ПРОЛОГ

Пользу от сумасшедшего дома я заметил сразу – от меня ушла жена. А еще предположение, что со мной что-то не так, перестало быть таковым. Теперь это сухой факт. Море – мокрое, соль – соленая, а я – поломыш. Вероятно, это из детства.

Детство, впрочем, тоже имеет начало. Это младенчество. А до него – уютная однушка в маминой утробе. Получается, что я сломан из-за родителей? Но они ведь тоже все несут из детства. И их родители. И родители их родителей. Стоп.Кажется, понял – мы все немного того. И не в пошлом смысле, который так любят идиоты: дескать, все сумасшедшие, но не все обследованы. Не, я-то видел тех, кого признавали нормальным. Так что, если мы немного того, то только как вид. Все-таки человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Причем настолько непрочный, что вешаться я бы на нем не стал. Забавно, что именно это привело меня в сумасшедший дом.

Первое время после выхода пытался наладить отношения с Алисой. Мы все-таки не чужие люди. Но моя бывшая супруга уходила в жесткий отказ. Бабы так делают, когда кого-то заводят.

Немного позже этот кто-то ее бросит. И это будут последние новости, которые дойдут до меня. Потом мы с Алисой все-таки отдалимся. Хотя порой она будет возникать. Тут сообщение, там звоночек. Чаще всего причиной окажется мое новое стихотворение или рассказ.

Однако стоит сказать моей бывшей супруге спасибо. Она оставила небольшую сумму денег, чтобы я встал на ноги. А моими ногами, как известно, являются литература и алкоголь.

Вскоре только они у меня и останутся.

ГЛАВА 1

Когда приходит голод, начинаешь ценить людей. Даже таких неприятных, как твои родственники.

Я шатался в парке около могилы Канта. Рассматривал прохожих. Однажды, думалось мне, буду ловить ответные взгляды, но не сейчас. Сейчас я – никто. Небритый никто из ниоткуда, известный паре калек, да сотне-другой знакомых. Иногда мои стихи звучат в местных барах. Иногда даже не из моего рта. Только разве такое считается?

Но мне приятно думать – наступит момент, когда проходящий мимо мужчина остановится. Остановится, посмотрит так пристально, отойдет чуть-чуть и позвонит куда-то. Наверное, жене. Позвонит и скажет:

– Дорогая, не поверишь! Встретил на улице Прегольского. Да, того самого Прегольского, который писатель. Ничего, обычный. Сидит, думает о чем-то своем. Наверное, о новой книге. Что? Сфотографироваться с ним? Хорошо. Хорошо. Я тоже тебя люблю.

И подойдет ко мне мужчина, а я сделаю вид, что не ждал. Пожмем руки, он заговорит о фото. А я отвечу:

– Да чего это, я могу и видео записать. Как Вас, кстати, зовут?

А зовут его, к примеру, Андрей Петров.

– Андрею Петрову и всей его семье от Максима Прегольского большой привет.

И мужчина улыбнется до красноты в щеках, обнимет меня и пойдет своей дорогой. А я достану сигарету, посмотрю ему вслед и подумаю, что он – идиот. С большим писателем не фотографироваться надо, а разговаривать.

Но это все будет позже. Если и вовсе будет.

Денег в кармане было на две шавермы по среднему курсу. Или на одну шаверму и литровое пиво, если повезет. Или на нормальную еду и пакет портвейна. На самом деле на эти деньги можно прожить неделю. Но ведь тогда нужно готовить, а значит мне необходима посуда. Посуду еще надо помыть, до этого ее нужно собрать.

Вспомнил, что рядом живет моя сестра Миля. И минут через десять неловко мялся в ее дверях. Повод для визита подобрал в дороге. Решил, что давно не видел племянников. Должно было сработать. Потому что, стоит признать, они мне действительно нравились. Это были одни из немногих детей, с которыми я мог находиться в помещении и при том не испытывать дискомфорт.

Миля открыла дверь и произнесла:

– Ой, привет, а мы не ждали гостей.

– Да просто мимо проходил… Решил вот заглянуть, детей повидать.

– Минутку.

Дверь закрылась у меня перед носом и из-за нее глухо донесся крик:

– ДЕТИ! ДЕТИ, БЫСТРО ОДЕВАЙТЕСЬ! У НАС ГОСТИ!

Когда я наконец вошел, Лев, игнорируя задание матери, подбежал ко мне. Мы фирменно поздоровались. Я его когда-то научил. А меня научил мой преподаватель по танцам. Хороший был мужик. Земля ему пухом.

Моей сестре не нравилось, когда я называл племянника шкетом. Это слово казалось Миле неприятным. Поэтому, когда я забылся и привычно обратился к мальчику, пришлось извиниться и назвать Льва нейтрально – малой.

– Лева, теперь быстро одеваться!.. – Указав на комнату, махнула рукой девушка, – а ты проходи. Только у нас бардак.

Вспомнились поросшие плесенью макароны в моей комнате и коллекция пластиковых бутылок на кухне.

– Да ладно, точно не страшнее моей квартиры.

– Ну, ты – одинокий мужчина. Тебе простительно.

– А-а! Наверное, мне и убивать можно?

– Очень смешно… Есть будешь?

Я одобрительно кивнул, и Миля скрылась на кухне, оставляя меня в прихожей.

Пройдя в зал, наткнулся на детей, которые сразу стали биться за внимание своего дядюшки.

Лев увлеченно рассказывал о прочитанном с момента нашей последней встречи. Для семилетки он очень сообразительный. Иногда сообразительнее меня, потому что не усложняет себе жизнь. При том не делит мир на белое и черное. Он понимает его серость. А еще понимает, что обняться – это приятно. Просто приятно. Никакого «а кто мы теперь друг другу? а что подумают остальные? а с кем ты еще обнимаешься?»

Так как идея интересного разговора была уже реализована старшим братом, Белла начала выполнять какие-то базовые акробатические приемы. Интересно, что и девушки значительно старше прибегают к такому методу борьбы за внимание. Когда им нечего сказать, начинается акробатика. Видимо, это заводские настройки.

На все их выпады я просто кивал и говорил, что каждый из них молодец. Этого вроде бы хватало. Кажется, из меня получился бы хороший отец. Отцы же больше ничего не делают?

Ну, то есть, позволяй дочери красить тебе ногти и слушай какие у нее дурнушки в школе, университете, на работе. А с сыном еще проще. Если он такой, как Лев, то просто подсовывай ему хорошие книги. Дальше сам справится. Если сын любит что-то активнее, выходи с ним, кидай мяч и слушай какие дурнушки у него в школе, университете, на работе. Еще не забывай их кормить и одевать… Ладно, возможно я пока не готов стать отцом.

Будто чувствуя момент моей некоторой усталости от шума, Миля внесла в зал еду. А после пригласила нас всех за стол.

Было очень вкусно и сытно. Но пришлось заплатить разговором. Перемыть кости семье и посплетничать об общих друзьях. Большего нам и не требовалось. Хотя со своими людьми приятно и помолчать. Иногда, когда они молчат, это приятнее всего. Особенно, когда молчат о своем отношении к твоему разводу.

Удовлетворив голод, я в благодарность занял детей, чтобы освободить для сестры немного времени на себя.

Когда я уходил, Миля пыталась дать какой-то еды в дорогу и немного денег. Но мне пришлось отказаться. Гуманитарная помощь шла комплектом, а таскать полный рюкзак еды не хотелось.

Выйдя из подъезда, получил сообщение о денежном переводе от Эмилии Андреевны К. Бросил взгляд на сестринские окна, помахал детям. Они помахали в ответ.

Здорово, что люди придумали речь. Позволяет отыскать сигареты как при отсутствии рядом ларька, так и при желании сохранить деньги. Если бы сигареты росли на деревьях, то люди научились бы говорить значительно позже.

Вообще, я думаю, речь создана нуждой. Медведи не разговаривают друг с другом лишний раз. Нет нужды в кооперации. Он достаточно сильны для самостоятельности. Захотел поесть – пожрал ягод с куста или рыбу поймал. И ушел спать. Все. Люди слабее. Поэтому они сбиваются в стаи. Представьте стаю медведей… Грозная сила. Они бы могли разорять поселки и держали бы в страхе весь лес. Но сила имеет тягу к одиночеству. И умение находиться в нем без дискомфорта является ее показателем.

Докурив до самого фильтра, потушил окурок о стену и бросил его в задний карман штанов. Урны рядом не было, а становиться донором мусора не хотелось. И так все какое-то загаженное. Да и пара случайных глаз в окнах не располагала к риску. Пойдут потом Миле мозг ебать. Как в тот раз, когда я облевался на парковке.