Товарищ Клещев 1963 года рождения, вырос в городе N где и провел всю свою жизнь. Христианин. Отец двух детей. Разведен. Высшая мера наказания за торговлю наркотиками. Переведен в лечебницу за день до исполнения приговора. Параноик, хотя на вид и не скажешь.
Я решил не пугать его и начать с малого. Расспросил про семью и старую жизнь, он охотно все выложил. Чувство стыда отсутствовало напрочь. Я снова решил задать свой вопрос: «Вы верите в Бога?» Ответ отрицательный. Я думал ему просто неудобно про это говорить. Я спросил про паранойю – он только посмеялся. Глупо просить об искренности незнакомого человека.
Я решил на своем примере показать, как это делается. Я рассказал ему то, что никому и никогда не говорил. В возрасте семнадцати лет я проснулся после хорошего застолья, с не менее хорошим похмелье. В доме никого не было, и я наслаждался одиночеством и головной болью. Ближе к середине дня появилось чувство чужого присутствия, я отшучивался. Успокаивал себя, как мог, ясно понимал, что никого в доме нет, но это чувство только росло. Это чувство настигало меня. Не важно, какая стена была за моей спиной, мне казалось, что именно за ней на меня кто-то смотрит. Я уселся на диван, укутавшись одеялом. Забился в самый угол и просто боялся. Я понимал, что мне нужно выйти на улицу, к другим людям и там мне станет спокойно. Одна мысль о том, что мне надо покинуть для этого диван бросала меня в дрожь. Я думал позвонить родным или даже врачам, но я не знал где телефон, точно не на диване. В тот момент мне не было страшно в этом признаться, и я не был против и сам всю жизнь провести в клинике. Лишь бы этот кошмар закончился. Позывами возникало чувство рвоты, как мне казалось, сдерживал ее только страх, хоть на секунду потерять бдительность. Я не особо понимал, сколько часов это уже длилось, но за это время я не позволял себе моргнуть или сделать слишком глубокий вдох. Который, на доли секунды заставит меня сконцентрироваться на его исполнение, и опять же отвлечет меня от наблюдения пустоты. Я понимал, каждое неправильное действие могло закончиться для меня смертью. Хотя нет, я думаю, смерти бы я так не боялся. Если вы когда-нибудь боялись вам понятно, насколько это неприятно. Если вам довелось бояться часами – вы осознали паранойю. Я так считаю. Если параноики испытывают хотя бы десятую часть того страха постоянно, то я не понимаю, как они могут это терпеть, что заставляет их перебарывать это и почему они еще не прокусили свой язык. Если они испытывают такой страх постоянно, страх не прекращающийся, когда ты спишь, ешь и даже когда уединился в душе – то они не люди, человек этого не вытерпит, уж я-то знаю. Я сидел и боялся, дрожал как пятилетняя девочка, а самое ужасное это не знать, чего боишься. Тот, кто сказал не стоит бояться ничего кроме самого страха, явно со страхом не встречался. А если и встречался, он его не испугал. Человек не выдержит, уж я-то знаю. Вечером домой пришла моя сестра и только тогда это кончилось. Прошло это в одну секунду, часами нагнетаемый страх просто исчез. Примерно то же самое чувствуешь, если был вынужден напрягать мышцу какое-то время, а затем ее резко расслабил. Меня пошатнуло, несмотря на то, что сидел я на диване, мне и там не удалось удержать равновесия. Я курил лет с четырнадцати, и привычка выкурить сигарету хотя бы раз в час у меня уже была. Не знаю, сколько времени я провел на этом диване, но за все время мысли о желании никотина у меня не возникло. Я вообще не помню, что бы я о чем-то думал. По-моему, я только боялся и успокаивал себя. В тот момент, когда она зашла, я чуть не зарыдал, мне хотелось броситься к ней на шею. Но я не подал вида. Все страхи ушли, а счастье спрятать проще. Я просто впервые за долгие часы закрыл глаза, на которых в тот же момент навернулись слезы и отключился.
Я спросил у Клещева, испытывал он, когда-нибудь нечто похожее, на что он ухмыльнулся и помотал головой.
–Черт, – вскипел я, – тут есть хоть кто-нибудь больной?
–Знаете, доктор, я уверен, единственный кто здесь болен это вы, – захлебнувшись смехом и брызжа слюной, кричал Клещев.
Глава 3
Эту историю я еще не слышал. Я сильно люблю это место, неважно, как давно здесь ты находишься, всегда можно услышать что-то новое. Обсуждение прервал рассвет. А значит, началась новая глава. Это был только отрывок. Отрывок чего-то большего, чем просто средство разогнать скуку. Что-то изменилось. Темнота сближает, повышает ценность слов. Только ночью мы настоящие. И единственной возникшей короткой мысли в ночи, я больше благодарен, чем бесконечным мукам минувших для меня дней. Я уже слышу, как Безумец встречает комету:
Песок,
в один глазок.
Растянемся с небом, встань, поверь.
Вдыхай, роняй свою мечту.
Иди не по равнине дней.
За отблеск полупьяных лун,
И свет в глазах ее детей.
–А ведь эту историю ты нам не рассказывал, – заметил Вачега, с небольшим чувством обиды, ощущая, что от него что-то прятали
–Это все, потому что он болтает только днем, – добавил Мертвый царь. Единственную историю про него я слышал только от Рыбы.
Кто еще остался тут без имени? Рыба, единственная девушка здесь, получила свое имя за удивительную способность молчать. Так редко встречаемую в мире и такую непростительную здесь. С ними был ребенок, тот, что никогда не был рожден. Нерожденный, ни на минуту не отходящий от Мертвого Царя, услышав последнюю фразу, он явно опешил. Выпустив на долю секунды руку своего усопшего товарища, и не веря тому, что услышал, посмотрел на Рыбу. Не знаю, что удивляло его больше, что Рыба говорила когда-то или то, что она знала о жизни Ветра? Безумец, затянул второй куплет:
Никто, кроме тебя.
Ее незнание любя,
Выбрось глаза, ползи.
Силясь с собой и ее жги
Обгорай и живи,
Убегай и живи,
Убивая живи,
Умирая живи.
Закончив, создал короткую паузу, которую тут же нарушил Ветер:
–Настало время, когда в ход пошли лучшие мои истории.
Эта фраза была командой к старту, еще долго витая в головах слушателя. Настало время, для чего-то настоящего. Все потаенное больше не может скрываться, истошно просится наружу. Каждый в своих мыслях, отправился в путь, лишь Безумец, все еще держал гитару в руках, его пустые глазные яблоки отражали свет Кометы, который пленил Нерожденного. У него еще не появилось этого чувства, которое мешает долго смотреть на калек. Он мог позволить себе пялится в пустые очи, ему казалось отражение кометы заменяло Безумцу зрачки. Он однозначно все видел. Хоть его глаза и застилал белый толстый налет, он все видел. Взор его четко устремлен на единственный источник света в этой пустоте. Повернувшись, слепец, замкнул колону, аккуратно обойдя остатки льда, который не давал сгорать лагерю этой ночью. Он ступал босой ногой в еще теплый песок. Без обуви здесь были только двое, вторым был Вор. Оставалось загадкой, куда они дели свою обувь. Несмотря на то, что каждый был уверен, что провел здесь уже много времени, их одежда была все в том же состоянии. Единственное, пропиталась потом, но выглядела все еще очень достойно. От большинства атрибутов можно было бы давно избавиться. Но об этом месте ничего толком не было известно. И не так сильно лишняя одежда мешала, как окутывал секундный страх. Потерять хоть что-то. А вдруг это когда-то понадобится для спасения? А ты от этого отказался. Мало кто себе это смог бы простить.
Когда комета была в зените, Сайбо отправился совершить пробежку. Ветер запрокинул голову, взирая на чудного зверя в небе. Затем обращаясь к Рыбе, тихо спросил, так чтобы никто не услышал:
– Ты могла представить, что это существует? Как ты думаешь, ты это создала или ты знала об этом?
Рыба, все также молча покачала головой. Не дав ответ ни на один из вопросов точно. Это было скорее «Не знаю». Но и этот ответ удовлетворил Ветра. Теперь уже она сверлила взглядом небесного зверя, пока он преодолевал мелкие полоски песчаных волн. Нерожденный то и дело вис на руке Мертвого царя, то пытаясь тащить его вперед, то якорем врываясь в землю. Только возраст дарует это спокойствие и понимание. Старик терпел и даже улыбался, он был рад, что они встретились. Он долго был здесь один, и они с первого же мгновения тянулись друг к другу. Казалось бы, их объединяет что-то общие – отсутствие жизни в каждом из них. Но нет, их объединяло то, что их различало. Из общего была лишь зависть. Первый завидовал тому, что второму посчастливилось жить, второй же завидовал тому, что первому не пришлось жить. Сейчас они были в одном состоянии, но для того, чтобы его достичь одному пришлось прожить, второму же не родиться. Это их сближало. Мертвый царь чувствовал ответственность за Нерожденного. И руку его старался никогда не отпускать, как бы не было тяжело идти. А тот, в свою очередь, задавал вопрос за вопросом, он очень мало знал и любопытствовал во всем. На каждое действие окружающего возникало тысяча вопросов. Каждый раз, когда Сайбо отправлялся на прогулку, он спрашивал одно и то же:
