменяемой или сумасшедшей, освободив от ответственности. Засунули бы в какую-нибудь психушку. Таков же был ваш план? – Тишина. Я громко хмыкаю. – Можете не отвечать.

– Я здесь по другому вопросу, – мужчине пришлось откашляться, чтобы восстановить голос. – Завещание Вашего отца…

– Да, мне написали про него в письме. Но на его оглашение ведь должны присутствовать все наследники. Где Вадим? – между бровей пролегла морщинка.

– Он уже слышал завещание. И… он является единственным наследником. Такова воля Владимира Виленского. Он был очень зол на Вас. В последнее время он почти все потерял… мне очень жаль.

Врет. Ему глубоко плевать, и он даже не пытается это скрыть.

– Где Вадим? – повторяю единственный волнующий меня вопрос.

– Сразу после похорон он уехал за границу.

– Куда и когда вернется? – сухо, но это все, на что я была способна, чтобы не выдать настоящие эмоции.

– Я не имею права распоряжаться такой информацией.

Мужчина встал и прошел мимо меня. Когда воздух в комнате после его резких движений успокаивается, я снова могу дышать. Руки сами ползут по плотной, слишком большой куртке, чтобы заметить мою фигуру, и останавливаются там, где бьется крохотное сердечко.