Можно представить растерянность тех, кто взрастал с серебренной и золотой ложечкой во рту, а после всего одного неверного шага ниспадал до положения черни. Это влекло почти смерть всем тем, кто, отринув страх, вздумал бы ослушаться волю короля.

Мелкопоместные бароны и барончики, феодалы всех мастей и иные могущественные аристократы в равной степени дрожали при мысли о смене места своего обитания, променяв отчий дородный дом на хоромы «Проклятой дыры».

Согласитесь, перспектива не из лучших!

Поэтому со временем склоки и бунты уступили место спокойствию и умиротворению в государстве.

Мера оказалась вполне действенной: аристократы больше не подымали своих ухоженных голов с не менее ухоженных подушек в безуспешной попытке переворотов. Эпоха смут закончилась, и порядок возымел верх над пагубной практикой бессмысленных сражений и кровопролитий.

Так вот, настал момент, когда время буйств и разногласий прошло, люди остепенились и примирились со своей участью и гордыней, однако старый закон уже на протяжении полтора столетия был неизменным. Впрочем, находились и те, кто роптал из-за указа, часто с льстивой ужимкой пеняя высокой власти на устаревшую норму, утверждая, что она потеряла свою актуальность. Однако государи,– все, как один,– лишь хитро и с прищуром улыбались на подобные негодования своих вассалов, не делая ничего в сторону улучшения их положения.

Поэтому неудивительно, что Еверий, Руби и Хайрам оказались в общей просторной камере, закрытой массивной решеткой.

Было уже темно, на стене в коридоре горел лишь один факел, грозя вот-вот потухнуть.

В камере находилось около пятнадцати человек. Места всем не хватало, поэтому большинство не спало, а сидело и разговаривало. Вонь была непереносимой, ее ничто не могло ослабить, даже морозный ветерок из перекрытого прутьями крошечного оконца у потолка.

Еверий с дикими и ошарашенными глазами озирался по сторонам, словно не веря, что угодил в этот «адский дом» для отверженных. Вторым в камеру ввели Хайрама, который упирался, бесновался и просто ругался страшными и пугающими словами, угрожая всем и каждому расправой, но его не слушали, грубо впихивая внутрь.

– Я Больштад! Вы не смеете, свиньи!– разорялся он, а стража лишь посмеивалась над его выходками.– Я имею связи, вам это не сойдет с рук… вы у меня поплатитесь…

– Уже сошло, господин,– назидательно заключил один из тюремщиков, закрывая решетку на ключ, после того как в помещения вошел Руби.– Как сходило уже двенадцать раз до этого. Вы у нас ведь почетный клиент, а я ваш верный Грим, всегда встречаю вас, когда вы сюда попадаете… Разве вы могли забыть?..

– Нет, Грим,– проговорил Хайрам, успокоившись.– Тебя я ни за что не забуду. Твою толстую рожу, с прогнившими зубами и невероятной вонью, даже если очень захочешь, никогда не забудешь.

– Вот вы опять меня ругаете,– как будто обидевшись, произнес Грим, в самом деле на вид не сильно отличавшийся от описания Хайрама.– А я вас люблю… просто обожаю, когда ваша светлость бывает у меня. Мне это доставляет неизгладимое удовольствие – видеть, как сей некогда уважаемый муж, перед которым я когда-то трепетал, преклонив колено, сидит в одной из моих камер и всецело зависит от меня. О-о-о, мне даже золота не надо…– и тут Грим безобразно улыбнулся, обнажая прогнившие зубы, ни один из которых не был целым или даже просто белым.

Его соратники, а именно стража тюрьмы, не оценили издевательскую шутку товарища. Они стояли неподалеку, чувствуя лишь гадливость к этому несчастному изгою.

Существо это, ехидное и даже ничтожное, до которого притрагиваться было мерзко, заперло дверь камеры и направилось со стражей тюрьмы к выходу. Между прочим, напоследок сказав, что в этой камере, куда он поместил арестованных, находится шайка отъявленных негодяев, грабивших и убивавших невинных проезжих окрестной дороге.

– Желаю вам спокойной ночи!– прошипел Грим и окончательно скрылся из виду, кряхтя и позвякивая ключами.

Люди в камере были грязные, оборванные, истощенные. Ни одного свободного места, только у самих решеток и нашелся островок незанятого пространства.

Вонь в камере происходила от трех факторов: от самих грязных людей, заплесневевшего пола и стен, но всего более от отхожего места в дальнем правом углу, которое давно, а может и никогда вовсе, не убирали. Люди существовали здесь не лучше скота в хлеву.

Еверия передернуло, когда он оглянулся вокруг. Он был торговцем, привыкшим к разного вида испытаниям, выпадающим на его долю в угоду выбранного ремесла, в том числе к жаркому климату пустынь, холодным горным ночам, порывам беснующегося ветра, долгим проливным бурям, к неожиданным штормам на море и даже к смерти, стерегущей за каждым темным углом. Однако обстановка убогости и разложения всегда приводили его в уныние, тем более он никогда не лишался свободы, что тоже не могло его радовать. Еверий считал себя лишним в этом празднике упадка и безысходности.

С беспокойством торговец посмотрел на своего молодого товарища, но тот не выказывал ни единой толики паники, как будто, так и должно быть и все шло своим чередом. От этого Еверий еще больше разозлился, но не на Руби, а на своего недавнего противника.

– Это все из-за тебя, глупый павлин!– рявкнул он на Хайрама, подходя к последнему вплотную. Эхо его голоса прокатилось по длинным пустым коридорам, вдоль темных каменных стен.– Ты мне ответишь за этот позор, я тебя в лепешку расшибу!

– Ну, любезный, все бы обошлось, если бы ты не был бы столь свиреп,– надменно ответил на это Хайрам, ничуть не смутившись и позевывая между делом.– Я всего лишь выпил немного твоего пойла, не более, а ты из-за этого начал кулаками размахивать. Кто ж виноват, что это стало таким шумным занятием, которое невольно привлекло посторонних зрителей, облаченных в доспехи стражников столь славного града!

– А-а… а… А что же мне нужно было сделать с тобой?– растерявшись прогромыхал торговец.– По головке погладить, спасибо сказать,– продолжал орать Еверий, еще более распаляясь.– Ты наглец, я таких всегда быстро на место ставил и буду ставить…

– Ну что, поставил меня на место в таверне, медведь?– высокомерно бросил Хайрам, перебивая торговца и с вызовом глядя ему прямо в глаза.– Что-то я не почувствовал?

– О-о! Я сейчас исправлю эту досадную ошибку!– сквозь зубы процедил Еверий, неминуемо сближаясь с Хайрамом, не с самыми лучшими намерениями, но тут их прервали.

Бесцеремонно влезшим в перепалку торговца и бывшего рыцаря был главарь той самой шайки, которую ранее упоминал Грим. Он грубо посоветовал спорящим захлопнуть глотки, либо он сам их навеки утихомирит. Голос звучал из-за угла, и был высоким, можно сказать даже писклявым, поэтому Хайрам зло крикнул в ответ, чтобы тот убирался ко всем чертям. Главарь разбойников, вероятно, обиделся на такое отношение к его вежливой просьбе, поэтому тут же встал и вышел из тени. То была двухметровая детина, на голову выше Еверия, с массивной челюстью и бешеными глазами, но голос его и вправду был как у ребенка.

– Что ты сказал, помет крысы?!– угрожающе прозвучал голосок разбойника, словно по мановению волшебства поднявший на ноги пятерых своих соглядатаев, сидевших недалеко от него.– Мне кажется, надо вас немного проучить! Уж больно вы зазнались, отбросы! Вы не до конца поняли, куда попали, и я вам услужливо все объясню, выродки гоблинов!

– Глор, дай мне того узкоглазого мальчишку,– обратился к своему вожаку небольшого роста, сутулый и мясистый разбойник, один глаз которого был закрыт ветхой серой повязкой.– Я хочу с ним поиграть, дай мне его, дай! Я давно ни с кем не играл…

– Да бери, Вайрус, мне не жалко!– ответил на это громила, словно отмахнувшись от назойливой мухи, а затем направился в сторону Хайрама.– А вот тебя, сына шлюхи, я отправлю к дьяволу лично и прямо сейчас!

– Опрометчиво было называть мою мать шлюхой, здоровяк,– с угрозой в голосе отозвался Хайрам.– Коли так хочется, можешь попробовать меня приструнить! Однако не стоило перед этим раскрывать свой поганый рот! Предупреждаю, что за твои слова, я с удовольствием отправлю тебя и твою кодлу к червям, будь в этом уверен!