– Тугара, – Сонька посмотрела на меня. – Назови причину подростковой депрессии.

– Частая мастурбация приводит к затяжным подростковым депрессиям.

И хотя все грохнули дружным ржачем, а Ложка надулась, как красный воздушный шарик, я сказала правду. Вычитала однажды в каком-то словаре по психиатрии.

– А теперь, – у Лядиной заблестели глазки. – Чтобы встречу нашу сделать пикантной, расскажите, кто с кем спал. С Белой Плесенью всё понятно.

– Я не с кем, – честно призналась я, и опять в ответ тишина и удивлённые взгляды. Им казалось, что раз я городская и бойкая, значит уже опытная. – Мне хватило своей первой любви.

– Трэш, – лукаво усмехнулась Сонька.

– И я не с кем, – равнодушно и мирно отозвался Савинов.

– Да ладно!!! – возмутился народ.

– А как же Кристинка, которую ты жал у клуба? А это деревенская как её там… Нафаня.

– Нет, – твёрдо ответил Трэш и бросил на Лядину строгий взгляд. Чтобы отвалила.

И она отвалила в полном изумлении.

– А что такого? Я тоже нет, – признался Васин, сработала мужская солидарность.

– Ну, и я, – Куча пожала плечами.

– Так что вы рассказывайте, – весело продолжил Трэш. – Только ярко и красочно, чтобы мы вечером подеприссировали.

– В нашем веке! – сквозь смех философствовала Лядина. – И чтобы столько девственников! Да вас ребята на доску почёта надо!

Хохотали все, даже Анечка. А потом у неё заиграл телефон.

 Опять задрожали белые тонкие ручки, она с ужасом отвечала на звонок матери.

– Да, я сейчас. Да, я уже близко.

Ничего не сказав, она рванула с места и побежала на берег реки.

А я почему-то за ней, скинув Трэшу свою веточку.

– Аня, – я бежала следом. Она на мгновение обернулась. – Аня, она не всегда с тобой! Нужно бороться за свободу!

Она убежала. И мне почему-то захотелось её перекрестить на прощание, как делала когда-то моя бабушка.

– Не нравится мне эта Белая Плесень, – жевала Куча. – Так и хочется влепить.

– Мамаше её влепи, – у меня аппетит пропал. Я смотрела, как Вася с Трэшем делят Анькину веточку. – Там такая ведьма, что жить не захочешь.

Мы уходили с берега. Веселье осталось позади, но тёплые воспоминания останутся навсегда.

Девчонки от нас отделились. Васин убежал на автобус, а мы с Никитой шарпали к школе.

Мы шли с ним рядом, но держали расстояние. Я задумалась о том, что у меня теперь справка и я могла бы прогулять денёк другой, пошататься по лесу, подумать о смысле бытия или о чём там в лесу думают?

– Ты зачем в школу идёшь? – неожиданно спросил Никита.

– Понедельник, вторник у нас занятия по биологии. И велик там, – ответила я, кинув взгляд на его печальную фигуру. – А ты?

– Парту чинить и стену надо поштукатурить.

– Ты что стену расписал? – он не перестанет удивлять.

– Нет, ремонт доделать. Я подрабатываю на ремонтах, – ответил Трэш, и я притормозила, во все глаза глядя на него.

– Как? – растерянно, обронила я.

– А вот так, киса, – опять жёсткость в лице, – когда тебя не кормят и спать не дают, начинаешь подрабатывать, чтобы выжить. Это вам с папочками и мамочками легко. Хочешь биология, хочешь анатомия.

Он не перестанет удивлять.

Трэш ушёл вперёд.

Оставил меня в глубоких размышлениях. У меня что-то внутри оборвалось и никак не хотело крепиться обратно.

На тренинге по биологии, я автоматом ставила галочки в тестах. Из десяти человек пришло только три. Я старшая и две девчонки из девятого. Даже Анечка не появилась.

Анечка, которую наверняка бьют, Трэш, который штукатурит стены в школе, чтобы прокормиться, Сонька, которая слишком рано начала взрослую жизнь и чуть не поплатилась за это. Они все разом навалились на меня, и даже Вася, который слышит  голоса, казался самым нормальным из этой компании.

Антон Иванович выдал мне несколько методичек, попросил определиться с факультетом. Психология или действительно медицинский, разница большая.

Я спустилась на первый этаж. Прошла мимо гардероба в ту часть школы, которая была закрыта. Там было выделено место для будущего детского сада.

На полу валялись газеты, закапанные побелкой. Пахло краской и строительными материалами. За большими окнами было серо и хмуро, поэтому все лампы в просторной рекреации были включены.

Стояла парта из кабинета физике. Уже зачищена и покрашена. Всё народное творчество от пятого до одиннадцатого класса исчезло, включая мой портрет.

Трэш в грязном комбинезоне, с чёрной банданой на голове рисовал. На нежно-салатовой стене облачка и розовых пони.

 Сделал вид, что меня нет.

– Ты не думал учиться на дизайнера? – спросила я, разглядывая его невероятно красивые рисунки.

Детские! Что с образом Трэша совсем не клеилось.

– Не думал, – буркнул недовольный парень.

– Трэш, ты художник, можно попробовать, – меня распирало от тысячи идей, куда можно такой талант пристроить.

– У меня даже компа нет, я редакторов не знаю, – он хмурился, старался на меня не смотреть.

– Пару недель всё освоишь.

– У папочки выпросишь денег мне на комп? – зло покосился на меня. Откинул кисть в банку с краской и встал передо мной.

Гордый.

 Он денег ни от кого не примет. Обозлился на моё воодушевление.

– Катька. Ты только к Котову не ходи. Я его убью…,– он добавил пару резких матов, характеризующих Макса. Стал на меня напирать, а я в свою очередь пятилась ближе к выходу.   – Достала ты меня! Глазищами своими голодными, титьками своими холмистыми, волосами густющими. Давай, скажи, что я нищеброд и такие, как я, не для девочек отличниц.

Он уже нависал надо мной.

– Не скажу, – прошептала я.

– Тогда целуй, – звучало как неукоснительный приказ.

Нависла пауза. Он испытывающе глядел на меня. А я хлопала ресницами, собирая, разбегающиеся мысли, в кучу.

– С чего бы? Мне разницы нет у кого, сколько денег, – это говорил во мне папа. – Для меня человек важен. А ты не очень, как человек.

– Что пришла тогда? – он схватил меня за руку и потащил на выход. – Проваливай! Не мешай работать!

Я вырвала у него свою руку и насупилась, не желая уходить.

Я сама не знаю, зачем пришла. Но вот так вот выкидывать меня, не позволю. Но он опять схватил.

– Больно!

– Привыкай! Поговаривают вам девочкам первый раз всегда больно.

Поговаривают? Или ты, Трэш, это знаешь? А вот меня интересует, ты весь такой белый и пушистый или действительно с Нафаней развлекался?

Я хитро прищурилась:

– Если любовник опытный, то и не будет больно!

Трэш отшатнулся от меня. Глаза его выцвели, стали ярко-голубого цвета.

Блин! Я другое хотела сказать… Я ведь не поверила, что у Трэша никого не было. Решила посмотреть на его реакцию, а он подумал… Он же подумал, что я к Котову собралась.

– Пошла вон, шлюха! Вали к опытному!

Я гордо выпрямилась.

– Ты меня не понял, – тихо сказала я и статно пошагала из помещения.

А потом вытирала экран телефона от слёз, что падали горючими потоками. Захлёбываясь всхлипами, строчила Трэшу сообщение на пять страниц, где оправдывалась перед ним. Я знала, что он не ответит, потому что денег у него на телефоне нет. Но это и радовало.

Вылив всё чистосердечное признание, я села на велик и поехала домой.

А вечером у меня поднялась температура.

*****

Проснулась после обеда.

Сразу протянула руку к градуснику. Температуры не было. Мама очень беспокоилась, напоила чаем с малиной, и лимоном, и мёдом, и зверобоем и всё, что нашла, запихала мне в чашку. Скормила пару колёс.

Что-то из этого списка сработало.

Сладко потягивалась, слушая, как внизу ревут два младенца. Отчима нет, он на работе сегодня.

Благодать!

Посмотрела на телефон. Он молчаливо лежал на краю стола, поверх методичек. Я знала, что Трэш не ответит, а всё равно ждала.

Никто не писал, никто не звонил.

Аккуратно вставила свою перевязанную руку в толстовку, потом только здоровой залезла. Натянула джинсы и тёплые носки.