После этого случая каждый раз, будучи навеселе, он подзывал меня к себе и заводил в одностороннем порядке "взрослые" беседы. А в подпитии он стал приходить ежедневно. Спустя месяц или около того он почти вовсе перестал выходить из дому, закупая спиртное на неделю вперед, или же ему приносили алкоголь такие же спившиеся до скотского облика собутыльники. "Взрослые" монологи прекратились. Он перестал меня узнавать, назвал разными именами, то бросался в меня стульями и посудой, то звал другом и предлагал выпить с ним, а когда я молча мотал головой и запирался в комнате, ругался самыми грязными словами, обзывал меня бабой и ошибкой природы.
Итог был предсказуем. Он отравился некачественной водкой, ослеп и спустя сутки умер. В преддверии скорой кончины к нему ненадолго вернулся разум, он несколько раз внятно назвал меня "Антошей" и "внучком", просил сбегать к соседям, вызвать скорую. Я притворился, что не услышал или не понял. Он попросил еще раз, я сделал вид, что пошел, и он успокоился, больше не звал меня, только протяжно стонал. Потом вдруг стал громко и истово молиться, что на него, закоренелого коммуниста, совсем было не похоже. Я подошел к нему. Он меня уже не узнал, продолжал молиться с надрывом, голос у него был истерическим. Спросил, верю ли я в бога. Я отрицательно качнул головой, потому что знал уже тогда, что никакого бога нет. Он помолчал, шевеля губами, затем четко произнес, что бог есть, но он покинул нас. Я вышел и закрыл за собой дверь. Он больше не кричал и не молился, только с присвистом и бульканьем дышал, а затем умер. Я постоял над ним, задерживая дыхание (его сильно рвало, и он обмочился), а после выждал для верности еще немного и уже тогда только позвонил в дверь соседям.
Никогда из моей памяти не сотрутся годы унижений, которые выпали на мою долю дома и в школе. И если ненавистный дед сгинул, слава небесам, то вот одноклассники подыхать в муках как-то не спешили.
Дебил, даун, давайте бросим его вещи в унитаз, а самого его изобьем и закроем в женском туалете! Да ничего не будет, он же умственно отсталый!
После смерти деда меня взяла под опеку двоюродная сестра моей бабушки. Это была простоватая незлая тетка, она жалела меня, никогда не била, покупала кое-какие вещи, водила по врачам, и даже пару раз приехала ко мне в часть, когда я служил в армии. Я стоял, как дурак, не зная, что делать – обнимать ее, сказать что я рад, или что? Как положено себя вести в таком случае? Молча взял нехитрую передачку, которую она для меня собрала, неловко и косноязычно поблагодарил. Тетка сама обняла меня, всплакнула на моем плече, сказала, что я уже совсем взрослый, настоящий мужчина, и она мной гордится. Это было единственное теплое, человеческое воспоминание за многие последующие года.
Удивлены, что меня взяли в армию? Да, в это трудно поверить. Я всех обманул. Я отчаянно хотел перестать быть тряпкой, дебилом и слабаком. Мне нужно было доказать, что я мужик, что я нормальный. Это было просто. Ведь одна только моя покойная мама знала о моих проблемах со здоровьем и лечила меня (безрезультатно, увы), а моей доброй опекунше об этом было неоткуда узнать. Единственное, что ее беспокоило – моя психосоматическая немота, но с ней было покончено. Тетка была славным человеком, повторюсь, но у нее были свои дети и внуки, поэтому я был предоставлен сам себе. Сыт, одет – и хорошо, больше она ни во что не вникала, не было времени, большая семья, забот полон рот, как она сама постоянно мне говорила, словно хотела оправдаться. Свою толстенную карточку из детской поликлиники я выкрал, по дороге домой разорвал и раскидал по урнам. При посещении необходимых специалистов при переходе во взрослую поликлинику я просто сказал, что никаких жалоб у меня нет. Нет и не было. Состоял на учете у какого-либо узкого специалиста? Нет. Это сейчас карточки пациентов хранятся в электронном виде, а тогда они были бумажными, громоздкими, из них вечно терялись подклеенные вложения, результаты анализов, снимки. Да и всем было плевать, если уж совсем честно. Мне посчастливилось без вести пропасть из архивов системы здравоохранения. Я стал здоровым человеком. Сначала – номинально, а уже потом – по-настоящему.
Головные боли – единственное, что осталось от моих недугов. Боль сопровождает меня всю жизнь, но я привык. Если я не могу уснуть, мучаясь от боли, я погружаюсь в глубину себя, туда, куда не может дотянуться никто. Туда, где нет ничего, кроме моих демонов. Я растворяюсь там, позволяя им терзать мой разум. Разум, но не плоть. Там, на дне, боли нет. И я всегда возвращаюсь оттуда обновленным. И полным идей.
Памятуя о том, каким хилым и болезненным я был в детстве, я никогда не даю себе поблажек. Я преодолел себя, искоренил свои болезни исключительно с помощью физических упражнений и жесткой самодисциплины.
К тому моменту я уже решил часть проблем, которые могли бы выдать меня с головой. Я почти перестал заикаться и мочиться в постель. Я стал контролировать свои сны. Я по-прежнему видел чудовищные вещи, но они перестали меня пугать. Я обуздал своих бесов, и больше никогда не плакал и не кричал по ночам.
Сперва я решил, что следует что-то сделать, чтобы прекратились издевательства сверстников. Я не мог никак ответить своим обидчикам, так как был намного слабее физически. С этим нужно было что-то делать. Несмотря на патологию сосудов, которые подарили мне хромоту и раскоординацию движений, а также проблемы с позвоночником, проявившиеся в подростковом возрасте (за одно лето я вырос на двадцать сантиметров, и мышцы не успели за ростом костей, отчего меня перекосило как столетнюю старуху) я упорно тренировался на турниках во дворе каждый вечер, вернее, каждую ночь. Стесняясь своего длинного неразвитого тела, я шел заниматься на брусьях глубокой ночью, когда даже самая распоследняя бродячая собака видела десятый сон. Потом был тренажерный зал, секция рукопашного боя, секция карате. Нелегальный спортивный зал, где ребята тренируются с ножами и цепями. Я сделал себя сам, практически с нуля. Я, слабый и безответный изгой, смог победить не только своих недоброжелателей, я смог победить себя, свои недуги, свои страхи.
Через какое-то короткое время, в техникуме, я ощутил возрастающее внимание противоположного пола. Внезапная популярность дорого мне стоила. Окрыленный своими успехами, я решил сломать последний свой страх, который поселил в моей душе проклятый полоумный дед. Я выбрал девушку потише и постеснительнее и стал за ней ухаживать.
Я уже не был ребенком, я понимал, каких представительниц женского пола следует избегать, чтобы не заразиться. Она на вид была из категории чистых, меньше всего она была похожа на ушлую девку, у которой одновременно водится несколько парней. Застенчивая, лицо без следа косметики, робкая улыбка. Я думал, она совершенно точно безопасна.
И что вышло? А вышло то, что сумасшедший старик был прав: я подцепил сразу две неприятные болячки. Я вынужден был пережить унизительный прием у врача, сдавать анализы на разные заболевания, посещать вендиспансер, принимать лекарства. Если бы я мог, я бы отрезал свой половой орган, чтобы никогда больше не видеть зудящие крошечные мокрые красные волдыри, от которых потом остались не менее мерзкие шелушащиеся пятна.
Думаете, это все? Что бы сделал здравомыслящий человек, понимая, что наградил партнера букетом венерических болезней? Порядочный – предупредил бы о грядущей неприятности; непорядочный, но здравомыслящий – просто сделал бы вид, что не знал о заболевании, испугался бы, поплакал, раскаялся. Как бы не так. Эта лицемерная потаскуха (как вы понимаете, я не был ее первым любовником) облила меня грязью, едва только я попытался мирно выяснить с ней отношения, влепила пощечину, и еще долго полоскала мое имя среди девушек нашего потока. Все они стали обходить меня стороной. Еще накануне наперебой строили мне свои лживые глазки, а сегодня уже поспешно опускают их в пол и шепчутся, шепчутся, стоит мне появиться неподалеку. Меня это взбесило, но только потому, что обо мне поползли гадкие, несправедливые слухи. Но я совершенно не расстроился, лишившись расположения этих тварей. Я никогда больше не притрагивался к женщинам. Они грязные, порченые, заразные, я крепко это запомнил. Отвалится член и наступит слабоумие. Да, дед был прав.