Я оглядываюсь по сторонам, но ничего не вижу из-за кромешной тьмы. Местами загораются экраны мобильных телефонов и поднимается рокот негодующей толпы. Моё выступление не может так закончиться! Набираю в легкие побольше воздуха:

Я всегда думаю только о тебе,

Ты знаешь меня лучше всех,

Я всегда улыбаюсь для тебя,

Помоги мне, где же ты?

Может мой дом там, где ты?*

Продолжаю петь, хоть легкие и начинают гореть от непривычного напряжения, но я не обращаю на это внимание. Лучше охрипнуть потом, чем вот так облажаться из-за собственных страхов. Пока я пою первые строки, в зале постепенно умолкают люди и гаснут экраны телефонов. Верно, снимать уже нечего, а разглядеть всё равно не получится. Кто-то начинает неловко подпевать, когда я перехожу к припеву. Это всё больше и больше начинает напоминать мне концерт какой-то знаменитости, которой подпевает зал, но мне это даже нравится. Впервые мне так хорошо в стенах университета. Я не танцую, ведь моя нога болит, но так ли это важно, если моё пение вызвало такую реакцию и поддержку зала?

Уже не важно, выиграю я следующий этап или нет, в универ я больше не вернусь изгоем. После конкурса — я буду звездой. Ха!

Со сцены я буквально сбегаю после того, как попрощалась со всеми и пожелала хорошего дня. За кулисами со светом всё более или менее в порядке. Я протискиваюсь сквозь толпу участниц и их помощников, которые чего-то хотят от меня. Лишь позже я понимаю, что они поздравляют меня и выражают восхищение моим голосом, незаслуженно, как я думаю. Но всё это потом, а сейчас — мне срочно нужно увидеть Дину, которая, как обычно, отругает меня за волнение и скажет, что я молодец.

Дина ждёт меня в самом конце толпы, нетерпеливо переступая с ноги на ногу и вытягивая шею, чтобы найти меня. Подаю знак рукой, чтобы она увидела меня и она видит. Глубоко выдыхаю и иду в утешающие объятия.

— Афигеть! — вскрикивает она, — Ты сама себя превзошла! Это было супер! Молодец, что не перестала петь.

Я зарываюсь носом в её волосы и мычу что-то неопределенное.

— Эй, ты чего? Опять киснешь?

Активно киваю головой, не отрываясь от её плеча.

— Отставить волнение! — командует она, отстраняя меня от себя, — Ты вышла и всех покорила! А теперь нам нужно переодеться, пока техники восстанавливают аппаратуру.

— А что с ней случилось?

— Да кто его знает?

Дина ведет меня обратно, к нашей импровизированной гримерной, стоя справа от меня, чтобы я не сильно опиралась на больную ногу. Кстати говоря, на сцене я о ней почти не вспоминала, только за кулисами поняла, что из-за долгого стояния и опоры, она у меня жутко разболелась.

Я снова села на стул и стянула с себя кеды, прикладывая к ноге бутылку с прохладной водой. Да-да, вроде как вредно, но сейчас она просто горит.

— Так больно? — обеспокоенно спрашивает Дина.

— Сойдёт, — не очень хочется, чтобы и она думала, что я вся такая несамостоятельная и ною из-за любой болячки, — Сейчас будет показ в платьях?

— Да.

Дина тут же выуживает из чехла платье, которое было специально заготовлено для того дня. И туфли достает из сумки. Туфли… Ладно, попробую, не умру же. Принимаю из её рук туфли и обуваюсь. Пока ноги в подвешенном состоянии — вполне можно стоять, вот только стоит им коснуться земли — словно тысячи раскаленных игл вонзаются в мою лодыжку и я вынуждена сесть.

— Ничего не выйдет, — констатирую я.

— Эй, не кисни. Давай обратно в кеды тогда.

Вот только моё платье никак с кедами не вязалось. Легкое, воздушное, нежного зеленоватого оттенка с летящим подолом. С ним надо носить туфли и блистать, словно ты — настоящая королева. Кроссовки или кеды сделают только хуже и не важно, что у меня повреждена нога.

— Ты же не бросишь всё сейчас? — спрашивает Дина, заглядывая в глаза.

Очень хочется. Я уже показала себя очень хорошо, так что мне ещё нужно? Пусть Катя носит этот глупый титул, в конце концов, он ничего не значит. У меня уже хорошая успеваемость, есть подруга, пара знакомых, да и репутация более или менее восстановлена, а после конкурса — и вовсе взлетит. Может всё так и оставить?

Я слышу трель будильника на телефоне и тянусь за сумкой. Когда это я успела поставить будильник? И почему на это время? Оказывается, я ошиблась. Это был не будильник, а звонок. Звонок от отца. Сглатываю ком в горле и принимаю вызов.

— Папа?

— Прекрасно спела, милая.

— Что?

Спела? Он что…здесь? Перевожу взгляд на Дину, которая во всю старается не смотреть мне в глаза. Вот ведь…ещё одна хитрая лиса на мою голову! За моей спиной с отцом связалась. Два партизана. Сговорились против меня.

— Я во втором ряду, — продолжает отец, — Ты прекрасно держалась, не ожидал.

Я начинаю злиться. Ну да, конечно, я же вся из себя капризная и не самостоятельная, как я только надула губки, картинно топнув ножкой? А потому что ножку подвернула, вот почему!

— Ясно.

— Не обижайся, — и я чувствую, как он улыбается, — Признаю, я ошибался. Ты моя девочка. Моя сильная девочка.

— Недавно ты говорил другое.

— Это всё бред старика, не обращай внимания. — на минуту он замолк, а мне и вовсе нечего было сказать, так что… — Ты молодец, что продолжаешь бороться. Наверное, я здорово обидел тебя своими действиями.

— Так и есть.

— А ты не собираешься своего старика пожалеть, да? — отец ухмыляется, а Дина показывает мне время, скоро начнется последний этап конкурса, — В любом случае, я очень тобой горжусь, Полина. Ты ведь продолжить бороться?

Я хотела этого, верно? Хотела, чтобы он увидел, что я вовсе не избалованный ребенок. Хотела, чтобы он узнал, какой я могу быть. Я хотела, чтобы он гордился мной. Продолжу ли я бороться?

— Конечно…папочка.

Я улыбаюсь и сбрасываю вызов, борясь со своими эмоциями. Он правильно сказал, я — папина дочка, а мой отец никогда не сдается.

— Давай сюда платье.

Буквально вырываю платье из рук Дины и спешу спрятаться за ширмой, чтобы надеть его. Я по-прежнему босяком и пол слегка охлаждает мою горящую ногу. Платье оказывается слишком блинным для меня без каблуков. Видимо, мне придется тащить за собой шлейф.

— Участницы, встаньте в очередь! — командует ведущий.

— Полина! — тут же зовёт меня Дина.

Волосы остаются распущенными, а макияж немного стерся, так что приходиться добить его окончательно, оставшись полностью естественной. Лишь ресницы и брови можно считать моей косметикой, но я и без того милашка. Я же знала это всегда, так что чего переживать?

— Держи кеды, — протягивает мне Дина.

— Обойдусь.

Да. Пройдусь босяком. Какая мне разница, в чем я буду, если рядом со мной Дина, а в зале на меня будет смотреть отец? Отец, который гордится мной. Да хоть в мешке меня в зал пустите!

Занимаю последнее место в стройной колонке из участниц и счастливо улыбаюсь, пытаясь высмотреть в зале отца. В конце концов, я нахожу его. Пока я ещё жду своего выхода, пока я иду по сцене, когда я останавливаюсь на краю — всё время смотрю на него и глупо улыбаюсь. Я знаю, что по идее должна смотреть вперед и улыбаться залу. Но зачем?

Я чувствую боль в ноге и холод полового покрытия, но и это не имеет значения. Босяком мне легче не зацепиться за подол платья, а с моей хромотой — ещё проще. Правда, отец недовольно хмурится, глядя на мою ногу. Кажется, он не знал об этом. Не важно, главное, что я добилась своего.

Добилась признания.

После того, как мы прошлись по короткой сцене, нас попросили занять места в её центре и широко улыбнуться. Кажется, какой-то парень из фотожурнала сделал несколько снимков, а потом улетучился также быстро, как и появился.

Я перенесла вес тела на здоровую ногу, а потому стояла как-то вкривь и вкось, но меня это не особо трогало. Я снова нашла взглядом отца и улыбнулась ему. Да-да, это неправильно, ведь смотреть я должна в зал. Ну и что? Чего я в этом зале не видела? А отца я, может, только впервые разглядела. Поняла причины его поступков. В общем, отвалите.