Я пророс кукурузным зерном в тектонике земных плит, возвышаясь рекреационным стеблем ненужного миру мусора, в серебряную даль почерневших небес… Неспешно, прозревшей исповедью, считывая мертвый код экзотического вкуса – сакральным учением дхармы, вытатуированным у меня на искусственно созданном сердце и крепко заваренном в жерле моей курительной трубки, обжигая легкие; съедая жидкое тело не понятых индийских цифр, предвещающих о начале IIIWW, написанных справа налево …

***

Ирреальное тело луны, взошедшее кровавой колесницей, утонувшей в ситцевых облаках тумана, посеребрила своим теплым оранжевым светом линии электропередач, что тянутся вдоль кривых линий железных дорог на Дин-Гонви – урановый многонациональный город, столица П.Государства «404», кибер ГУЛАГ, который живет прошлым утопического социализма, где на стенах медицинских и торговых центров, промышленных предприятий, горнолыжных курортов, жилых домов и гостиниц, видна ирония Бога… Сутулый, безумно бледный пожилой человек, в черном выцветшем фраке, с суицидальными запонками на жесткой накрахмаленной рубашке (запонки были сделаны, по всей видимости, из человеческих зубов, в них, так и отражалась боль и ужас ритуального убийства) – поднявшийся тенью от этой бескровной луны прямо у моих босых ног… Изнуренный усталый мужчина без передних зубов, с острым уродливым лицом… неторопливо протянул мне алюминиевую тарелку, с небрежно изрезанной в ней, иссушенной плотью Джорджа Флойда – обильно вымоченной в рисовом соусе и, замиксованным: с кусочками исламского полумесяца, лепестками черных роз, холостыми патронами, апельсиновой цедрой и плодами большой моринги, которая реинкарнировала – золотом буддийских храмов в Родни Кинга; меняя ЛСД – на дисциплину, ртутным осколком кислотной матрицы… Пластилиновый Аллах, высотой с «Дубайскую башню», поджигал гуталиновое небо, брошенной в пустоту тлеющей «пяткой» … взойдя там, на горизонте ночи, сине-лиловым зеркалом шуньяты… Я снова поймал нелицензированный трип, пел китайские песни, и видел битву на реке Лиффи, близ Дублина, где викинги с Мэна победоносно вскидывали вверх руки под одобрительные крики своих боевых товарищей… Мои легкие разрывают лимонные бабочки, прорастая в них светло-розовыми цветами японской вишни… я вдыхаю Смерть с разрушенных улиц Дамаска, выблевывая: радугу, трехлистный клевер, золотые подковы, украшенные рубинами и брильянтами, подаренные на счастье принцем Уэльским, лепестки фуксии и, горшочки с золотом, на свои фирменные кеды от «Адидас» … Боксируя, подобно Тайсону Фьюри, с лепреконом – задиристым, коренастым карликом, вытатуированным в стиле олд скул у меня на левой руке …

С начала, и по конец мая, я работал на лесопилке у литовского фермера – рожденного в цыганской семье в небольшом кочевом поселении близ Ньюри, читателя рун, лейтенант полиции в отставке, сын кузнеца из Престона; сын рыбака и владелицы бакалейной лавки… на водяной лесопилке в виде: крытого, неотапливаемого помещения, ловко сколоченного из дерева кокосовых пальм; которая стояла прямо на берегу реки; крыша опиралась на стропила, которые держаться на четырех толстых столбах, на высоте восьми футов, прямо посередине сарая ходит – вверх-вниз, поперечная пила, а к ней, при помощи очень отлаженного механизма, пододвигается бревно; юго-западный ветер, силой своего ситцевого тела вертит колесо, и оно, приводит в движение весь этот двойной механизм, тот, что опускает и поднимает пилу, и тот, что тихонько пододвигает бревна к пиле, которая распиливает их, превращая в доски… Я, боевым топором кельтских племен (унаследованным мне от деда, а ему, вероятно от его отца, и так дальше – вниз по спирали генеалогического древа) ловко обтесывал еловые стволы, готовя их для распилки; сидел на стропиле, читая в обеденный перерыв Новака – «Продавец снов» …

Я обзавелся за время, украденное моей вселенной у меня – тут: хипстерской бородой, модной прической, корявой татуировкой в виде кельтского трилистника на запястье, и татуировкой кольца Клада на безымянном пальце правой руки; и, шоколадным загаром… Как говориться: «Все маленькие пташки вернулись» … Все заработанные мною деньги, тратя на свекольный «сэм», и переводя – ежедневно, небольшие порочные суммы на счета различных благотворительных организаций …

Каждый раз, когда я останавливался на ночлег в сером панельном брюхе бесформенного пятиэтажного дома, где, жили в основном сербские и французские мигранты, почетные ветераны боевого арьергарда «Масорка», провозгласившие себя – кукурузными людьми, прятавшие ампулы морфия в цветочных горшках… я благодарил Бога, католической новенной, за то, что не ночую на улице …

Я «бросил кости» у своего старого друга Пи Ви, но, сегодня срок моего пребывания – тут, истек. Истек – его недовольством, и жаждой к социальной изоляции и уединению… И, теперь, мне некуда было идти …

«Пьянство губит твою грешную душу, Гийомах (так, на дублинский манер, называл меня Пи Ви, в чьих жилах текла: ирландская, валлийская и североирландская кровь. Безобразно точно похожий на молодого Джона Клиза. Высокий, тонкий, как бритва, с классическими британскими чертами лица, с проницательным взглядом, неопределенно табачного цвета, рожденный в сердце «черного озера»), опомнись!!! – выпалил куда-то в пустоту «болотный бродяга», немного раздраженно, размешивая столовой ложкой из облепихового дерева, захлебнувшиеся в малиновом йогурте кукурузные хлопья, укутывая меня в облако ирландского сленга.

– Умение молчать – это искусство, Пи Ви, – слепо отмахнулся я …

Я как-то нелепо сидел на полу, вытянув свои ноги вперед, прислонившись спиной к холодной стене, сосредоточенно и отстраненно, заваривая, высушенные в тыквенной фляге красные мухоморы, в крепком теле курительной трубки из кукурузного початка, смешивая их с индийской коноплей. Мухоморы довольно плохо горели, и мне нужна была сила, поддерживающая тление галлюциногенных грибов. И надо признать, выращенная на огуречном поле ганджа, хорошо с этим справлялась … горела, и тлела в психоактивном оргазме рок-н-рольного трипа… гитарным соло Джими Хендрикса на просвещенной сетчатке глаз шаманов африканских племен …

– Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, Пи Ви.

Сначала я измельчал мухоморы в блендере на маленькие кусочки, примерно на три, или четыре дюйма. Засыпал их в курительную трубку, пытаясь «познать» … но, так и не достигнув нужного мне эффекта, позже, решил сушить их до состояния сушеного инжира, растирая потом в порошок …

Пи Ви, неподвижно застыл около серого, залитого редкими каплями дождя, окна. Обернутый в застиранный, темно-синий халат «Версаче», и в трикотажную шапку с помпоном, с логотипом «Бостон Селтикс» прямо на угрюмом лбу. Вязко мешая, набухшее маисовое тело своего бесхитростного завтрака, в глубокой керамической тарелке, расписанной в геометрических фигурах, украшенных ирландскими ягодами и цветами. Не проронив ни слова …

Комната была мягко освещена кварцевой лампой под потолком – длинной полосой бледно-синего ультрафиолетового света, хоть как-то съедающей пасмурность дня, которая беспощадно давила, пыльно-серой сумрачностью на окна, поглощая собою всю эту электрическую стратосферу …

– Я оставляю людям их право на прошлое, Пи Ви, – мягко сверкаю в будничное утро, выпуская каштановую вязь наркотического дыма в ненастность пространственной пыли, направив квадратный луч от диафильма на ровную гладь деревянного потолка, остроумно сколоченного из бука, транслируя на красновато-коричневом цвета полотне согретые детством слайды с кроликом Освальдом.

– Ты тут уже год, Гийомах, и все, что ты делаешь – это целыми днями пропадаешь на огуречном поле, медитируя там голым. А нагота – это грех, Гийомах!

– Я жду.

– Ждешь? Ты продал свою квартиру в Сканторпе для того, чтобы найти Иону. И теперь ты просто ждешь?

– Это игра в русскую рулетку, Пи Ви. Женщина с рождения обречена на встречу со своим будущим мизогинистом, со своим Марком Лепином. Не по своей вине, заметь. На каждую Амен Бахрами, найдется свой Маджид Мовахеди. Но, мы цепные псы, Пи Ви. Мы – гангстеры. Тыквенные Войны. Ритуальные шрамы на лицах бежавших заключенных из руандийских лагерей смерти. Бродяги Дхармы. В этом кибер-гулаге, лишь сила наших кулаков, способна возродить не толерантный ритуал вендетты! Пусть все твои раны станут смертельными, Палестинец! Ты можешь бежать, но ты не сможешь спрятаться!!!