– Шарли, ко мне! – поток собственных мыслей прерывается, и перед моими глазами предстает маленькое пушистое создание с голубым ошейником.
– Какая ты непослушная! Так и норовишь куда-нибудь убежать! – в темноте появляется низкий силуэт женщины, и я машинально натягиваю капюшон и опускаю голову, встречаясь с маленькими глазами той самой непослушной собаки.
Остановившись возле меня, этот серый комок словно заглядывает прямо в душу, отчего почему-то становится неловко. Вскоре появляется хозяйка – престарелая худощавая женщина в черном спортивном костюме, и Шарли, взвизгнув, бежит прямиком к ней. А уже через несколько секунд собака вновь убегает, чуть коснувшись моего кроссовка, а хозяйка лишь шумно вздыхает.
– Ну и угораздило же меня согласиться взять эту псину к себе, пока дочь в отпуске, – судя по всему, эти слова были обращены ко мне, но, поскольку я по-прежнему скрывала лицо, то решила быстро удалиться от света фонарей, тем более что прямо сейчас вступать в вежливые диалоги не хотелось.
Только на середине Чарлинг-стрит – длинной улицы, соединяющей Западный и Восточный Стогвурд – у меня возникло ощущение, что я не приближаюсь, а отдаляюсь от дома. И этот факт привел меня в бешенство. Сколько еще мне надо перенести, чтобы наконец оказаться в безопасности и тепле? И где мне искать того самого человека, когда я в районе, в котором была всего пару раз. Почему картина в голове сложилась лишь тогда, когда я открыла ту газету, а не сейчас, когда я прошла лишние…да, и сколько я вообще прошла? Неизвестность порой убивает, но еще чаще убивает осознание. Осознание собственной никчемности, осознание несправедливости, осознание того, что всем глубоко наплевать на тебя, лишь бы ты не создавала проблем. И все эти паршивые воспоминания, голоса, крики, из-за которых хочется раствориться в луже или вжаться в стену настолько, чтобы полностью слиться с ней, утратив последние права на существование…Все это так…так…
– Убивает! – собственные мысли превращаются в один хрипловатый крик никчемной 16-летней девочки, которая пока так и не нашла себя в этом мире.
Девочка, которая слышит неправдивые голоса и странные воспоминания. Девочка, которая уже не может терпеть разлуку с родными, а исправить, сократить расстояние ей не под силу. Девочка, которая не может спросить о событиях последних месяцев ни у кого из города, кто бы не посмотрел на нее, как смотрит мисс Одли, миссис Хенс, Тиффани, и даже Кэролин. Девочке просто хочется закрыть глаза, зажав их бледными руками, встать посередине дороги и…
– Шарли, домой! – и снова этот чуть писклявый голосок где-то в том мире, где мне давно нет места, сливается с визгом обладательницы красивого имени, а я продолжаю стоять на месте, не открываю рук от собственных глаз, погружаясь в черноту собственного разума, ловя отголосок произошедших событий. Я, группа поддержки, Кэролин, шприц, летящая куда-то в бездну сумка, Мэтью, Бетти, снова Кэролин, газета, паника, страх, нехватка кислорода, голоса, непонятные воспоминания, снова страх и паника, слезы, холод, одиночество, женщина с писклявым голосом и такая же писклявая собачка…
И тут меня осенило. Собака, конечно же! Как же я сразу не вспомнила о ней. Открыв глаза и по-прежнему наблюдая безлюдную улицы, я поспешно развернулась и быстрым шагом направилась в сторону дома. Но перед ним мне предстоит сделать небольшую остановку, которая станет для меня спасительным кислородом. Я ошибалась, так страстно уверяя себя в том, что в Стогвурде не осталось человека, способного выйти со мной на контакт. Он, или, точнее, она, конечно же есть, и все это время была прямо перед моим носом! И только сейчас я вспомнила о той, кто верит в меня и Кесси, невольно браня себя за столь позднее просветление. Я больше не слышала голосов, эхом отражавшихся в моей голове, больше не видела перед глазами заголовок мятой газеты, больше не чувствовала себя запертой в большой металлической клетке, решетка которой обнажала истерзанное полотно под светом фар проезжающих машин. Впервые за этот день я почувствовала невыразимую свободу, которая захватывала меня. Улыбка живительной силой отразилась на лице, руки забыли про дрожь, а ноги окрепли настолько, что я могла бежать.
Дождь возобновился, преподнося Стогвурду очередную порцию огромных капель, покрывающих изумрудные аллеи и серебристые улицы. В нашем городе нет ничего такого, чего бы не оказалось в других, однако сейчас, вглядываясь в те места, где мы были счастливы, мне кажется, что именно этот город наполнен магией, увековеченной в домах, улицах, парках и магазинах. Никогда Стогвурд не казался мне столь прекрасным, с его мрачными деревьями, большими лужами, стекающими в многочисленные каналы, и еле слышными отголосками голосов, еще не успевших занять свои почетные места возле телевизоров. А дождь, словно не желая поддаваться мольбам последних, с каждой минутой усиливался настолько, что никакие капюшоны уже не спасали. Я сорвалась на бег – не только из-за погоды, но и собственной нетерпеливости. Мне хотелось как можно поскорей дойти до нужного дома, постучаться, войти, а дальше…а дальше все станет на свои места. Эмоции предстоящей встречи настолько захватили меня, что я уже не разбирала дороги, шлепая и без того промокшими кроссовками по огромным лужам, обрызгивая себя с ног до головы. Через пять минут упорного бега кислорода в легких стало не хватать, и пришлось помогать ртом. Пару раз я поскользнулась, а один упала на чей-то мокрый газон, ощутив жгучую боль в левой руке, но даже это не заставило меня остановиться. Сейчас все мои мысли были лишь об одном, а прочие обстоятельства мозг полностью отказывался воспринимать.
Сердце пропустило удар, когда я добралась до маленького бледно-желтого домика, который сейчас, при свете двух фонарей, казался почти бесцветным. Мой взгляд упал на серый почтовый ящик, где сбоку белыми печатными буквами было выведено: «Мистер и Миссис Дагсон», а чуть дальше – стандартные цифры обозначения – 117. Удивительно, что почта все еще рассчитана на двоих, хотя наша соседка потеряла своего мужа больше пяти лет назад. Мистер Дагсон, маленький пухлый старичок с жидкими седыми волосами, уделял все свое свободное время своему гаражу, а на Рождество переодевался Сантой и разносил конфеты чуть ли не по всему Западному Стогвурду. Первым он, конечно же, заходил в наш дом, называя меня маленьким эльфом и намереваясь украсть к себе в «убежище Санты». Сейчас это кажется глупым, но тогда, будто в прошлой жизни, завешанной покровом детства и наивности, это казалось лучшим событием в году. Я искренне радовалась приходу этого старичка, и в конце полюбила его как родного, чего нельзя сказать о Кесси. Она слишком рано повзрослела и, видя мои усердные старания для создания костюма эльфа, чтобы в очередной раз порадовать мистера Дагсона, она лишь фыркала и уходила на свою половину комнаты, надевая большие наушники, отключаясь от этого мира. Так продолжалось до тех пор, пока однажды наивный старичок так и не смог надеть костюм Санта Клауса. Накануне очередного зимнего праздника ему поставила диагноз – рак, и, судя по тому, как стремительно развивалась болезнь, шансов на выздоровление не было. Мистер Дагсон отказался от лечения, держась до последнего, чем еще больше пугал свою старушку Элизабет. После Рождества я видела его всего лишь раз и узнала с огромным трудом. Казалось, что передо мной стоит скелет, на которого натянули обвисшую кожу. Даже Кесси, откровенно не любя старика, стала навещать его чаще всех нас. Смерть забрала мистера Дагсона раньше, чем ожидали даже врачи. Его жена осталась одна, редко выходя из дома. Она постарела лет на пять, а глаза и вовсе будто пребывали в мире мертвых. Мы все опасались, что бедная бездетная старушка последует за своим мужем, но спустя пару месяцев на нашей улице появилась бродячая собака, скулившая почти сутки. И вот на следующий день эта черная, с одним белым пятном на животе, девочка, как ее часто называет хозяйка, уже спокойно расположилась в небольшом домике. За все свое время пребывания у миссис Дагсон у Лолы было пять или шесть пометов, и всех этих многочисленных щенков добрая женщина умудрялась пристроить в добрые руки. Для нас так и остается загадкой, кто является отцом всех тех щенят, расхаживающих по всему Стогвурду, грызущих кости и спящих на хозяйских дивана, но, будучи уже в преклонном для собаки возрасте, Лола умудрилась осчастливить свою хозяйку в шестой раз, о чем я не так давно рассказывала Кесси. И сейчас, тяжело дыша и дрожа всем телом, я наконец стучусь в дверь, сначала встречая белое пушистое облако, обнюхивающее мои ноги, а затем и взгляд самой соседки, обеспокоенно оглядывающей меня с ног до головы.
