Слово «одержимость» для меня всегда ассоциировалось с чем-то ветхозаветным. С неизвестным, – имеющим название, но неясно откуда и в связи с чем появившимся.
Но вдруг, все жители городка, в котором я поселился с недавних пор, начали повторять его настолько часто, что это нельзя было бы просто объяснить их набожностью или верой в сверхъестественное.
Я, как вновь прибывший, мало что знал об условиях жизни и особенностях приютившего меня города. А уж тем более не был знаком с его жителями в той мере, чтобы судить о порядках, установленных в этом населенном пункте.
Конечно же, следуя этикету, решив поселиться именно в этом месте, я познакомился с некоторыми соседями, с которыми общение было обязательным, был приглашен на несколько светских мероприятий, но для того, чтобы составить объективную картину, у меня пока не хватило ни времени, ни информации.
Но вдруг стал замечать большее чем раньше, оживление среди горожан. В самой атмосфере сонных улиц появилась какая-то «нервозность».
В лавках и присутственных местах, вся чаще слышалось: «Одержимость».
Я не придавал этому значение. Мало ли о чем судачат люди в праздной своей болтовне?
Но неожиданно, получил письмо от пастора местной церковной общины.
Удивился несказанно. Повторюсь, человеком я здесь был новым, знакомств особых завести не сумел, местную церковь посетил однажды и то лишь для того, чтобы не выделяться с первых дней из общей массы горожан, спешащих на воскресную службу.
Тем поразительней было держать в руках послание, в котором говорилось следующее:
«Достопочтенный, Herr Нойманн. От всего сердца приветствую Вас от лица жителей нашего города, и выражаю искреннюю радость от представленной возможности познакомиться лично.
Надеюсь, на Ваше согласие посетить сегодня после обеденной службы, мое скромное жилище.
В случае невозможности данной встречи, прошу указать причину в ответном письме. Но очень надеюсь, что такого не произойдёт, так как приглашение мое носит не столько добрососедский характер, и служит непраздному желанию познакомиться с новым членом общества (хотя и эти аспекты нельзя не учитывать), сколько возникло от необходимости конфиденциального разговора, суть которого не представляется доверить бумаге.
С глубочайшим уважением пастор Абеляр.
P.S. Herr Шульц, высоко отзывался о Ваших личных качествах и умении с легкостью улаживать деликатные вопросы».
Так вот оказывается, чем продиктовано данное приглашение!
Бургомистр городка, в котором до недавнего времени я имел счастье находиться, дал мне рекомендации! И судя по всему – весьма положительные!
Приятно, учитывая, что знакомы мы были всего несколько дней, и вопрос, в котором я был ему полезен был довольно-таки запутанным и нёс криминальный характер (громкое дело брата и сестры, Гензеля и Гретель).
Оказывается, мое появление здесь не осталось незамеченным, и обо мне навели справки. Ай да пастор!
Отказаться от предложенной встречи мне не позволило воспитание и природное любопытство.
Как говорил незабвенный Варшавен Элиш, человек воспитавший меня: «Уве, мальчик. Никогда ни от чего не отказывайся пока не взвесишь все гешефты от полученного предложения. Будь открыт к новому, ведь не попробовав не узнаешь, надо ли тебе это!».
В назначенное время, обменявшись положенными приветствиями и репликами, мы с пастором Абеляром уселись за стол, сервированный для чаепития, и приступили к той части знакомства, которую можно условно обозначить, как «приглядки». Она необходима, чтобы сложить первое впечатление о новом знакомце.
«Уве, при знакомстве, не начинай беседу первым. Присмотрись. Человека выдают не слова, а мелкие детали. Дай своему собеседнику разглядеть себя, и сам время зря не трать. В это короткое время, собрав все что сумел увидеть, проанализируй, что за человек перед тобой. Как лежат его руки, куда направлен взгляд, как ведут себя ноги», – говаривал старый еврей, и я всегда пользовался его наукой.
Мужчина, сидящий напротив меня, был весьма красив, относительно молод и внешне спокоен. Но суетливые движения тонких пальцев, беспрестанно переставляющих приборы на столе, говорили о высокой степени взволнованности их хозяина.
Он, как гостеприимный хозяин, не позволил мне долго находиться в неведении о причинах неожиданного приглашения.
− Как я уже написал в своем письме, встреча наша состоялась отчасти благодаря тем лестным словам, которыми Вас характеризовал бургомистр Шульц.
Да-да, как Вы уже могли понять, я воспользовался нашим давним знакомством, и позволил себе расспросить о Вас.
И как раз кстати. Мне сейчас могут быть полезны таланты, проявленные Вами в сложном деле «Детей-спасателей», о котором Herr Шульц меня проинформировал.
Ситуация у нас сложилась не столь трагическая, как у соседей, но не менее деликатная и нуждающаяся в полнейшей конфиденциальности и, что весьма немаловажно, – быстроте разбирательства.
Город наш небольшой, население тихое, пришлых почти нет. Все друг у друга на виду.
Никаких происшествий, тем более сопряженных с преступными намереньями, требующих привлечения специалистов полицейского ведомства, не происходит.
Но с недавних пор, как улей разворошили в нашем «сонном королевстве».
«Одержимость» тому виной. Мне как служителю церкви, крайне неприятен сей факт. Ибо одно дело, когда человек сам говорит о себе, употребляя это слово на исповеди (тогда я в разговоре, выяснив причину беспокойства, помогаю справиться с греховными помыслами), другое, когда в данном контексте говорят о ком-то, ссылаясь на особенности характера.
Я, как Божий наместник и человек разумный, не могу себе позволить распространять подобное злословие среди своих прихожан.
Но в данном случае, ситуация скорее возникла не из-за досужих вымыслов. Она продиктована чуднЫм поведением одной из наших жительниц.
Молодая особа, наследница самого состоятельного и уважаемого семейства, в последнее время совершает поступки и произносит речи, ставшие причиной распространения невероятных слухов.
Речь идет о Хильде Герц, единственной 23-летней дочери промышленника Джозефа Герца, потомственного дворянина и одного из самых могущественных мужей нашего общества. В этом, и деликатность дела и неприемлемость пересудов.
Дело в том, что с недавних пор, люди стали замечать некоторые удивительные особенности поступков Fräulein Герц. Она, всегда вела затворнический образ жизни, не появлялась на светских мероприятиях по причине малой заинтересованности, посвящающая все свое время и энергию на образование, с недавних пор, стала вся чаще бывать на людях. Но странность не в этом. А в разговорах, которые она ведет.
По ее словам, она обручена, и в ближайшее время свяжет себя узами брака с прихожанином нашей церкви, человек пусть и неплохим, но совершенно не подходящим для этой девушки по статусу и происхождению.
Сам же герой ее рассказов, клянется и божится, что и знать не знает, о чем говорить Fräulein Герц.
Услышав впервые разговоры о предстоящей свадьбе, жители сочли это шуткой, засидевшейся за научными книгами анахоретки1. И даже стали к ней более приветливы, сочтя ее откровения – желанием влиться в жизнь соседей.
Но поняв, что та не шутит, впервые и прозвучало слово, из-за которого мы с Вами сейчас беседуем.
Конечно же, пересуды дошли и до Джозефа Герца, который во избежание распространения разговоров о членах своей семьи, ограничил дочь в свободном перемещении по городу.
Но Хильде, такой расклад пришелся не по нраву, и она при любой возможности стала покидать отчий дом, чтобы иметь шанс каждому, кто соглашался ее выслушать раз за разом рассказывать небылицы о предстоящем бракосочетании со своим избранником. Тогда было принято решение запереть ее в комнате, до полнейшего усмирения, но и здесь девушка нашла выход. Стала выкидывать из окна записки, с просьбой рассказать ее возлюбленному о невозможности встреч и трогательными призывами о помощи.
