Повесть ни в коем разе не основана на реальных событиях. Все возможные совпадения случайны.

Вступление

Но акция вызвала так много неврозов

и истерики,

Что лучше бы девушки на нее

не приходили.

«Пушкин и Пустота» А. Ястребов

о Pussy Riot

Аллегория власти

Лежу между шпалами. Весь с головы до ног вымазан черной краской. Наверное, усталому машинисту, который непременно выглянет в окно, я покажусь горой дерьма или деревом. Глаза закрыл. Не дышу. Немного опасаюсь за грудь и голову. Но вроде бы, ничего страшного произойти не должно.

Жуткий рев. Крики людей.

Зажмуриваюсь.

Вагоны оказываются прямо надо мной. Дребезжание колес прекращается.

Мышцы сводит. Почти не дышу.

Дрожу.

Мысли фиксируют.

Запах масла и это странное ощущение, что железная кромка, способная рассечь мое горло и лишить меня жизни находится всего в нескольких сантиметрах.

Гигантская махина, несущаяся с сумасшедшей скоростью, сшибающая любого, кто встанет на пути.

Прямо над.

Мои волосы касаются днища вагона. От поезда исходит тепло, растапливающее слипшуюся краску.

Дрожу.

Как осиновый лист.

Как промокший пес.

Как перфекционист, неспособный дойти до конца.

А в вагоне смеются.

«Веня – не выбрасывай в окно кожуру».

«Леля надень шарфик»

«Сколько еще здесь стоять?»

Сквозь колеса я вижу траву.

Крапива. Репейник. Кусок одуванчика.

И тут приходят еще строки

Кто-то соткал из железа вагон.

Кто-то угрюмо сошел на перрон.

Кто-то в вагоне пьет самогон.

Кто-то решил, что все это сон,

В рельсы упершись, глядит на вагон

Ощущение нереальности не отпускает. С тех пор как я впервые попробовал марихуану, совершенно особенное ощущение сказочности являлось ко мне раз в месяц. Оно заставляло иначе биться время, ускоряя его так, чтобы я переставал понимать, что произошло, замыкало цепь событий и причинно-следственные связи невозможными в обычных условиях алгоритмами. Взгляд мой в такие моменты отлетал куда-то далеко и высоко. Но разум сохранял умение думать.

Я лежу перепачканный краской на шпалах. Надо мной поезд. Как он похож на государство. Аллегорию государства. А я аллегория искусства. Искусства потрепанного и с сильно искаженным сознанием. Прогибаюсь под интересы властной структуры по собственной воле. Люди как-то организованы. Они купили билеты и имеют право ехать. Я же как маргиналы и деклассированные элементы не вхожу ни в один из вагонов и прекрасным образом, не входя ни в один из государственных институтов, нахожусь в зависимом состоянии.

Я не могу встать и расправить плечи, пока надо мной вагон-государство.

Эта акция была бы очень наглядной для всего человечества. Это был бы самый что ни на есть показательный перформанс, если бы хоть кто-то потрудился его заметить и задокументировать.

Я лежу перепачканный краской на шпалах. Надо мной поезд. Как он похож на государство. Аллегорию государства. А я аллегория искусства.

Бухло

Знаете, сколько стоит водка Зеленая Марка? Подорожала, зараза. Одно время я покупал элитные сорта бухла. Пил Джек Дэниэлс, закусывая льдом из холодильника, заказывал в баре Лимончелло или шел в Жан Жак за хорошим вином. И вот докатился. Жалуюсь на высокие цены.

Но после тридцати минут под поездом не выпить нельзя. И ничто не приведет тебя лучше в порядок, чем стопка водки, заеденная сухарем хлеба, обнаружившимся в кармане куртки. Я снимаю капюшон и умываю лицо в фонтане. Еще один плюс водки – спирт поможет оттереть оставшуюся краску. Дезинфекция опять же. Кажется, я поранил ладонь, когда вставал со шпал.

Продавщицы смотрят на меня подозрительно. Но молчат и ничего не говорят. А нет.

«Где ты так вымазался», – бормочет толстая Глафира Семеновна, пробивая хлеб, – «Такой молодой, а уже пьешь».

Ответить ей не могу. После лежания под поездом горло сводит судорога и, кажется, дергается глаз, колени трясутся. Сейчас она, наверное, решит, что я заправский алкоголик.

Хлеб распаковываю на улице во дворике. Там же делаю глоток прямо из горла. Стоило бы дойти до дома. Но если я не сделаю этого глотка, до дома не доползу. Даже пробегающие мимо собаки смотрят на меня как на чужака.

Голова начинает кружиться. Меня отпускает. Лежание под поездом удаляется куда-то в далекое прошлое. Как если бы это было где-то в совсем другой жизни и с кем-то не со мной. С тех пор как я впервые попробовал алкоголь в четырнадцать лет, с памятью творилась интереснейшая вещь. Каждый глоток спиртного напрочь перечеркивал все, что было до. Портвейн или коньяк, сидр или пиво, настойка или медовуха. Неважно. У меня этот эффект мог наступить абсолютно после чего угодно. Но после крепких напитков приходило еще и спасительное чувство расслабления, поэтому я предпочитал крепкие.

Сигарета

Нашел на скамейке не распакованный блок. Вспомнил, что когда начал курить, все было так же. Случайно подобрал пачку Беломорканала, который оказался дюже крепким. Но во имя всех богов я выкурил его за месяц. После чего еще месяц не мог откашляться. С сигаретами приходило в горло чувство горечи. Кончики пальцев начинали подергиваться. А мир как будто бы покрывался дымчатой пеленой. Сквозь эту пелену люди проступали в форме силуэтов, размытых призраков с полотен импрессионистов.

Девушки

Девушка мне нравилась вполне конкретная. У художника все должно быть оригинально и переменчиво. Но я не мог с собой ничего не поделать, мне хотелось рыжую с полотна Малколма Липке. Ту. Что первой появляется в поиске по запросу «картины Липке». С закрытыми глазами и желтыми веками, таящими за собой многообещающую страсть, соединенную с неземным всепрощающим спокойствием.

Я верил, что встречу однажды это небесное создание на земле. Но пока я проводил время в барах и кафе, временами забредая на вписки, на меня не могли случайно не сваливаться другие, отнюдь на нее не похожие.

Началось все с белобрысой девчонки. Мы ходили с ней вместе в музыкальную школу, и я знал ее, когда она еще не променяла голубые платьица и бантики на армейские камуфляжные штаны, почти полное отсутствие волос. Когда судьба изволила толкнуть меня в ее покои, она слушала панк-рок и всем своим поведением доказывала, что причисляет мужской пол к слабому полу. Я начал с того, что уверенно заявил, что такая позиция проистекает от незнания анатомии. Мы подрались. Затем стали увлеченно об анатомии спорить. Закончилось тем, что урок анатомии приобрел характер практического занятия, а ушел я от нее уже под утро. Довольный продемонстрированным доказательством.

Потом мы встретились несколько раз снова. Но на третьей встрече всерьез повздорили. И больше я не видел ее никогда.

Вторая была худеньким женственным созданием. Она полагала себя последним человеком на планете. И пока все веселились, танцевали под музыку или резались в карты, девица уверенно и быстро напивалась. Я начал с ней разговор о сюрреализме, но так как был пьян, представился Петровым-Водкиным, что не могло не заставить ее рассмеяться. Так, смеясь, мы медленно передвинулись в спальню, где смогли продолжить разговор о странностях Сальвадора Дали уже в гораздо более раскрепощенном состоянии. Я до сих пор помню, как очумело шептал ей: «И тогда одна форма перетекает в другую, и они сливаются вместе». А она отвечала: «Да!». И уже не напоминала воплощение тоски, но вся преображенная и сияющая обнимала меня, разделяя мгновение и сигарету.