– Вы уж извините, – говорю с покаянной усмешечкой. – Похоже, слегка переборщил. Я занимаюсь убийством Жанны Каринской.

Камешки округляются и утрачивают неумолимую твердость.

– Так вы из милиции? ‒ по инерции жестко спрашивает она.

– Частный сыщик.

– О! Значит, они все же существуют? ‒ врачиха окончательно оттаивает. ‒ Обычно в книжках читала и по телику видела: Шерлок Холмс, Пуаро. И вот – впервые встречаю живого детектива. Что хотите выяснить, Пуаро?

– Вы хорошо знали Жанну?

– Она работала в другом кабинете. Мы не очень-то с ней контачили.

– И все-таки, можете сказать, что она была за человек?

– Дорогой товарищ, вы много от меня требуете… Ладно. – Вздыхает. – Сначала – о ее профессиональных навыках, хоть это вам наверняка не очень-то и важно…

– Если бы только знать, что важно, а что нет.

– Понимаю. Так вот, специалистом, если честно, она была никудышным. Гонору хоть отбавляй, а мастерства и знаний – кот наплакал. По-моему, она не работала, а так, отбывала номер. Наша профессия ее явно не интересовала. И пациенты часто были ей недовольны.

– А что же ее интересовало?

– Понятия не имею. Своими мечтами и планами Жанна не делилась ни с кем.

– Вы сказали, она была девушкой с гонором.

– Еще с каким! Кривляка чистой воды. Корчила из себя этакую… элиту.

– Вот как? А я, между прочим, беседовал с ее бой-френдом, студентом, он ничего подобного не заявлял. Влюблен был в нее по уши.

– Со студентом? – изумляется она, хмыкает и поджимает губки.

– Ну да. А что?

– Да так. Шептались – а у нас коллектив женский, сплетен выше крыши, – что у нее есть… как бы поделикатнее выразиться… спонсор. Кто-то видел, как она усаживалась в огромную шикарную машину, внедорожник. И будто бы за рулем сидел немолодой солидный дядечка… Это все, что мне известно.

– А кто с ней в одном кабинете работал?

– Головацкая Ольга Васильевна. Но с ней разговаривать бесполезно. Уж я трудоголик, а она сто очков мне даст. Даже не сто, а тысячу. Машина. Она от нас в конце января уходит. В частную клинику. Там и оборудование куда современнее, и зарплата выше, чем в нашей шарашке. Я тоже найду хлебное местечко и свалю… Кстати, она ненавидела Жанну.

– Почему?

– Да по той же причине. Считала ее бездельницей и халтурщицей… Вот что. Вы с Жанниной задушевной подружкой поговорите.

– Кто такая?

– Секретарша нашего главврача. Та еще штучка. Она и Жанна постоянно шушукались. Ее Фаиной зовут. Мы Фаечкой кличем. А за глаза – Фуфаечкой.

– А о чем они шептались, как, по-вашему?

– О мужчинах, о чем же еще.

– У вас есть ее телефон?

– Как ни странно, имеется. Записывайте. Сейчас Фаечка наверняка под елочкой с очередным кавалером развлекается…

Звоню Фуфаечке из «копейки». При этом поглядываю на бегущую куда-то вдаль узенькую улочку, на которой чудесные купеческие особнячки стоят вперемешку с уродскими конструктивистскими постройками и стекляшками бизнес-центров.

– Фаина?

– Она самая, – невозмутимо ответствует голос, не высокий и не низкий, не игривый, но и не скучный. Средний.

Голос, в котором сквозит потаенная надежда на нежданную радость.

Повествую о своем деле.

– Я не одна… – мнется Фуфаечка. – Вы надолго?

– От силы полчаса.

– Ладно, уговорили. Ради Жанны… точнее, ради ее памяти я готова и на гораздо большее. Приезжайте. Жду.

Засовываю трубку в задний карман джинсов и какое-то время бездумно таращусь на обступивший меня зимний город. После чего врубаю зажигание, давлю на педаль газа и качу по раздавленной шинами кашице из снега, воды и грязи, к прекрасной незнакомке по имени Фуфаечка.

Лет примерно тридцати, долгоносая, худущая, жилистая, в объемистом светло-салатном, до колен, пушистом свитере и ядовито-красных леггинсах. Ее приятель большой, обширный, добродушный. Почему-то у таких славных мужиков подруги жизни чаще всего стервозины. Грустно, но факт.

Мы с мужиком устраиваемся в креслах. Фуфаечка усаживается прямо на палас цвета медного купороса, скрестив ноги в позе лотоса.

– Вы что, йогой занимаетесь? – спрашиваю для затравки.

– Занималась. Надоело. Но кое-какие привычки остались.

И вдруг хохочет, выставляя напоказ лошадиные зубы.

Девочка желает быть оригинальной.

– Как я слышал, вы с Жанной были подругами.

– О, да, – печалится она. – Закадычными. Неразлейвода. Сколько сигарет вместе выкурили!.. Кстати, Пьер, принеси-ка мне пачку. Она в спальне.

Толстый Пьер тяжело, неуклюже встает и косолапо удаляется.

– Мой верный паж, – доверительно сообщает Фуфаечка. – Откликается на имя Пьер. По паспорту Коля. Или Вася, уж и не помню. Но для меня Пьер, потому что похож на Безухова. У него и характер Безухова. Такой же чудила, не от мира сего. Возможно, в этом году поженимся.

Горестно вздыхает:

‒ И закончится моя беззаботная холостяцкая жизнь!

«Ну, в таком случае, – думаю я, – можно пожалеть Пьера, а не тебя».

Раскрываю рот, чтобы задать первый вопрос, но она прикладывает палец к губам: не привыкла без курева к серьезному разговору.

Появляется Пьер с пачкой длинных изящных сигарет. Фуфаечка томно закуривает, а я вспоминаю актрисулю и невольно улыбаюсь.

В начале года почему-то тянет на воспоминания. У кого-то (у Пушкина, должно быть) прочитал такие строчки: «Сердце в будущем живет; настоящее уныло: все мгновенно, все пройдет; что пройдет, то будет мило». Вот и мне кажутся милыми многие события прошлого, которые тогда, в былые времена, представлялись тягостными, стыдными или страшными.

И вдруг меня, как воротом тянет на заснеженную улицу, домой, к Анне! Словно заново вижу квартирку Фуфаечки – скучную, жалкую, пытающуюся (как и сама хозяйка) изобразить из себя нечто диковинное, экстравагантное. Навязчиво пахнет чем-то лежалым, несвежим, и этот томительно-гнетущий запашок гонит меня отсюда.

Что я здесь потерял? На кой ляд мне сдались Фуфаечка и жирный Пьер? Но ‒ не ухожу. Пора задавать дежурные вопросы, выслушивать шаблонные ответы, а потом ломать башку, пытаясь отыскать в них махонькое зернышко истины.

Фуфаечка выпускает колечки дыма и глядит на меня черными острыми глазками. Не торопится. Сидит на паласе в позе лотоса и ждет. И даже делает приглашающий жест, дескать, давай, приступай. Похоже, я ее забавляю, как и все в этом невеселом подлунном мире.

– Скажите, Фая, подруга рассказывала вам о своем… бой-френде?

– Не только рассказывала, но и показывала. Один раз.

– Вот как? Кто он? Каков из себя?

– Солидный господин. Богач. Директор фирмы. Женат. Старший сын – его заместитель. Естественно, с супругой данный товарищ не расстанется ни под каким видом: фирма записана на женушку, при разводе она разденет его догола и в таком виде в Африку зафинтилит. К аборигенам. Но – тишком от семьи – он встречался с Жанной и ее содержал.

– Что-то не заметил, чтобы она была особенно обеспеченной барышней.

– Ну, – Фуфаечка выдыхает дым, – это как считать. Жанна признавалась мне (хотя была девушкой скрытной до ужаса), что имеет некоторый счетец в банке. К тому же хахаль подарил ей машину. Прямо скажем, машинка не ах, не «мерседес», какая-то корейская малипуська. Но дареному коню в зубы не смотрят, а автомобилю, наверное, – под капот.

Опять выставляются в широкой улыбке зубы. В них и глядеть не надо – сами лезут напоказ, как на дурной рекламе дантиста. Не очень-то Фуфаечка горюет по подружке.

– Не говорю уже о всевозможных безделушках, – добавляет Фуфаечка. – Вроде колечек с бриллиантами.

– Вы их видели – я имею в виду колечки?

– Имела счастье разочек лицезреть. Камешки, скажу я вам, немаленькие и, утверждать не берусь, но, по-моему, всамделишные. Да такой туз и не стал бы мелочиться, дарить перстеньки с фионитами или цитринами.

– Но в квартире Жанны никаких колец не обнаружили.

– Оно и понятно: Жанна была барышней осторожной и рассудительной. Драгоценности, как и денежки, хранила в надежном банке. Знаю от нее.