Мы молча смотрели на море. Дышали смертью. Слушали чаячий крик.
День пролетел быстро. Парни играли в приставку, похмелялись, общались. Егор уехал после чьего-то звонка. А к вечеру уехал и Артем. Мы остались вдвоем с владельцем дома. Он даже трезвый оказался классным парнем, хотя и ненамеренно надменным. Но его можно простить. Главная проблема в его жизни – подобрать носки под цвет туфель. Зато Гога сорил деньгами и развлекал меня. А я, кажется, развлекал его. В общем, все в плюсе.
– А вы с Темой, я так понимаю, не ладите? – Спросил я товарища, потягивая его ром.
– Ага, – Ответил Гога, – настолько, что уже десять лет лучшие друзья! Стоп! Даже двенадцать!
– Вау, а так и не скажешь.
– Да, Темыч может казаться грубым. Он просто так воспитан – учился в интернате. И у них так повелось.
– Быть говном?
– Быть своим. А свои у них, как говно. Надо ему, кстати, позвонить.
Гога взял свой новенький айфон и набрал номер. Прозвучали гудки.
– Алло! Да. Так ты вернешься или как?
– …
– А, о’кей. Максон? Да, у меня.
– …
– Нет. Сидим, пердим.
– Играем. – Добавил я.
– Играем, да… Жду. Давай, дружище, на связи.
Парень положил трубку и плеснул себе в ром еще колы. Я дождался, когда он будет готов, и мы чокнулись.
– Ну как?
– Нормально. Говорит, девок каких-то подхватил и пацанам гуданул.
– Гуданул пацанам?
– Да. Просто скучно как-то. – Гога сделал паузу. – Не в обиду, дружище.
– А вам разве не надо работать?
– А тебе?
Тогда я понял, что богачи и бедняки похожи больше, чем кажется. Нам всем скучно. Скучно и одиноко жить. Просто кому-то одиноко в большом доме у моря, а кому-то в маленькой квартире на рабочей городской окраине. Нескучно только среднему классу, потому что им некогда – всегда в работе. Кто-то же должен обеспечивать богачей и поддерживать бедноту.
Через пару часов дом уже ломился от людей. Артем позвал своих, а те своих, а те своих, а этих я даже знаю. Или думаю, что знаю. В общем, некоторые лица мне были знакомы. Но оно и неудивительно – маленький регион, немного людей.
Пил один, сидя на променаде. Мне резко, со скоростью внезапного звонка, стало плохо. Достаточно, чтобы потянуло к морю несмотря на поднявшийся ветер. Даже промелькнула мысль топиться. Но было страшно. К тому же жалко бутылку, которую я под шумок свистнул. Грустно, что к тому моменту весь алкоголь стал для меня одинаков. Просто горячая вода. Тогда тянуло напиться. И это была одна множества ошибок, совершенных мной. Вроде брошенного университета и раннего брака. Причем, последствия обоих еще отравляют мне жизнь.
В тот день это сделала моя бывшая, как всегда заскучавшая в своей серой жизни. Не знаю в какое полушарие моча ударила ей тогда, но она вдруг вспомнила обо мне. Да еще и в момент, когда я собирался заправить милой студентке юрфака на чердаке у Гоги. В итоге скандал, обвинение во всех грехах и утраченный шанс на секс… У нее будто было чутье на те моменты, когда ее звонок максимально не к месту. Особенно, учитывая наш развод.
Но она все-таки успела сделать меня счастливым. Или вернее счастливым в будущем. Как коммунизм.
Я вычитал о большой любви в какой-то умной книжке. Этаком «Капитале». И начал строить любовь. Сначала, конечно, хотелось, чтобы все строили любовь. Чтобы произошла мировая «Революция Любви». Не вышло. Будем строить любовь в отдельно взятой паре. И, как молодой коммунист, я верил, что нужно еще немного потерпеть, а дальше – счастье. И так верил, так верил, что буквально чувствовал его. Маленький сквозняк коммунистического будущего. Но Союз распался, солнышко. Союз распался.
Увлеченный своими мыслями, не сразу услышал за спиной медленные шаги. Повернувшись, я напоролся взглядом на бьющий из окон свет. И потому нарушитель моего неспокойствия остался неопознанным силуэтом.
– Не ожидала тебя здесь увидеть. – Прозвучал мягкий женский голос.
– Ты хотя бы можешь видеть…
– Что?
– Свет. – Ответил я и отвернулся. – Бьет по глазам.
Девушка обошла меня. И теперь удалось ее разглядеть.
В знакомых, слегка расплывшихся не то от моего опьянения, не то от беспощадности времени изгибах тела виделась Маша Кохина. Мы вместе работали над одним проектом несколько лет назад. Суть его не так интересна. Но общее дело сблизило нас до состояния любовников. Напрямую об этом никто не говорил, однако мы часто виделись. И конец таких встреч всегда был одинаков.
Тогда же Маша грезила о переезде, который не могла позволить себе без меня. Она представляла, как мы будем жить в Петербурге. Маленькая квартирка где-нибудь в центре, собака, заменяющая нам ребенка, и искусство. «Актрисы спят с поэтами» – любила она повторять. Это вроде из песни. Но я был женат. Несчастен, но женат.
Когда дома наметился положительный прогресс, я отверг молодую актрису. Символично, что было это метров на сто дальше по пляжу. И не менее символично увидеть ее сейчас, два года спустя. Сейчас, когда брак кончился, а несчастье осталось.
– Не узнаешь?
– Не узнаю. – Ответил я, отгоняя воспоминания об упущенной возможности.
– Правда?..
– Правда. А теперь садись, выпьем.
Девушка буркнула под нос что-то напряженное. Возможно от меня воняло. В любом случае я промолчал.
– И как ты здесь оказался? – Спросила она отчетливее
Я рассказал все в подробностях. Про племянников, бар и работу. А потом хорошенько приложился к бутылке.
Тогда меня посетила мысль, что здорово было бы, если бы мне сейчас отсосали. Может это немного повеселит. Неблагодарным бы не остался и потом конечно вылизал бы ее в ответ.
– Не хочешь мне отсосать? – Будничным тоном поинтересовался я.
– Что, прости?!
– Нет и нет. Я не настаиваю. Только не ори. Подумал, что по старой памяти можно. Раньше ты очень это дело любила.
– Я… ты…
Гостья начала трястись и теряться в словах. Я ее перебил:
– Хорошо, Маш, прости. Давай тогда на море посмотрим.
Повисла недолгая пауза.
– Так ты остаешься со мной или нет?
Девушка нахмурилась. Потом расслабилась и молча села рядом, положив руку мне на коленку. Я положил свою сверху.
– Как там твой роман? – Спросила она. – Как жена?
– Мы развелись.
Маша едва заметно улыбнулась. Но через секунду ее лицо одолела тоска. А я продолжал говорить:
– А роман… Роман я так и не написал. Мне все еще не даются большие формы.
– И что думаешь делать? – Спросила девушка.
– С чем?
– С жизнью.
– Писать.
– И все?
– И все. А что еще, если я ничего больше не умею.
Маша замолчала и сделала глоток.
– Вот и я об этом. Остается только писать и пить. Как там твоя попытка пустить корни в Питере?
– Удачно! Взяли ассистентом режиссера в театр. А еще я переметнулась.
– Что?
– Ну, поменяла команду.
– Что?
– У меня теперь есть девушка.
– Оу, – пытаясь сделать максимально удивленное лицо, ответил я. Были основания полагать, что у Маши есть такие склонности – она не просто воздерживалась от замечаний, когда я смотрел на чью-то задницу, она смотрела еще пристальнее и жаднее меня. – Оно и неудивительно – мужика лучше ты бы все равно не нашла.
– Максим!
– А скажи, что нет.
– Нет.
– Тогда тебе самое место в лесбухах, ведь в мужиках ты не разбираешься.
– Ты был моим последним мужиком.
– Говорю же, не разбираешься.
Я сделал глоток. Допил.
– Выпивка все.
– Хорошо. – Ответила Маша и положила голову мне на плечо. – Ты теперь не будешь об этом думать.
– Не буду. – Ответил я, но спустя мгновение добавил:
– Теперь об это только и думаю!
Получилось несколько грубее, чем хотелось, но меня это мало волновало в отличие от моей спутницы.
– Почему ты такой грубый?!
Меня захлестнуло эмоциями, вставшими в горле и давящие на него.
– А я должен тут стелиться перед тобой?! Мы не виделись кучу времени; и вот ты появляешься у меня за спиной, отвлекаешь от моего одиночества, а теперь удивляешься, что я грубый. – Непостижимое разумом желание задеть собеседницу рвалось из меня. Только позднее я пойму, что это ненависть к себе за потерянный шанс. Тогда же это будет животный гнев за вскрытый шрам, забытый до недавнего времени, и ноющий теперь.
