Куда она? Ни единой морщинки
на молодом лице.
Я киваю.
Она улыбается.
И мне так тепло и нежно.
Наша вина преследует нас,
Не отпускает, истончает
До пустоты.
Хлопнула дверь,
щелкнул засов калитки,
зазвонили часы.
Дедушка снова вернулся в печаль.
Им завладели
тени из прошлого.
Что же там было?
Что так тревожит его?
Что не дает покоя
сильному дедушке?
Это ведь он учил меня не бояться!
Учил не падать с велосипеда!
Это ведь он вдохновил Мэгуми,
бабушку нашу,
заняться джазовым танцем,
и сам потом вместе с ней
танцевал до упаду.
Он будил меня среди ночи —
показать
звезды
на чистом небе.
Он выигрывал в шахматы
у друзей
и закатывал каждый год
варенье.
Улыбался,
смеялся,
жил
день за днем.
Я скучаю по прежнему дедушке.
Думаю часто о нем.
Он подходит к столу,
смотрит на старую книгу
и проводит пальцами по корешку:
«Волшебства больше нет».
«Я дрянной человек», – говорит он,
выходит
из кухни.
И медленно,
тяжело
ступает к себе.
Я – за ним.
Книги молчат, затаили дыхание.
Что они знают о дедушке?
Что они помнят о нем?
Полка-улыбка,
заваленная томами,
сделалась вдруг гримасой.
Я стою у него за спиной.
«Есть кое-что, Мидзуки.
Я больше не в силах скрывать.
Бабушка знала. —
и он
кулаком
ударяет в грудь. —
Понимала
всю мою
боль.
и мою
вину.
Она помогала мне
вытерпеть это,
перенести.
Теперь ее нет.
Я с памятью – наедине.
Но скоро и я…
Уйду.
И тогда… —
Он поднимает руку
и раскрывает пальцы,
сжатые в жесткий кулак —
маленький
взрыв. —
Даже память
о ней
исчезнет».
И я чувствую
кожей
его тоску
и отчаяние.
– О ней? – переспрашиваю. —
О бабушке?
Но ведь я всегда
буду помнить ее!
– Нет, – вздыхает он,
наклоняется
и достает из-под кровати коробку.
Колени его хрустят.
– Ты не знаешь, как сильно я виноват.
Но я должен сказать,
должен тебе передать
эту память.
Там, в коробке, покоится книга.
Старше всех, что я видела.
На обложке – ни слова не разобрать,
переплет истрепался,
и ни одной страницы.
Он открывает ее.
Нет, все же
одна страница осталась.
И эту – последнюю —
дедушка вырывает.
Складывает ее.
Загибает один уголок
и другой.
Так сложно.
Так ловко.
Будто он тысячу раз это делал.
– Выслушай все до конца.
А потом – осуждай,
проклинай,
ненавидь меня
или прости,
но сначала —
выслушай
до конца.
Он ставит на полку
бумажную птицу —
журавлика.
– И помни о том,
что услышишь.
Часть вторая
6 августа 1945
История дедушки
Помню, это было за несколько дней до моего восемнадцатилетия. Я лежу на полу в доме моего друга Хиро, разглядываю книгу. Я устал. Вчерашняя ночь оказалась долгой: нас с мамой разбудила воздушная тревога, и мы потащились в бомбоубежище – мы уже знаем этот путь наизусть и даже во сне нашли бы туда дорогу. Вражеские самолеты часто летают над нашим городом, Хиросимой. К счастью, ни одной бомбы еще не сбросили.
Сегодня утром снова гудели сирены, но не сильно. Мы решили, что особенной угрозы нет, и мама отправилась на работу, а я просто радовался редкому отдыху от постоянной борьбы за жизнь во время налетов.
Стрелка часов подходит к восьми. Я вдыхаю теплый воздух ясного летнего дня, и все мои невысказанные страхи, все мое беспокойство уходят с выдохом.
Передо мной книга, и целый день впереди – день с лучшим другом. Значит, все хорошо.
Я дочитал до четвертой главы и перевернул страницу, а Хиро заварил нам улун.
– Да ты за всю жизнь этого не прочитаешь! – пошутил он, складывая игрушки – их разбросала Кэйко, сестренка Хиро, собираясь в детский сад – мы с ним каждое утро провожали ее туда.
Книга называется «Повесть о Гэндзи».
Я смотрю на страницы и вспоминаю, как отец подарил ее мне – в день, когда ушел на войну…
– Вот тебе – первый в мире роман! – сказал он и вручил мне тяжеленные четыре тома.
– Ничего себе, какой огромный! – ответил я.
– Зато будет чем заняться, пока меня нет. Обещай только, что прочитаешь. Это чудесная история, полная любви и боли. Она многому научит.
И я пообещал.
А потом я пролистал страницы и заметил его довольную улыбку. Папа наклонился ко мне – я почувствовал знакомый запах мыла, шампуня и табака и подумал, как же давно мы с ним не общались вот так близко.
– В книгах есть какое-то волшебство, – прошептал он мне на ухо.
Я поднял голову – хотел посмотреть ему в глаза, но он уже развернулся и направился к двери.
– Кстати, можешь переплести их в одну, – сказал он через плечо. – Глупо было бы потерять концовку.
Я последовал его совету и всюду носил под мышкой эту четырехтомную книгу, читая каждую свободную минуту и веря в книжное волшебство, о котором говорил отец.
Хиро собирает вещи в корзину для белья – слишком много дел по дому обрушивается на сына, когда отец на войне.
– Сколько там страниц? – спрашивает он.
Я открываю последнюю страницу и смотрю на номер:
– Тысяча девятьсот девяносто девять.
Хиро в ужасе качает головой: мой друг не большой любитель чтения.
Перелистываю страницу и говорю:
– Смысл не в том, чтобы дойти до конца, а в самом пути. Книга – как путешествие.
Я пью чай и продолжаю читать. Роман, конечно, вечен и прекрасен, как голубое небо и солнечный свет, но мысли мои далеко: с мамой – на ее работе, с отцом – на войне, а еще в том времени, когда и я смогу служить Императору и сражаться за мою страну.
Краем глаза замечаю, как Хиро идет к окну.
– Б-29, – произносит он. – И почему-то только один.
Мой взгляд замирает на 348-й странице, на последнем слове, которое я прочитаю в прежней жизни, во «времени до». Раздается знакомый рев американского самолета.
Хиро поворачивается ко мне:
– Тут что-то…
Его слова тонут во вспышке белого света.