– Терпи, доченька. Такова наша женская доля. Будь сильной и кроткой. Главное – не теряй себя, – такие наставления дала ей старушка, когда Нина уходила в чужой дом, где ей не рады. Так было положено по традиции. А в родном не было места – у Нины было много маленьких братьев и сестер. Возможно, эта беседа спасла ее, укрепила. Помогла не сломаться.

Она шла и вдыхала прохладный летний воздух полной грудью. Да, внешне она была несвободна, но главное, что внутри. Она на родине. Около мамы. Вдали от войны. Здесь все будет по-другому. Она со всем справится. Жизнь наладится, и все будет хорошо.

Как и сказал Василий, вскоре Нина и Дуня нашли общий язык. Где-то через месяц после их приезда пожилая женщина тихо села около невестки и неожиданно заплакала. Нина вскочила от удивления и бросилась обнимать свекровь. Та что-то непонятно причитала и скорбно мотала головой, а женщина ее успокаивала. Наконец, когда Дуне удалось совладать с собой (насколько она вообще была способна, если учесть, что в обычной жизни походила на мелкую вечно тявкающую собачонку), она посмотрела Нине в глаза и жалобно произнесла:

– От Мишки-то моего, младшего, с самого начала войны и весточки нет, ни словечка! Он же учился в военном техникуме в Тамбове, а тут пропал… Не дай Бог улепешил на фронт! – в конце она почти зашипела и чуть не потеряла сознание.

– Так ему лет-то сколько?! – остолбенела Нина от неожиданности. Она за своими заботами и проблемами совсем забыла про озорного младшего брата мужа.

– У, родни своей не знаешь! – обессиленно замотала Дуня кулаком. – Поди шестнадцать. С 25 года он у нас, совсем цыпленок еще… – Нина, пораженная новостью, сосредоточенно промолчала.

– Ну ты ж сама мать, должна меня понять! Среднего моего, Васю Васевича, заграбастали ведь на фронт в первые же дни! Хорошо хоть, остальные мужики под боком – один старик, а другой тыловик… Иначе совсем моя дурная башка поехала бы, – подшутила она сама над собой и этим поразила собеседницу еще сильнее.

– Как мне вас не понимать? У меня самой отец и брат на фронте, а сколько друзей, одноклассников?

– Тогда помоги мне! – хитро выпалила старуха, превращаясь обратно в бабу Ягу. Неужели все, что было до, было спектаклем? Не, у помешанной старухи на то ума не хватит…

– Чем я могу помочь-то? – удивилась Нина.

– Ну ты баба грамотная, говорят…

– Пф, кто вам сказал такую чепуху?! – усмехнулась женщина и неожиданно для себя шлепнула по своей коленке, послышался громкий хлопок.

– Не притворяйся, я знаю, что ты грамотная!

– Но я всего 4 класса закончила…

– А говоришь, не ученая! – воскликнула старуха, вскинув руки вверх, резко вскочив и куда-то убежав. Она открыла большой деревянный сундук, который стоял под замком у печки, извлекла оттуда желтый кусочек бумаги, перо и чернила, словно давно их уже приготовила, и потащила их. Властным тоном позвала невестку к столу и разложила все перед ней.

– Пиши, – умоляюще строго приказала она.

– Что? – со вздохом спросила Нина, взяла в руки перо и окунула в почти засохшие чернила.

– Письмо, – удивилась старуха, словно это было понятно как дважды два.

– А что там писать? – осторожно поинтересовалась женщина

– Шо ты заладила со своими вопросами?! – вскипела старуха. – Вас что, за четыре года в школе не научили письма писать, тебе неученая должна объяснять?!

Нина вздохнула и начала писать: «Здравствуй, дорогой сын! Мы очень скучаем и переживаем за тебя…»

Тут она остановилась и подумала, что Дунька вряд ли сказала бы такие слова и Миша, должно быть, удивится. Хотя это произойдет в любом случае, ведь его родители не умеют писать. Если он вообще сможет сейчас чему-то удивиться… И при условии, что дойдет письмо… Если он вообще жив…

Нина потрясла головой, стараясь избавиться от грустных мыслей, и продолжила: «Как твое здоровье? Где ты сейчас, чем занимаешься? Дай обязательно о себе весточку, мы тебя любим и ждем…»

– И напиши, чтобы этот шпана ни в коем случае не намыливался на фронт, я его знаю! Пусть домой чешет, я его тут выпорю за то, что заставил нас так переживать!

«Мать очень просит тебя вернуться домой и не уходить на фронт. Позаботься о ее больном здоровье и голове», – Нина невольно усмехнулась.

– Небось пишешь, что Дунька совсем сдурела! – подозрительно прищурив глаза, пытаясь что-то понять в неизвестных закорючках, пробухтела «Яга».

– Нет, я просто усмехаюсь тому, какой у меня плохой почерк, давно не писала… Как бы что разобрал… – быстро соврала невестка.

Старуха кивнула с важностью знатока:

– Даже я вижу, что буквы скачут, как пьяные! – на самом деле почерк был мелкий и очень аккуратный. – Ну ниче, он парень умный, разберется! – с плохо прикрытым восхищением произнесла она. Родители действительно очень гордились младшим сыном, ведь он у безграмотных деревенских стариков поступил аж в военное училище! Не то что старшие балбесы…

Нина понимающе кивнула, свернула бумажку в треугольник, потому что конверта не было, написала на краешке просто «Коблову Михаилу Васильевичу, город Тамбов, летное училище» и торжественно вручила свекрови, которая даже покраснела от удовольствия.

– Так, теперь Васька придет, отправлю его отвести или передать как-нибудь… – пробормотала она себе под нос, засунула драгоценность вместе с пером и чернильницей в ящик под ключ и села обратно за стол, положив на него немного трясущиеся иссохшие руки.

– Спасибо, – тихо произнесла она после долгой паузы и, не дождавшись ответа, быстро вскочила и убежала готовить кушать, словно испугалась, что эта минута телячьих нежностей сделает из нее совсем другого, доброго и адекватного, человека.

Чудо, хоть и очень редко, случалось. Один раз оно произошло, когда через месяц Дуня получила весточку от Миши, с Киева. Видимо, их послание он не получил. Он сообщил, что их от военного училища отправили в одну из рот выполнять мелкие поручения. Просил не переживать и извинить его.

Второй раз Дуня пришла в себя, когда получила весточку от среднего сына Васи. Нина прочитала добрую весть о том, что он жив и здоров, Дуне и ее мужу вслух. Старуха, к удивлению, была целый вечер добра и весела.

Однако своих внуков от сына Васьки почему-то невзлюбила. Маленькие дети жили в соседнем доме, и пока их мать была на работе, сидели совсем одни, в холоде и голоде. А когда прибегали к бабке и просили у той поесть и погреться, та совала им по оладушку и выгоняла:

– Идитя, идитя домой! – словно они были какие-то совсем чужие попрошайки с улицы.

А когда у нее кто-то спросил, почему она их так не любит, она прям так и ответила:

– Они такия сопливыя! Синюшные сопли аж до колен, особенно у младшего… – а может, у них и сопли-то были от постоянного холода?..

Зато внучку Машу бабка Дуня полюбила, насколько она вообще была способна. А ради этого и Нине можно было потерпеть. Главное, что ее ребенок сыт, одет, в тепле, пока она на работе в колхозе…

Да еще и каждый месяц женщина брала отгул в колхозе и носила своему мужу еду в город. Делала она это пешком, с тяжеленной корзиной, за три дня преодолевая почти сто километров. И это только в одну сторону. На ночь к себе пускали добрые люди.

– Хоть на пороге, главное, под крышей! – шутила Нина, просясь на ночлег. И все пускали. Кто куда: летом в коровник на сено, зимой в баню или в чулан на шубу. И все всегда кормили. Хоть и война была. Нина потом всю жизнь сама готовила лишнюю порцию еды, со словами «а вдруг кто зайдет?» Для нашего времени это, конечно, кажется каким-то диким. А тогда другие времена иные были. Ближе друг к другу, добрее и проще.

В редких случаях встречалась какая-нибудь машина с другого города. Подвозили тогда. Но это было не чаще нескольких раз в год, машин-то мало было совсем.

Конечно, такой поход говорит о силе, смелости и выносливости Нины. И это был настоящий подвиг. Ведь ее могли убить или изнасиловать по пути… А все ради чего? Неужели ее мужу совсем было нечего есть, раз не пожалел беременную жену, а потом и после родов? И к чему это привело?..