– Ладно, Эрик, – я отставила чашку, нащупала в кармане новый старый телефон. – Спасибо тебе, пойду я, пока ещё не слишком поздно.

Я прошла по коридору к двери.

– Деньги-то! – крикнул Эрик мне вдогонку.

– Да не надо…

– Бери, бери! – Эрик сунул мне в ладонь сложенные вдвое купюры.

– Я завтра ночью подежурю в подвале, – сказала я, убирая деньги в задний карман джинсов. – Обязательно подежурю.

– Я не для того тебе денег даю, чтобы ты их отрабатывала. Просто я за тебя отвечаю.

– Так и я за тебя тоже отвечаю, – я улыбнулась дядюшке. – До завтра! Я подойду поближе к вечеру.

– Макс, а может, ну его? Не стоит возиться?

Тёмные глаза Макса взглянули на меня с укоризной:

– Ещё как стоит!

Он снова принялся целеустремлённо стучать по клавишам ноута, забыв про недопитый кофе.

– Лучше позавтракай нормально. Зачем на это время тратить? Эрик мне хороший телефон дал, сойдёт.

– Не в телефоне дело, Ладка, – назидательно возразил Макс. – Такое нельзя оставлять безнаказанным, чтобы неповадно было.

– Ну и как ты его найдёшь?

Макс фыркнул и уверенно взмахнул ладонью, дескать, без паники, не учи учёного.

– Ерундой ты занимаешься, Максим. Раз по запросу на пеленг ничего не вышло, значит, телефон выключен. Или выкинул он его, или аккумулятор сел давно…

– Во-о-т. Поэтому… – Макс ударил по клавише ввода и поманил меня. – Поэтому зайдём с другой стороны. Поищем среди развлекательно-зрелищных мероприятий.

– Кого? Этого Ника?!

– Зачем Ника? Брата его Фильку. Ты же лицо запомнила?

– Да.

– Тогда смотри внимательно, вот афиши всех художественных выставок, которые сейчас проходят в Питере. Раз у него даже критика есть, значит, не ерунда какая-нибудь, а что-то солидное.

Я встала у Макса за спиной, обняла его за шею и уставилась в экран.

Макс неторопливо прокручивал бесконечную ленту с афишами. Далеко не на всех были фотографии самих творцов, поэтому я сосредоточилась на именах.

– Стоп, стоп! Вернись-ка назад. Там был какой-то Филипп…

Оказалось, не художник. Филипп Корышев, скульптор, малые формы. Выставка в Таврическом дворце. Фотографии скульптора на афише не было, только изящный бронзовый единорог.

– Странно. И фамилия знакомая… Макс, проверь-ка его.

Поисковик выдал несколько снимков с открытия выставки. Это было именно тот самый Филька из кафе.

– Ну, надо же… – пробормотал Макс, продолжая озадачивать поисковик. – Семейка у него интересная. Отец – владелец небольшой фармацевтической фабрики в Питере. Мать – политикой занимается, сейчас выдвинулась аж в губернаторы.

– А, так вот почему фамилия знакомая.

– Ну, да, – кивнул Макс на окно. – Вот, выгляни наружу: на перекрёстке рекламный билборд.

Я отцепилась от шеи Макса и вышла на балкон. Внизу на перекрёстке с огромного рекламного щита пялилась на прохожих седовласая, но моложавая дама раннепенсионного возраста с суровой, немного желчной улыбкой. Мария Корышева, кандидат в губернаторы. «Бла-бла… Замужем, есть взрослый сын» …

– Как я поняла, она прикидывается, что у неё только один сын, – сказала я, возвращаясь в комнату к Максу.

– Это неудивительно. Не всякое родство в её деле полезно, – задумчиво протянул Макс и развернул ко мне ноут. – Погляди-ка внимательно. Этот?

С экрана насторожённо смотрел молодой узколицый и остроносый парень. Невнятного цвета рыжевато-русые волосы, зачёсанные назад, одна бровь чуть выше другой, кожа и губы слишком бледные. В целом ничего особенного, кроме, разве того, что фотография была открыта на служебном поисковом сайте питерской дружины.

– Он что, из наших? – изумилась я.

– Ты сначала скажи, это он или нет? – уточнил Макс.

– А я не знаю.

– Как это? – Макс вытаращил глаза.

– Первый раз я видела его со спины. Второй – в тёмном дворе при свете фитюльки в телефоне, когда у него физиономия была вся в кровище. Я его просто не разглядела!

Макс вздохнул:

– Ну, не разглядела и ладно. Всё равно у будущей губернаторши Корышевой на самом деле два сына, а у скульптора Корышева, соответственно, один брат. Так что узнала ты его, не узнала, неважно. Других вариантов нет. Вот он, твой ворюга: Корышев Никита, поднадзорная кикимора, вторая группа.

– Знаешь, это даже как-то не смешно совсем, – вздохнула я, рассматривая ворюгу. – На весь Питер на свободе осталась пара тысяч кикимор, но такое ощущение, что они все встали в очередь со мной познакомиться.

– То есть, если бы тебя ограбил обыкновенный гопник, это тебе понравилось бы больше?

– Вполне возможно… А это не твой клиент случайно?

Макс пожал плечами:

– И да, и нет. Им Лабазников занимался. После его гибели его поднадзорных поделили на всех оставшихся. Корышев достался мне, но я его ещё в глаза не видел, не успел, – Макс встрепенулся и озорно подмигнул мне. – Вот какой отличный повод побыстрее познакомиться и побеседовать! Надо будет навестить его на днях.

– Я с тобой!

Макс покачал головой:

– Не надо. Нельзя рисковать из-за такой мелочи, как телефон, который тебе и не особо нужен. Я со всем разберусь сам.

– Да причём тут телефон?! Мне же интересно!

– Лада! – голос Макса окреп до металла.

– Карпенко боишься?!

Макс криво улыбнулся и покачал головой:

– Будто бы я без Карпенко не соображаю, куда можно тебя брать, а куда нельзя. Уж поверь мне, я никогда не пойду с тобой вместе навещать кикимору второй группы.

– А тебя, кстати, не смущает, что кикимора второй группы расхаживает по улицам, как ни в чём не бывало?

– Здесь… – Макс ткнул пальцем в ноут. – … здесь написано, что он оставлен на свободе и под стандартным надзором по решению суда. Несмотря на вторую группу признан общественно неопасным. Хорошо, видимо, быть сынком больших людей, даже отвергнутым…

– Ма-а-акс, ну можно будет мне с тобой к нему?

– Нет.

Я повернулась, вышла на балкон и облокотилась на перила. Внизу под домом небольшой скверик с цветущей сиренью и парой скамеек, рядом перекрёсток с тем самым рекламным щитом, а чуть дальше впереди, через квартал, хорошо видно, как по Московскому проспекту туда-сюда мчатся машины. А здесь, на боковой улочке ещё относительно тихо. Именно в таком месте я и хотела жить. И чтобы вот так высоко: седьмой этаж сталинки. И чтобы обязательно был балкон на восток, и на ночь в тёплое время не закрывать дверь, и чтобы ветер шевелил длинную лёгкую занавеску, парусом задувая её в комнату. И чтобы рано-рано утром, едва вскочив с постели, можно было выйти на балкон и смотреть, как солнце встаёт. Именно такую квартиру я себе и нашла, когда мы с Эриком договорились, что я от него съезжаю.

Правда, ещё я мечтала завести кота, а лучше двух, серого и рыжего, чтобы мурчали мне песенки. Но вместо котов у меня поселился Макс.

Если Макс сказал, что он никогда не сделает нечто этакое, упрашивать его бесполезно. Он правильный. Иногда вот просто убила бы его за эту правильность, до чего раздражает порой. А с другой стороны, должен же в этом безумном мире быть кто-то совсем правильный. Людей хороших много, но все они норовят как-нибудь да сглупить, надеясь, что если глупость делается из благих побуждений, то будет она свыше прощена, и нехороших последствий не наступит. Да, как бы не так… Вот и нужны такие правильные, как Макс, чтобы хороших людей направлять, куда следует. А уж плохие ребята Максу пусть лучше совсем на дороге не попадаются. Но он всё-таки не прописной идеал, а обычный парень, не без пунктиков. И больное место у него одно: Макс терпеть не может кикимор. И при этом любит то, чем занимается, такая вот странность. Хотя, возможно, потому и любит свою работу в дружине, что это даёт ему возможность держать под контролем тех, кого он ненавидит.

– Обиделась? – Макс встал рядом у балконных перил.

– Неа, больно надо. Я на Карпенко не обиделась, так на тебя уж и подавно не буду.