– Начинай говорить, Андрей! – распорядился царь. Курбский вышел вперёд с палкой в руке и стал рисовать на снегу.

– Государь! Гора эта похожа, не смейся, на продолговатую редьку, если её разрезать вдоль и положить на стол. Хвостик редьки смотрит туда, на северо-восток, в сторону Казани. Мы стоим здесь, ближе к редькиной попе, откуда ботва. Вот «ботва» эта, вот так – это земля. Летом по этой «ботве» добраться до Круглой горы можно пешком, петляя мимо болот и топей. По весне этот перешеек полностью под водой, до самого лета, пока большая вода не сойдёт. Вот, государь, меж нами и холмами, где деревенька наша обосновалась, это река Свияга. По другую сторону река Щука. А носик редьки указывает на Волгу. В половодье реки так сливаются, что не различить, сплошное море. Забираться на гору можно или вот с носика, или где мы. Везде в остальном обрывы, почти отвесные. Никто не живёт на горе. Черемисы лесные проводят тут свои обряды. Вот тут, в самой середине горы, у них капище, жертвенник.

– А где князь Пётр? – царь обвёл глазами своих спутников. – Поди сюда, ты что хотел сказать? Серебряный вышел вперёд. Курбский протянул ему палку и дружески улыбнулся, Серебрянный даже не посмотрел на него, приняв суровый вид.

– Батюшка наш, Иван Василич! Как воин говорю тебе. В чём беда была наша и предков твоих князей, светлая память, московских? Казань не близко. Пока от Коломны и Мурома войско идёт – это долго. Даже мне от Нижнего – долго. Передовые отряды уже под стенами, а пушки по ту сторону. Кормить трудно – съестные обозы приходят поздно. А от бескормицы болеют бойцы и мрут. Вот в этом году под лёд две арматы с ядрами ушли, людей сколько потопили. Как бы на этой горе обосноваться войском, передохнуть, дать обозам подойти. Коням дать отдых. Кузню бы иметь, печи хлебные, амбар. А отсюда на Казань один дневной переход, примерно две дюжины верст. Отсюда бы ударить дружно. Вот зачем я тебя, государь, сюда вёл.

– Не дело говоришь, Пётр Семёнович! – встрял воевода Горбатый. – Поганое место, людей тут варвары своим берендеям приносили. Не будет тут доброго, нет. Как можно в месте юдином православную крепость делать?

– А где отрок, который к горе ночью пришёл? – спросил вдруг царь. Все засуетились. Князь Серебрянный кликнул: «Васька, где зодчий с мальцом? Быстрее!». Перед царём вытолкнули Мологу и Сергулю. Курбский и тут всех опередил.

– Это, государь, сирота. Родителей сгубили при гирейском набеге, когда под Коломну казанцы пришли. Дед его Александр Молога, зодчий мастер из Напрудного, при себе держит, к делу приспосабливает. – дал пояснения Курбский, а Серебряный даже головой покачал: «Ну ловкач! Всё узнал и везде успел!».

– Как звать тебя, отрок? – привлёк его к себе за плечо Иван.

– Сергуля.

– Мм, Сергуля… Сергий. Имя заступника нашего носишь. Как же ты, Сергий, нашёл эту гору в метели да в темноте? Мои воеводы вот бились-бились – не нашли место для заставы. А ты нашёл. Ну не бойся, натерпелся ты, да тут тебя не обидят! – трепал мальчишку царь. Сергуля, от природы скромный, потупился под всеобщим вниманием ещё больше. Не жив ни мертв стоял и Молога, глядя на внука в руках самодержца.

– Батюшка, я… прошёл вот тут, по тропинке… – залепетал Сергуля.

– Писцов сюда! Чертите кратко, в Москве указом перепишете. – скомандовал царь и, наконец, утратил интерес к мальчику. —Князь Пётр, ты с зодчим своим внимай особо. Будем строить на горе этой крепость. Образцом плана возьмём ромейские городки. Одна главная дорога будет вдоль, другая – поперёк. А по центру… а по центру место варварское, капище. Как ты там, князь Александр Борисович выразился? Место «юдино»? То есть Иудино что-ли?

– Точно так, батюшка, юдино место! – отозвался Горбатый.

– Хорошее название для поганого места —Юдино, запомню. Ну так раз место тут иудино, оставить его пустым, дорогу пустим вот тут. Здесь поставить церковь Троицы и Лавре нашей Троице-Сергиевой от дороги до берега землю отдать под монастырь. Всю гору по бровке обрыва двухрядным частоколом оградить. Ворот в крепость сделать четыре, по четырём сторонам. Предстоятелю челом бить, дабы выделил сюда архиепископа. На западе крепость нужно усилить, поставить каменную обитель. Тропу, где поднимались, замостить, главным подъездом сделать. И название дать, чтобы день запомнился сегодняшний. А хоть именем этого сиротки и покровителя нашего небесного Сергия, напишите, Сергиевский взбег будет. Про «носик репки» особо помните. Здесь башню-церковь поставить нужно. Направление на Казань воинство небесное и земное оборонять будут.

– Кому вверишь сии наказы твои, государь? – спросил Курбский, выждав паузу.

– Тебе Андрей, нужно оборонить это место, пока крепость не построится. Тебе, Пётр, с зодчим твоим, посчитать да померять, сколько леса да камней, да сколько делателей, ломщиков и плотников потребно будет. Всё это потом передать дьяку Выродкову. Постройкой Выродков будет руководить. Центральную церковь сложить к Троице следующего года, церковь-башню сторожевую – к Константину и Елене, а крепость целиком к Успению Пресвятой Богородицы. – на этих словах царь перекрестился, сел на коня и, как человек, уверенный что каждое его слово уже вошло в историю, начал разворачивать к дороге, только что наименованной Сергиевым взбегом. Вся свита тут же повскакивала на лошадей и двинула за царём, впереди скакала охрана. У подножия Круглой горы уже стоял почти весь «царский поезд», который стянулся сюда, за государем. Вскоре санная и конная кавалькада русского властелина отправилась в долгий путь на Москву. Солнце клонилось к островкам Свияги. Последним из воевод с Круглой горы уезжал князь Серебряный со своими бойцами, предварительно давши указание своему Фуфаю подвезти остающимся железную печку, дрова, хлеб и сушёную рыбу.

– Видал какое тебе уважение, дядя Саша! – проговорил Василий, расправив плечи впервые за этот трудный день.

– Ты тут гоголем не стой, Васька! – сказал мастер. Раз нам тут оставаться, так дуй на коне до Медведкова, снаряжай подводу с какой-никакой снедью, котелков пару, да досок десятка четыре туда. Одёжку запасную собери, какая есть. А мужики-делатели к рассвету пусть тут будут.

– Смотрите на него, распоряжается! – воскликнул Василий, ликуя от всего происходящего. Ну как же, государя близко видел, задание самое важное выполняет. – А вечор ещё в пургу уйти хотел, не знай куда! – Василий был уже в седле.

– Давай, одна нога здесь другая там! – подбодрил его Молога. – А вы со мной – сказал он подсобникам и Сергуле. – Пойдём взглянем на это капище ещё раз, посмотрим, что там можно взять на дрова, что на укрытие. Это ж до ночи нужно какой-то ночлег сооружать. Царские указы надо выполнять сразу, пока они даже и не написаны.

Василий ускакал в Медведково, предварительно расставив посты: четверо стрельцов наверху Сергиева взбега, двое внизу, у прорубей, которые за ненадобностью уже затягивались тонким ледком.

Есть в природе средней полосы такое чудесное время, когда земля освобождается от снега, скидывая его на северные склоны оврагов. Реки начинают оживать от ледяного панциря, а люди от холодов и зимних одежд. Душа требует праздника подтверждения жизни, ведь всё самое тёплое ещё совсем впереди и шалости лета ещё не отягощают совесть. В Казанском крае с незапамятных времён кульминацией этих весенних чувств является сабантуй.

Раскрасневшись после эчпочмаков с гусятиной, губадьи с мёдом и нескольких чарок аракы стольник русского царя Алексей Адашев, князь Петр Серебряный и воевода Семён Микулинский не спеша, осанистой походкой двигались к амфитеатру майдана. Дорогих московских гостей сопровождали казанский мурза Камай, состоящий на московской службе мурза Аликей Нарыков и посол Рашид-бек. На расстоянии не отчётливой слышимости слов кучной группкой шли наши знакомые дьяк Иван Выродков, княжеский сотник Фуфай, мастер Молога с внуком и Василий с десятком стрельцов. Распахнув радушным жестом руки навстречу Адашеву, похожий на персидского шаха своим роскошным халатом, благородной осанкой и короткой ухоженной бородкой, гостеприимно улыбался астраханский хан Дервиш-Али.