Трэш художник. Это неоспоримый факт, и очень талантливый. Потому что умудрялся заметить в лице такие черты, которые выдавали сходство с оригиналом.

Наши здоровые, сильные спортсмены успели втихаря покурить. Верщагина и Васин немного отстали от нашей молчаливой варницы, во главе которой шагал вожак.

Трэш не оглядывался, шёл спокойно. Я смотрела на его широкие плечи, прожигала дыру взглядом в его спине.

– Направление верни, – велела я.

Неожиданно он вытащил из кармана направление на рентген и кинул его на влажный асфальт. Я подобрала, я не гордая, даже слова не сказала. Что с уродами связываться.

*****

Здание больницы было очень старым. Фасады красили, а вот внутри была такая мрачная заскорузлая древность, что, казалось, из кабинетов не медперсонал выйдет, а раненые партизаны второй мировой.

На первом этаже мы остановились у белой двери с временной табличкой « Психиатр Психолог».

Если для всей нашей компании ничего странного не было, то я и Сонька зависли над таким странным названием. Я в курсе, Сонька всё лето проработала в городе санитаркой, поэтому относительно всех учеников в школе, можно было считать её полноценный медиком.

– Прикинь, Тугара, новый врач появился Психиатр-Психолог. Я бы поняла, если бы психотерапевт или психоневролог. Ты видала такого зверя? – Лядина вскинула бровь и глянула на меня.

– Ага, видела, офтальмолог-гинеколог.

– Стоматолог-проктолог, – хохотнула Сонька и села напротив кабинета.

В закутке у окна стояли стулья. Одного, для меня не хватало, и я осталась стоять.

– Садись, киска, – Трэш похлопал себя по коленям. Лукаво щурился на меня своими синими глазами.

При этих словах поднялся Васин. Настоящий мужчина, не то что некоторые.

– Спасибо, Вась, – я прошла и села напротив Трэша.

Могла бы отказаться, мне ещё рентген делать, но надо же было уколоть Савинова.

– Спасибо, Вась, – скуксился Трэш.

Самое интересное, я не вспомнила, как Васина зовут. Но не Вася точно.

Трэш стал пинать мои кроссовки, я убрала ноги под стул. Принялась завязывать волосы. С больной, перевязанной рукой, это было сделать сложно.

– Тебе помочь? – улыбался парень, склонив голову набок.

Любовался мной.

– Чтобы лысой остаться? – окрысилась я. – Держись от меня подальше.

– Вот так? – он резко, вместе со стулом, подсел ко мне, обхватив своими твёрдыми коленями, мои колени.

Я уставилась на него и замерла. Опять накрыло жаром, когда его запах пробрался в ноздри. Странно я реагировала, словно ничего не происходит. Знакомый рядом, в порядке вещей такое поведение.

– Пипл, а давайте, погуляем алгебру и обществознание, – толкнула идею в массы Верещагина.

– Я за, – вдруг отозвалась Ложка, оставив своё телефон в покое.

– И я за, только мне до автобуса ещё где-то шляться, – пробасил Васин.

– Я знаю отличное местечко, – повёл бровями Трэш, не давая мне вытащить сжатые ноги из своих колен. Хуже того, взял меня за руки. От его прикосновений становилось ещё теплее, ещё мучительнее. – Нужно купить сосиски и хлеб. Чё, Белая Плесень, стуканёшь на нас?

Анечка испуганно замотала головой в знак отказа.

– Я тоже пойду, – Лядина достала из кармана наличные. – Скидываемся.

Трэш стал печальным. Всем известно, что он совсем без денег.

Я такой шанс не упустила. Пошарила  в сумочке и достала приличную сумму. Победоносно смерила Савинова взглядом. Так что он со своим стулом отвалил обратно.

Анечка тоже оказалась на мели. Мамаша у неё такая, что сдавалось мне, у задрочки номер один в нашей школе денег не бывает никогда.

Вася отвалил мелочь, Верещагина тоже.  Ложка кинула в общак солидную купюру:

– Возьмём ещё сока. Бухла не берите, меня мать спалит.

– Тугарина, – позвали меня.

За дверью оказалось два кабинета. Один для настоящих психов, другой к неврологу.

Со мной разобрались быстро. Как и обещали, сняли с учёта и отправили на рентген. Там установили, что у меня растяжение, наложили очередную тугую повязку, пообещав скорое выздоровление.

Выходила я из больницы одна. Мои одноклассники уже успели затариться. Всю провизию забрал себе Трэш, как самый голодный, даже с Васей не поделился. Повёл нас к берегу реки.

Песчаный берег, любимое место отдыха местных жителей. Было чисто. Администрация уже всё убрала перед зимой.

Дул холодный осенний ветер, поэтому мы все накинули капюшоны.

Мы шагали мимо покосившихся раздевалок. Любовались волнами, что с белой пеной ласкали холодные песок.

На пожухлой поляне, окружённой лесом, как грибы, стояли небольшие беседки. Чтобы избежать вандализма, столы, чаши и скамейки были все вырезаны из камня. Это подарок гражданам на какой-то юбилей посёлка.

Курильщики быстро собрали дровишки по округе. Под железной крышей освободили каменную чашу и развели костёр.

Трэш перочинным ножиком нарезал сосиски и хлеб на маленькие кусочки, и принялся нанизывать их на ветки, как шашлык. Сразу было видно, что привык к походной еде.

Мы встали вокруг чаши и жарили свой обед. Ёжились от промозглого ветра, что нагнал на небо тучи. Моросил дождик, но у огня нам было тепло и весело.

– Нормальная у нас компашка психов, – усмехнулась Сонька, окидывая наш круг взглядом. Она попивала сок из пластикового стаканчика и вертела в пальцах свою ветку. – Колитесь, у кого что. С Белой Плесенью всё ясно, она у нас жертва буллинга. А вы то, чё здесь делаете?

– Вот с себя и начни, – хмыкнула Верещагина.

– Будто вы не знаете, что я бывшая суицидница, – как ни в чём не бывало, ответила Лядина.

Я подняла на Соню взгляд. Это её Макс Котов… «Он изуродует тебя, как Соньку», всплыли слова Трэша. Да, уж. Надо думать, что в посёлках и деревнях творится.

– Тугара, ты, – Лядина всегда была ко мне неравнодушна.

– То же самое, – тихо ответила я, глядя, как покрывается чёрной корочкой хлеб на палочке, как сморщиваются куски сосисок под жаром костра.

Компания ахнула.

– Да, ладно – Сонька даже растерялась, – всегда казалось, что у тебя железобетонная психика. Не каждая выдержит влюблённого Трэша.

Девки захихикали, а Савинов потупил взгляд, заметно покраснел.

– Я очень отца любила, – спокойно начала рассказывать я. – Он умер, когда мне было тринадцать. Мой стресс вылился в нездоровое влечение к шестнадцатилетнему соседу. Тот не дурак, после долгих моих приставаний, накапал матери. Мамаша сама была на грани и такое мне устроила, – меня даже передёрнуло от воспоминаний. Мамка меня набила, наорала и закрыла в квартире одну. Умом она никогда не отличалась. – Закончилось это всё плачевно и кроваво. Мама моя до сих пор с ужасом вспоминает, последствия моей «любви».  Спустя почти пять лет, я осознала, какой была дурой. Это не выход, это показатель слабости и полная лажа. Теперь меня сняли с учёта. Кстати, поэтому я второгодница, год у меня вылетел в трубу.

– Охренеть, – выдохнула Ложка.

– Я асоциальный, – гордо заявил Трэш.

– Я вообще дикая, – пробило Сашку Верещагину, – высокий уровень мужских гормонов, и всем хочется рожу набить. Вот.

Она скинула рукав своей куртки и завернула толстовку, показывая нам на предплечье чёрную свежую наколку. Смазанная, кривая морда бульдога в оскале.

Анечка, стоящая рядом с Кучей, втянула голову в плечи.

– На нашего Свина похож, – гоготал Трэш, и все его поддержали, кроме Сони.

Похоже, Лядина, не просто перед биологом попой крутила. Втюрилась в большого дядьку и молчит. Смахнула с себя, как налёт,  уныние и снова улыбнулась.

– Вася, – требовала Сонька.

– Но я точно псих, – вздохнул здоровый Васин. – В десять лет услышал голоса. Сразу признался мамке, она меня к врачу. Ничего так, помогли. Пока переходный возраст для профилактики таблетки пил. Врач реальный мужик оказался. Посоветовал спорт, учёбу и надзор.

– Ложка, – Сонька ткнула подружку в бок. – Ты у нас кто?

– Ну, я, – стала ломаться Лерка. – В общем у меня постоянные депрессии. Глубокие…