Тут Дженис прикоснулась к его руке, и он порывисто схватил и сжал ее ладонь, но в его глазах все расплывалось от нахлынувших слез, и Арментроут, несомненно, смотрел на него, и отметина на костяшках пальцев нестерпимо зудела; он высвободил руку, отодвинул кресло и поднялся.
– Я очень устал. – С большим трудом заставив себя внятно произнести эти слова, он вышел из помещения размеренным шагом, задержав дыхание, потому что знал, что первый же вдох прорвется громким всхлипом.
Он кое-как добрел по коридору до своей «комнаты» и рухнул ничком на ближайшую из двух коек, сотрясаясь от рыданий, раскинув руки и ноги по углам постели, будто его самого взяли «на вязки».
– У нее СМЛ, – сказал Мьюр Арментроуту. Он прихлебывал кофе, продолжая рассеянно потирать свободной рукой горло. Они стояли в комнате сестринского поста возле доски назначений и поощрений, и Мьюр ткнул чашкой с кофе в сторону фамилии Дженис, рядом с которой мелом было написано «БОР» – «без огня и режущих» предметов (знак того, что ей, как и большинству других пациентов, нельзя давать в руки зажигалку или ножницы).
– Сволочная мерзкая… либидофрения, – буркнул Арментроут, мечтая о том, чтобы телефон в зале наконец-то перестал звонить.
– Нет, – с некоторым высокомерием ответил Мьюр, явно не принимая шутки. – Неужели вы не видели нового выпуска руководства по диагностике? Синдром множественной личности. То, что раньше называлось ДРИ.
Арментроут воззрился на интерна. Мьюр непрерывно дерзил с тех самых пор, как стало известно о дальнейшей судьбе девушки с биполярным расстройством и ожирением, которую Арментроут лечил и выписал на минувшей неделе: толстушка повесилась на следующий день после возвращения домой.
– У Пламтри нет диссоциативного расстройства идентичности, – сказал Арментроут. – Или, как вы выразились, СМЛ. И я не одобряю ни вашей затеи с исследованием ее циркадных ритмов, ни того, что вы надели на нее… zeitgeber? Дурацкие часики, которые все время пищат. Не вы, а я ее лечащий врач, и это я отвечаю…
– Часы – это привязка к реальности, – перебил его Мьюр. – При агрессивном вторжении воспоминаний о травмах, раздробивших ее личность, они принудительно напоминают ей о том, что она находится здесь, сейчас, в безопасности… Она не…
– Смену личностей в ней прекрасно видно и так! Думаю, это подмечают даже пациенты – вы слышали слова Регеши насчет Хеклов и Джеклов? Вероятно, он имел в виду Джекила и Хайда… Вот только не могу понять, почему он как будто злился на нее…
«Черт возьми, нет у нее никакого множественного расстройства. У нее депрессия и бред с признаками невроза навязчивых состояний… Ее непрерывное стремление мыться в душе и полоскать рот, нижнее белье, распределенное по дням недели…»
– В таком случае, почему вы ей ничего не назначаете? Галоперидол, кломипрамин. – Мьюр поставил чашку и направился к столу.
К немалой тревоге Арментроута, он взял стопку историй болезни и принялся листать назначения.
– Филип, вы еще слишком неопытны, для того чтобы критиковать мои методы, – резко произнес Арментроут, сделав шаг вперед. – В ее случае присутствуют конфиденциальные данные…
– Инъекция атропина после полуночи сегодня? – прочитал вслух Мьюр, перебив его. Потом поднял взгляд и поспешно захлопнул папку. – Зачем? Чтобы расширить зрачки? Очевидно же, что ее точечные зрачки – это конверсионное расстройство, вроде истерической слепоты или паралича! Как и эритема, ее неестественный загар, если вы обращали на это внимание. Мой бог, от атропина ее зрачки станут не нормальными, а громадными, как горловина мусорного бака.
Арментроут уставился ему в глаза, и Мьюр отвел взгляд.
– Мистер Мьюр, я вынужден приказать вам как главный психиатр вести себя скромнее. Вы всего лишь интерн (студент, по сути дела!), и вы забываетесь. – Телефон-автомат для пациентов в фойе продолжал звонить, и он повысил голос: – Мне не нужны отрывки из инструкции по действию атропина, сколь бы благими намерениями вы ни руководствовались. Следует ли мне развивать эту тему?
– Нет, сэр, – ответил Мьюр, все так же глядя в сторону.
– Вот и замечательно – для нас обоих. Вы собираетесь домой?
– Да, сэр…
– В таком случае, увидимся… вы ведь завтра не работаете, да?
– Завтра я весь день в Ирвинском центре, в Ориндже.
– Ну вот, так я и думал. Не попадете на нашу социализационную вечеринку с мороженым! Что ж, значит, увидимся в четверг.
Мьюр вышел из комнаты, не сказав ни слова.
Арментроут проводил его взглядом, а потом обогнул заваленные бумагами столы, подошел к окну и посмотрел на находившихся в телевизионном фойе пациентов, никто из которых даже и не думал подойти к телефону. Пламтри и Лонг-Джон Бич остались за столом и после того, как дурацкая группа по повышению самооценки распалась (Арментроут безусловно предпочитал быстротечную медикаментозную терапию психических расстройств продолжительной, нудной и нередко опасной психотерапии), к ним присоединился Сид Кокрен, преодолевший свой приступ хандры. Они вроде бы играли в карты.
«У тебя завтра напряженный день, – напомнил он себе. – Надо будет согласовать бумаги анестезистки и палатной сестры, а потом заняться Пламтри – как только она придет в себя после процедуры. Напряженный день, и хорошо, если ночью удастся урвать хоть несколько часов сна. Зато завтра ты, очень даже возможно, выяснишь, что случилось в Новый год, и узнаешь, как это повторить».
Филип – дурачок! Атропин используется не только для расширения зрачков, но и уменьшает выделение слюны и носовой слизи, что крайне желательно при проведении того, что пациенты иногда называют «эдисоновской медициной».
Поначалу они пытались играть на сигареты, но после того как Лонг-Джон Бич дважды съел банк – схватил кучку «Мальборо», сунул в рот и счавкал прямо с фильтрами, – Кокрен и Пламтри решили играть на воображаемые деньги.
Они вяло играли в пятикарточный стад. В этой игре с короткой «рукой» имеется немалый шанс выигрыша с приходом первой же пары, и, чтобы избежать этого, они объявили всех дам джокерами, а потом Лонг-Джон Бич предложил выкинуть из колоды короля-самоубийцу.
– Разделяю это отношение, – высокопарно заявила Дженис.
– Что такое король-самоубийца? – спросил Кокрен.
Однорукий ловко перебрал пальцами колоду и щелчком отправил в сторону Кокрена короля червей, и Кокрен увидел, что стилизованный король замахнулся мечом, который по замыслу художника, несомненно, должен был находиться за головой, но по небрежности вышло так, будто клинок воткнут в голову.
– Да уж, – нервно воскликнул Кокрен. – Кому нужно такое?
Дженис только что выиграла «много тысяч долларов» с парой дам и королем, что, согласно принятым игроками правилам, составляло тройку королей; Кокрен, увидев сданную в открытую даму, сразу спасовал, а вот Лонг-Джон Бич с идиотским упрямством торговался до конца, имея на руках пару пятерок.
– Нужно, чтобы все было по-честному, – пробубнил старик.
– Джон, я чуть не спасовала, когда вы на третьей сдаче повысили ставку, – сказала ему Дженис. – Опасалась, что у вас сильный подбор. – Кокрен понял, что эта реплика была всего лишь любезной попыткой сделать вид, будто она увидела стратегию за бессмысленной игрой старика.
Естественно, тасовать карты Бич не мог, и Кокрен сдал их, после того как Дженис собрала и перетасовала карты – умело, держа колоду низко над столом лицом вниз, так, что ни одна карта не мелькнула сверху, – и выложила на стол три карты рубашкой вверх.
– Вам уже назначили дату ВСК? – спросила она Кокрена и тут же пояснила: – Это врачебно-судебная комиссия, результаты которой дают больнице право держать вас тут дольше двух недель.
– Дольше двух недель?… – повторил Кокрен. – Черт возьми, нет… еще нет. – У него были восьмерка втемную и восьмерка открытая, и он намеревался поднимать ставку, пока не появится дама. – Меня привезли прямо по «51–50» на семьдесят два часа наблюдения, которые закончатся завтра под утро, так что, полагаю, утром в четверг выпустят. И ума не приложу, зачем кому-то понадобилось везти меня сюда из Норуолка. У меня полно работы, а Арментроут даже не назначил мне никаких медикаментов.
