Гора наша была пастбищем, но если бы неприспособленный городской житель попал сюда с уличной собакой, то мог бы умереть с голода!

При закате солнца, когда овцы и ягнята, хорошо покушав, укладывались спать, Тисте играл на своей свирели красивые арии, далеко разносившиеся по горам. Затем он вытягивался в своем шалаше и засыпал крепким здоровым сном на своей кровати из сухих листьев, полагаясь на нашу бдительность.

К концу второй недели я уже совсем свыклась с моим новым положением. Я бы уже не хотела менять его на другое и с удовольствием думала о будущем, когда мы еще переселимся к прудам, о которых мои товарищи часто мне рассказывали.

Вдруг неожиданно во второе воскресенье после нашего прихода (мы узнавали воскресные дни по доносившемуся к нам колокольному звону), мы увидали мужчину и женщину, поднимавшихся по горной тропинке. Они несли тяжелые корзины.

Мужчина был незнаком, но женщина!..

Я бы узнала ее между тысячами, даже с закрытыми глазами. — Это была Мария-Анна!

Мария-Анна пришла навестить горцев. Я бросилась к ней навстречу и всячески старалась ее приветствовать.

Добрая Мария-Анна попросила разрешение Кабассоля отнести положенную провизию Тисте на две недели.

— Два часа по железной дороге — какое это для меня воспоминание! — до подножия горы, откуда один крестьянин за небольшое вознаграждение проводил меня к вам и помог мне донести мои две тяжелые корзины. Роже, несмотря на все свое желание, не мог выполнить своего обещания и приехать, но он надеялся исполнить его через несколько дней, до того он соскучился по своей Мускуби.

Рассказывая все это пастуху, Мария-Анна, не отдохнув, не обтерев даже своего потного лица, подвинула к себе корзину, из которой вынула другую поменьше и сунула мне ее под нос! Корзинка эта оказалась полной остатками обедов за целую неделю, собранными в мою пользу, и я сразу поняла, что она и пришла сюда исключительно для меня.

Я повиляла хвостом в знак моей благодарности и проводила ее взглядом, когда она пошла к шалашу, чтобы позади его сложить всю эту провизию. Она вынула также из корзины и продукты, предназначенные Тисте.

Привлеченные запахом костей, дичи и всех других вкусных остатков, мои сотоварищи смотрели на меня издали, завидуя моей счастливой судьбе.

Легким лаем я их подозвала; они продолжали на меня пристально смотреть, виляя хвостами, но не смея приблизиться.

Чувствуя, что им хочется подойти, броситься ко мне, — я более сильным лаем повторила свое приглашение.

Одним прыжком они все шестеро кинулись ко мне. Я так рада была увидать, с каким наслаждением они уплетали вкусные остатки, что мне и в голову не пришло самой дотронуться до еды. Корзина быстро опустела.

Когда Мария-Анна подошла посмотреть, как мне понравилось ее угощение, ни одной косточки уже не оставалось!

Она поглядела на меня с восхищением.

Рублотта и остальные мои друзья лежали с опущенными ушами и полузакрытыми глазами, как бы наслаждаясь после сытного обеда.

— Ах, эта бедная Муска, голодна же она была! — сказала Мария-Анна, возвращаясь со мной к пастуху, который был очень занят наполнением опустевших корзин чудными сырами, сфабрикованными им из овечьего молока.

— Голодна Мускета?.. вот еще!.. она сегодня утром ела за четверых; ведь, дичи и форелей сколько угодно в горах, Мария-Анна. Вот для вас две молодые куропатки и чудный заяц, — это моя вчерашняя охота, и пара дивных форелей — сегодняшняя охота Муски…

— Нет, нет, — после краткого молчания продолжал Тисте, — это вовсе не одна Муска съела все ваше угощение, Мария-Анна, — это те, которые греются там на солнце. Я хорошо слышал, как Мускуби их звала.

— Как, вы все же не думаете, что Муска?..

— Я, напротив, Мария-Анна, думаю, что Муска совсем особенная собака, она гораздо рассудительнее других и более справедливая. Она очень хорошо питается благодаря нашим охотам, а ее товарищи не подойдут к дичи и на пушечный выстрел. Запах дичи им противен, и вот Мускуби сказала себе: Это несправедливо, чтобы все доставалось мне, а им ничего; я им буду отдавать все, что мне будет приносить Мария-Анна.

— Весьма возможно, что она так поступила… если бы мне сказали, что Мускуби выучилась читать, я и то поверю. — Мария-Анна точно напророчила!..

Она нас покинула за три часа до заката солнца, чтобы быть дома к обеду.

Я не нахожу слов описать мою радость, когда через несколько дней после посещения Марии-Анны я услыхала быстрый топот Бижу по тропинке.

Как только он показался вдали, я приветствовала его громким лаем, и он сейчас ответил мне ржанием.

Я побежала навстречу моему хозяину. Он приехал провести несколько дней с нами в горах. Чудный заяц, которого Тисте послал ему, разбудил в нем чувства охотника.

Он привез большой запас патронов, к большому удовлетворению пастуха, у которого их оставалось очень мало.

Роже быстро приспособился к нашей простой безыскусственной жизни; с первого же дня ему повезло на охоте, редко ему приходилось иметь столько успеха.

По-видимому, и у меня в этот день было особенное чутье.

Вечером Роже спал в шалаше вместе с Тисте.

Несколько дней подряд незаметно прошли в охоте и рыбной ловле.

^{Несколько дней подряд незаметно прошли в охоте…}

Роже делал большие переходы и, карабкаясь по скалам, был неутомимым, а Бижу, свободный как птица, пользовался вовсю своими каникулами среди овец, валяясь на траве. Если хозяин его не пропускал ни одной дичи, Бижу со своей стороны не давал долго ветерку колыхать лучшую травку.

Что касается меня, я была полна счастья — мой любимый хозяин был здесь.

К сожалению, Роже, несмотря на свое желание продлить пребывание в горах еще на неделю, должен был вернуться домой.

Но, покидая нас, он увозил столь чудные воспоминания о своих прогулках, что обещал часто нас навещать.

И действительно, в продолжение всего летнего времени, он приезжал к нам каждое воскресенье.

Он все мечтал встретиться лицом к лицу с волками!

Вообразите только. Если бы ему удалось вернуться домой с привязанным к седлу волком. Какое это было бы для него торжество!

В какую бы только даль мы не пускались вдвоем, нам ни разу не удалось встретить желанного волка.

— Не надо этого жалеть, милый Роже, — нравоучительно говорил ему пастух, — волки, видите ли, это нехорошие животные, даже очень скверные, потому что они всегда появляются вдвоем.

— У меня двухствольное ружье, и я сразу могу выпустить два заряда, — сказал Роже.

— О я знаю, что вы так же ловки, как и храбры, но у волка шкура очень толстая, и они очень хорошо бросаются на вас даже с несколькими пулями в себе, если только у них не задето сердце или не перебит спинной хребет!.. Ах эти волки! Знаете, милый Роже, что я больше доверяю зубам моих собак, чем моему ружью.

Тисте любил повторять эту остроту и при этом, обыкновенно, еще прибавлял страшные рассказы, в которых волк играл роль охотника, а человек — роль дичи.

В то же время пастух мог бы показать в своем доме на прудах добрую дюжину волчьих голов, украшавших стену его дома, погибших от его длинного ружья.

Лето близилось к концу. Чудные дни быстро проходили.

Дичь начала спускаться до половины гор. По временам в грозовые дни. — предвестники осени, — мы слышали удары грома, одновременно и под нами и над нашими головами. Молния сверкала вверху на небе и своим ослепительным светом освещала густые тучи, заслонявшие от нашего взора равнину.

Дивная картина! Ужасающая картина!

Особенно для бедных животных. Овцы не удалялись уже со своего пастбища.